Грегори Нормингтон - Корабль дураков

• Название: Корабль дураков
• Автор: Грегори Нормингтон
• Издательство: АСТ
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2003
• ISBN: 5-17-020853-7

«Корабль дураков», дебютный роман 25-летнего писателя и актера Грегори Норминтона – лучший пастиш на средневековую тему после «Имени Розы» и «Баудолино» Умберто Эко. Вдохновясь знаменитым полотном Иеронима Босха, Норминтон создал искуснейшую постмодернистскую мозаику – оживил всех героев картины и снабдил каждого из них своей историей-стилизацией. Искусное подражание разнообразным высоким и низким штилям (рыцарский роман, поэзия вагантов, куртуазная литература и даже барочная грубость Гриммельсгаузена) сочетается у Норминтона с живой и весьма ироничной интонацией. Это один из немногих примеров, свидетельствующих о великолепном знании автором своего предмета, не затененного мертвым наукообразием.

---

На третий день тщетных блужданий по мерзлому лесу, когда медный свет солнца пробивается сквозь сплетение голых ветвей, Вильгельм выбирается на поляну из колючих кустов ежевики, спотыкается о корягу и падает лицом в снег. Сперва он думает, будто нашел замок рыцаря. Но когда поднимает глаза, то видит не каменную цитадель, а всего-навсего хижину лесника, обветшалую развалюху. Вильгельм подходит к двери и стучится.

– Кто там? – неприветливо спрашивают его.

– Заблудившийся путник, – отвечает Вильгельм. – Хочу узнать, где я.

Изнутри доносится тяжкий вздох и шарканье ног по дощатому полу. Дверь приоткрывается, и в щелку высовывается копье.

– Сейчас я скажу тебе, где ты, – говорит лесник. – Ты совсем не в том месте, где тебе следует быть, так что, мил-человек, уходи подобру-поздорову. Я знаю, что происходит в некоторых деревнях, знаю, что с ними будет.

Вильгельм отступает от двери, не желая связываться с сумасшедшим. Но уже у самых деревьев он оборачивается и все-таки спрашивает:

– А тут нет ли поблизости замка, где живет серебряный рыцарь с белым щитом? Такой большой каменный замок, где цветы цветут даже зимой?

– Только этого мне не хватало, – вздыхает лесник. – Ходят тут всякие полоумные.

Снег валит весь день напролет, беспросветно. Вильгельм весь дрожит. Насквозь промокшая куртка уже не греет. Тепла почти не осталось. Ни тепла, ни надежды. В лесу сгущаются сумерки. Вильгельм бредет по сугробам, понурив голову. Все его поиски были сплошным безрассудством: нет здесь никакого рыцаря, нет и никогда не было. Он погибнет зазря, заблудившись в этом запутанном лабиринте из колючих кустов и высоких стволов. Смерть совсем не пугает. Смерть – как сон, что несет избавление и покой. Как это будет приятно: просто лечь и уснуть в синих глубоких сугробах, рассыпаться снегом по белому полю сна. Вильгельм вздыхает и ложится на снег; он ждет смерти, как страстный любовник ждет возлюбленную на ложе.

Он приходит в себя оттого, что какой-то пес облизывает ему ухо. Он не кричит – лишь прикасается дрожащей рукой к холодной свалявшейся шерсти, к мокрому носу. Почувствовав внезапный прилив сил, Вильгельм встает и отряхается от снега. Пес припадает к земле, словно зовет поиграть, громко лает и убегает куда-то в заросли. Вильгельм идет следом за ним, продираясь сквозь мертвые мерзлые ветки и увязая в сугробах. Но очень скоро сугробы кончаются, и он чувствует под ногами утоптанный снег – тропинку. Пес останавливается, оглядывается назад, словно проверяет, идет Вильгельм за ним или нет, и бежит дальше. Деревья неожиданно расступаются, как бы тают, растопленные надеждой. Вильгельм выходит из чащи на поле, за которым уже виднеется родная деревня.

В снегу на поле – проталины, как весной. С деревьев стекает вода, собираясь в лужицы у корней. Вильгельм дивится: откуда бы взяться внезапной оттепели, при таком-то морозе?! В деревне вообще нет снега, как будто сказочный великан согрел ее своим жарким дыханием.

– Чудо! – радостно восклицает Вильгельм и бежит что есть мочи в деревню, объятую чумовым мором.

Пришла беда. Самый страшный из всех кошмаров вырвался из мира снов и воплотился в яви. Вильгельм смотрит и не понимает, что происходит. Никто не шугает бродячих псов. Коровы и козы ходят по улицам без пригляда. Двери почти всех домов помечены белым крестом. На церковном дворе зияет глубокая яма, похожая на траншею.

– Сын мой, – шепчет местный священник, – уходи из деревни!

– Но я только вернулся.

– Господь наказал нас за наши грехи. Спасайся, ты должен спастись.

Опасаясь самого худшего, Вильгельм идет к дому Агнесс. Дверь заколочена досками, алый крест на двери – как приговор. Вильгельм стучит кулаками в забитую дверь, пока в окошке соседнего дома не появляется голова дряхлой старухи.

– Им уже оттуда не выйти, – говорит старуха. – Только девка сбежала.

– Сбежала?

– В лес. Вильгельм понуро бредет домой, но в сердце теплится надежда. Агнесс жива. Он это чувствует: она жива. Агнесс – его Любовь, а Любовь сильнее Смерти.

Мельник, отец Вильгельма, умер, и его уже похоронили. Дядя Вильгельма рыдает в дверях. Весь мокрый от пота и пьяный, он цепляется за племянника и не отпускает его от себя. Вильгельм, убитый горем, отталкивает его руки. Ему невыносимо слушать эту пьяную болтовню, ему хочется свернуть дяде шею, взять его голову и давить, пока она не треснет, как перезрелая тыква. Но он заботливо укладывает старика в постель и брызгает ему водой на лицо.

– Pest Jungfrau, Дева Чума, – хрипит дядя, – пришла Дева Чума, моровая язва. Солнце сияло на небе, весна настала посреди зимы, и мы так радовались неожиданному теплу. А потом появилась она. Прошла под окнами, размахивая алым платком. Мы не знали, кто она, мы пытались с ней заговорить. Но она смотрела куда-то мимо, как бы сквозь нас – как будто ей не было дело до тех, кого она походя убивала. Как будто она искала кого-то, искала и не находила.

Вильгельм слушает дядин бессвязный бред, но не верит ни единому слову. Все его мысли заняты только одним. Отец умер. Он остался один в целом мире. У него нет никого. Кроме Агнесс. Когда дядя наконец засыпает, Вильгельм выходит из дома. Если Агнесс жива, он знает, где ее искать. Ему нужно обратно в лес.

Агнесс сидит под рябиновыми деревьями, по грудь – в диких цветах.

– Не подходи!

Жемчужины у нее на щеках – это слезы.

– Не подходи ко мне, – просит она. – Потому что я проклята.

– Слава Богу, ты жива, – говорит Вильгельм, пробираясь к ней сквозь цветы. Он уже представляет, как заключит возлюбленную в объятиях, и их тела сольются, и превратятся в прозрачный ручей, и рассыплются каплями, и лягут росой на дрожащие лепестки. Но Агнесс в страхе пятится от него, как краб. Алая шаль падает с ее плеч; Агнесс подбирает ее и накрывает ею голову, пряча глаза.

– Не прикасайся ко мне! – кричит она.

Вильгельм испуганно замирает на месте. Потом делает шаг вперед, медленно и осторожно, как человек, который пытается подманить птицу.

– Вильгельм, я проклята, – говорит Агнесс, опуская шаль на плечи. – Мои родители, наши соседи… все, кто знал меня… все умерли.

– Я не верю, что ты можешь сделать мне что-то плохое. Ведь даже земля, по которой ты ступаешь, пробуждается к жизни, как от дыхания весны. Нет, ты не сделаешь мне ничего плохого. Если ты этого хочешь, я уйду. Но недалеко, только до края поляны. Там я останусь и буду на тебя смотреть.

Приходит ночь – теплая, как в разгар лета. Агнесс ложится спать под рябинами. Вильгельм сидит на опушке леса, и смотрит на спящую Агнесс, и не смыкает глаз до рассвета.

Агнесс просыпается от звонкого щебета птиц, приподнимается на постели из душистых цветов и первое, что она видит – тоскующие глаза своего верного друга.

– Ты хорошо себя чувствуешь? – спрашивает она. – Голова не болит? Не чихаешь?

– Нет.

– Ни жажды, ни жара?

– Нет. – Вильгельм нерешительно умолкает, но потом все же спрашивает: – Что приключилось с тобой в лесу? Я хотел защитить твое доброе имя. Пошел искать того рыцаря и его замок. Но ничего не нашел.

Агнесс задумчиво вертит в руках алый мак. Ее лицо – как весенний луг после дождя.

– Я, как и ты, знаю, что такое любовь, – говорит она. – Любовь, ради которой пойдешь на все, даже на смерть, и смерть уже над тобой не властна – если ты готов умереть за любовь.

Прошлой весной я встретила у ручья солдата. Он шел на войну и прилег отдохнуть в тенечке. Он был высоким и очень красивым, и глаза его были как утренняя заря. Они улыбались, его глаза, но за этой улыбкой скрывалась печаль. Печаль человека, у которого нет ничего в этой жизни – ни семьи, ни корней.

Я принесла ему хлеба и молока. Он рассказал мне о далеких краях, о полях и долинах за пределами нашей деревни. Он говорил, а я слушала. И любовь расцвела в моем сердце, как весенний цветок.

Но ему надо было идти на войну, мы расцеловались с ним на прощание и поклялись друг другу, что мы еще встретимся. Он сказал, что вернется за мной. Да и как же иначе? Я была его домом, а он моим – и куда бы ни шел человек, он все равно возвращается к дому. Всегда.

Он ушел в разгар лета, и яркий солнечный свет был как насмешка над моим горем. Вот ты думаешь, что ты меня любишь, а я знаю: я любила его. Ночью, когда я лежала одна в темноте, я представляла, как он целует меня и ласкает. Я ждала его, так ждала. Все глаза проглядела – высматривала, не идет ли. Он был со мной, у меня в сердце. По вечерам мы бродили вдвоем по округе, и так – до самой зимы. А потом, как я уже говорила, я пришла сюда, чтобы набрать рябины.

Воздух был чистым, прозрачным. Он как будто звенел. И лес был такой невозможно красивый. Не как летом, когда все сочное и зеленое, но все равно очень красивый. Такая застывшая тихая красота. Она манила меня, как песня. Я сама не заметила, как зашла в самую чащу, а когда я очнулась, то поняла, что заблудилась. Сначала мне не было страшно. Я испугалась, когда стало темнеть. Одна, в лесу, ночью… я бы замерзла насмерть. И вот тогда я встала на колени и стала молиться. Но я молилась не Богу. Я звала своего любимого, вновь и вновь повторяя его имя. Чтобы не чувствовать холода, я представляла себе его – его лицо, его тело. Я посадила его на белого коня и одела в сверкающие доспехи из чистого серебра.