Наталья Некрасова - Исповедь Cтража

• Название: Исповедь Cтража
• Автор: Наталья Некрасова
• Издательство: Эксмо-Пресс
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2000
• ISBN: 5-04-004203-5

Многие знают и любят книгу Дж. Р. Р. Толкиена «Властелин Колец». Но немногие знают, что профессор Толкиен собирался написать еще одну книгу — о возвращении Тени. Для Галдора, героя книги, Тень — не пустой звук, не туманный символ. И попавший в его руки древний фолиант, именуемый «Черной Книгой», становится для него знаком и поворотом в судьбе.

---

Мелиан склонилась к супругу и что-то прошептала. Тингол перевел взгляд на Лютиэн, потом снова обратился к Берену:

— Я вижу это кольцо, сын Барахира. Вижу я также и то, что ты горд и что почитаешь себя могучим воином. Но деяния отца не оплатят просьбы сына, и, служи он даже мне самому, это не дало бы тебе права требовать руки дочери моей, как сделал ты это ныне. Слушай же! Я тоже желаю иметь драгоценность — ту драгоценность, путь к которой преграждают камень, сталь и пламя Моргота; я желаю обладать этим сокровищем, пусть даже вся мощь эльфийских королевств обратится против меня. Ныне слышал я, что такие препятствия не страшат тебя. Так иди же! Добудь своей рукой Сильмарилл из венца Моргота, и лишь тогда Лютиэн вложит свою руку в твою, если пожелает этого. Лишь тогда ты получишь мое сокровище; и, пусть даже судьба Арды заключена в Сильмариллах, цена будет невелика!

Берен рассмеялся — зло и горько:

— Дешево же эльфийские короли продают своих дочерей — за драгоценные безделушки! Что же, да будет так. Я вернусь, король, и в руке моей будет Сильмарилл из Железного Венца. И знай: не в последний раз видишь ты Берена, сына Барахира!

…Он уже почти жалел о данном в запальчивости обещании. Тогда, перед троном Тингола, он был уверен в том, что сможет исполнить все. Теперь мысль о походе в Ангбанд почти пугала его. Оставалась только одна надежда. Финрод. Берен убеждал себя, что король Нарготронда не откажет ему. Не позволял себе усомниться в этом ни на минуту — но не мог забыть слова Тингола… И все же — шел.

С каждым шагом все явственнее становилось ощущение чужих настороженных взглядов; он чувствовал почти звериным чутьем, что за ним следят. И тогда, остановившись, он поднял руку с ярко сверкавшим в солнечных лучах кольцом и крикнул:

— Я Берен, сын Барахира и друг государя Финрода Фелагунда! Я хочу видеть короля!..

— Государь, выслушай меня…

Берен говорил долго. Он рассказал обо всем: и о гибели отца, и о своих бесконечных скитаниях, и о Дориате… Финрод молчал; казалось, он вовсе не слушает Человека, мысли его были где-то далеко. И Берен подумал — надежды нет.

— Государь мой Финрод Фелагунд, — тяжело и горько вымолвил Берен, — деяния отца не оплатят просьбы сына. В этом Тингол был прав. Ты клялся моему отцу, не мне. Вот твое кольцо, государь, — я возвращаю знак клятвы. Верю, слово твое тверже стали и адаманта…

— И я сдержу его, Берен, сын Барахира, — негромко ответил Финрод.

— Нет, государь! Тингол послал на смерть меня.

Финрод улыбнулся печально:

— Мне тоже ведома любовь, Берен. И потому — я иду с тобой.

…И говорил Финрод перед народом своим о клятве своей, о деяниях Барахира и о Берене. Тогда поднялся Келегорм, что с братом своим Куруфином жил в то время среди Эльдар Нарготронда, и обнажил меч, и так говорил он:

— Ни закон, ни приязнь, ни чары, ни силы Тьмы — ничто не защитит от ненависти сынов Феанаро того, кто добудет Сильмарилл и пожелает сохранить его, будь то друг или враг, демон Моргота, эльф или сын человеческий. Ибо лишь род Феанаро вправе владеть Сильмариллами во веки веков!

И когда умолк он, заговорил Куруфин. И предрекал он великую войну и падение Нарготронда, буде найдется среди Эльдар тот, кто поможет Смертному. И те, кто помнил пламенную речь Феанаро пред народом Нолдор, видели в нем истинного сына Огненной Души, и многих склонил он на свою сторону.

Тогда снял Финрод серебряный венец свой и швырнул его наземь.

— Ныне вы нарушили клятву верности своему королю, — тихо и гневно сказал он, — но свою клятву я сдержу. И если есть среди вас хоть один, чью душу не омрачила тень проклятья Нолдор, я призываю его следовать за мною, дабы не пришлось королю уходить из владений своих, как нищему попрошайке, выброшенному за ворота!..

Десять было их, откликнувшихся на призыв Фйнрода, и предводителем их был Эдрахил. И серебряный венец Короля Нарготронда принял Ородрет, младший брат Финрода, и клялся хранить его, покуда не возвратится король.

А король не вернулся… Я помню, как в юности представлял себе этот поход обреченных, знающих, что идут на смерть… И все же — зачем они сделали это? Ведь не было смысла. Это понимали и Берен, и Финрод — и все же то чудо, на которое они надеялись, случилось. Этого не могло быть — но было.

Неужели все-таки высшие силы гораздо больше вмешиваются в нашу жизнь, чем нам кажется?

Сын Барахира так до конца и не понял, что творится. Было только непривычное, пугающее ощущение собственной беззащитности, словно он стоял нагой среди ледяного ветра на бескрайней равнине, глядя в лицо безжалостно-красивому в морозной дымке солнцу — бесконечно чужому и страшному. Так было, когда он смотрел в лицо Гортхауэра. Оно было ужасающим не потому, что было отвратительно уродливо; оно было ужасающе прекрасным — в нем было что-то настолько чужое и непонятное, что Берен не мог отвести от него завороженных глаз — оно притягивало неотвратимо, как огонь манит ночных бабочек. А король Финрод, выпрямившись в гордости отчаяния, застыв мертвым изваянием, смотрит прямо в глаза Жестокого. Казалось, не было в мире тишины тише, не было молчания пронзительнее. Что-то происходило, что-то незримо клубилось в воздухе, и никто не мог пошевелиться — ни орки, ни эльфы… Видения были немыми и беззвучными, хотя он ощущал их вкус и запах, лед и соль…

И страшной красоты Песнь, полная пронзительной тоски и скорби, на миг прорезала бытие, и Берен потерял всякое представление о том, где он… Как во сне, он увидел среди клочьев расползающегося бреда — медленно-медленно падает Финрод, и бессильно опускает голову и так же медленно, бесконечно роняет руки Жестокий. И крылья Ночи обняли Берена.

…Холодный промозглый мрак подземелья, едва рассеиваемый светом чадящего светильника. Они все были здесь — и Финрод, и эльфы, и он сам — Верен, сын Барахира. Беспомощные, прикованные длинными цепями к стене, в кандалах. Тяжелый воздух давил на грудь. Мир кончался здесь. Не было больше ничего и никого. И все это бред — и Сильмарилл, и отчаянная клятва… И ее — нет, потому что нет Песни. Есть только ожидание смерти. Обреченность без надежды.

Иногда откуда-то, вслед за мерзким скрипом ржавой двери, появлялся орк и приносил какую-то еду — Берен не помнил, что именно.

Временами приходил другой орк в шлеме наподобие волчьей оскаленной головы со зловещими карбункулами в глазницах. Он уводил одного из пленников. Назад не возвращался никто. И глухо тогда стонал король Финрод, и кусал губы Берен.

Их осталось двое. И Берен знал, что следующий — он. И тогда он наконец нарушил молчание:

— Прости меня, король. Из-за меня все это случилось, и кровь твоих воинов на мне. Я был заносчивым мальчишкой. Как капризный ребенок, потребовал от тебя исполнения моего желания. Не кори меня — я и так казню себя все время. Прости меня.

Голос короля после долгого молчания был глухим и каким-то чужим:

— Не терзай себя, друг. Это я виноват. Ведь ты же не знаешь, почему я согласился идти с тобой. Из-за моей самонадеянности мы попали в ловушку. Я всех погубил…

А потом снова пришел орк. Что-то оборвалось внутри у Берена. Пока орк возился с его ошейником, Берен словно ощутил кожей угольно-раскаленный взгляд короля.

Он не понял, что произошло. Орк и Финрод катались по грязному полу, рыча, как звери, и обрывок цепи волочился за королем. Орк истошно орал и бил эльфа ножом, бил уже судорожно — тот захлестнул его шею цепью своих кандалов — и вдруг, словно волк, чувствуя, что теряет силы, вцепился зубами в горло орка. Тот тонко взвизгнул и, немного подергавшись, затих. Берен, оцепенев, смотрел на перемазанное кровью лицо короля, в его глаза, горящие, как у дикого зверя, и ужас заполнял его сердце — Финрод сам сейчас был похож на орка. Но это длилось лишь мгновение. Финрод подполз к Берену и упал головой ему на колени. Он дышал тяжело, давясь кровью.

— Ухожу… не хочу, но… я должен… обречен… Я бессмертен… ты… прости… Постарайся… жить…

Бессвязны были его слова, но Берен понял.

И он положил голову короля на колени — и запел. Он пел, не понимая, откуда идут слова. И умер на руках Берена король Финрод, благороднейший из королей Нолдор. Умер в бывшей своей крепости, захваченной врагом. Умер в грязной темнице, на скользких холодных плитах, в цепях. И не народ его оплакал своего владыку, а безвестный еще Смертный, обреченный умереть в гнилой дыре темницы. И плакал он, и пел — и вдруг другая песнь снизошла во Тьму из Света. И, погружаясь в беспамятство, Берен понял, что возвращается.

С недавних пор остров Тол-ин-Гаурхот стал мрачной темницей даже для его жуткого хозяина. Людей здесь больше не оставалось — вернувшись последний раз из Аст Ахэ, Гортхауэр под разными предлогами разослал отряды. Теперь здесь были только орки и волки. Первые старались не попадаться на глаза без необходимости. Стая же всегда была с ним — одни гибли, другие рождались, но он всегда оставался — Вожаком. И не Вожаком стаи, которая охотится ради еды, — Стая была его войском. Это был долгий кровавый пир. Он отрешился от чувств — от жалости, от ненависти. Он все решил для себя — у него есть войско. У него есть цель — не дать ни Эдайн, ни эльфам и носу высунуть из их земель, чтобы там, на Севере, Учитель жил спокойно. И если ради этого надо будет убивать, и убивать много, — он будет убивать. Прав он или не прав — пусть судит кто-нибудь потом. У Учителя есть враги — что ж, значит, война. А людей он более не даст посылать на смерть. Орки — мясо для войны, пусть она их и жрет. Что бы там Учитель ни говорил. И пусть вина будет на нем, на Гортхауэре. На Жестоком. Фаэрни Гортхауэр больше не существует. Есть Жестокий, ненавистный всем. И себе тоже. Что ж, остается одно — выполнять свой долг и получить свое воздаяние от всех… Теперь — настоящее одиночество. Пусть.