Линда Грант - Все еще здесь

• Название: Все еще здесь
• Автор: Линда Грант
• Издательство: РОСМЭН-ПРЕСС
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2005
• ISBN: 5-353-1864-8

«Одинокая женщина в сорок девять лет — это, сами понимаете, уже не смешно. Начинаешь всерьез опасаться, что любовь и желание для тебя навсегда остались в прошлом. Конечно, это не смертельно; но чтобы с этим примириться, нужна большая внутренняя сила…»

Ответ на вопрос, как обрести эту силу, и пытается найти не привыкшая пасовать перед трудностями Алике. Источник, способный дать силу героине романа, лежит в глубине веков, в непростом пути ее народа, гонимого и преследуемого, в его способности выстоять и обрести свою личную землю обетованную.

---

При чем тут, скажете, какая-то Америка? Что до Америки тому, кто субботним утром выходит на улицы и разгоняет антисемитскую мразь, и вбивает им в горло их лживые речи? Тому, кто, узнав, что Хамм («о нем мы не знали ничего, кроме фамилии — да больше ничего и знать не требовалось») организует очередное сборище чернорубашечников, является на митинг и переворачивает там все вверх дном, крушит трибуну, ломает Хамму микрофон; а когда к нему кидаются громилы с ножами и кастетами, не бежит от них, а бросается вперед с боевым кличем: «Ну что, ребята, заткнем их грязные пасти?» В Группе были белокурые и голубоглазые евреи: они внедрялись в стан врага, выясняли дату и время проведения следующего митинга, сообщали об этом на собраниях в «Доме Маккавеев» — и Группа всегда оказывалась на месте вовремя. Были в Группе и провокаторы — тихие образованные мальчики из Кенсингтона или актеры, способные вжиться в любой образ: они ходили на профашистские дискуссии, где цивилизованно, с чаем и печеньем, под Моцарта и Вагнера (разумеется, только арийские композиторы) обсуждались идеи Мосли и в нужный момент простодушно вворачивали: «Знаете, надеюсь, я никого не обижу своими словами, но очень хотелось бы избавить Англию от евреев, и, если Мосли действительно этого хочет, я с удовольствием к нему присоединюсь — а вы?» А потом возвращались в «Дом Маккавеев» с именами тех, кто с энтузиазмом поддерживал эту идею и заходил гораздо, гораздо дальше.

Отец перевязывал разбитые головы, лечил переломы и вправлял вывихи в больнице в Суисс-коттед-же, где заменял заболевших докторов, однако упорно отвергал предложения сделаться официальным врачом Группы. Он — солдат, воин, его задача — бить морды самозваным гитлерам от Брондсбери до Бетнал-Грин. Саул Ребик, хороший мальчик, все экзамены сдававший на «отлично», с медалями и похвальными грамотами, превратился в «крутого жида», из тех, что были всегда готовы к драке, и оставался таким, пока не встретил мать. Да и после, вернувшись с ней в Ливерпуль, он оставался таким, и сорок лет спустя смерть от рака легких унесла его во сне, потому что наяву он бы ей не поддался.

Ливерпуль создал меня. Город отца стал и моим городом. «Будь сильным, чтобы выжить». Эти слова звучали в моих ушах двумя голосами: рокотом Мерси и голосом отца, вернувшегося в Ливерпуль в сорок седьмом ярым социалистом (влияние уличных ораторов Ист-Энда и еврейских коммунистов, которые не контролировали Группу, но очень старались наладить с ней связь), уличным бойцом-антифашистом и привезшего с собой молодую жену, покалеченную войной и уверенную, что направляются они из пропасти варварства к высотам цивилизации — иными словами, немедленно по прибытии в Ливерпуль сядут на теплоход, отплывающий в Америку. Саул искренне верил, что так оно и будет, они непременно уплывут — вот только сначала надо разобраться с проблемой, о которой написал ему брат Ави:

Ты бы видел, что творится у нас на улицах! Повсюду стекло, во всех еврейских магазинах выбиты окна, а власти, знай, твердят одно — проделки уличных хулиганов, и никто не говорит в открытую о том, что происходит. Разобьют окно, а потом посылают мальчишку залезть туда и стянуть все, что плохо лежит. С одной стороны, радоваться надо, что воруют потихоньку, а не грабят средь бела дня. Но, говорят, среди местных уже пойти такие разговоры: почему бы не взяться за евреев всерьез? В общине никто не знает, что делать. Полиция боится беспорядков и на все закрывает глаза. Возвращайся домой, Саул. Помоги нам с этим разобраться — а потом уедешь в Америку.

Мой отец вернулся домой и начал разбираться. Сколотил комитет самозащиты, организовав его по тем же принципам, которым научился в «Группе 43» объяснил людям, что делать, и разослал их на охрану еврейских магазинов. А когда волнения улеглись, произошло сразу два непредвиденных события: во-первых, в мамином чреве зародился Сэм, во-вторых, Парламент принял решение о создании национальной системы здравоохранения — бесплатной медицины для всех, кто в ней нуждается. Пропустить такое? Да ни за что!

— Милая, — сказал отец матери, — сама подумай, как можно начинать новую жизнь на другом конце света с крохотным ребенком на руках? А здесь мои сестры рядом, в случае чего, они всегда помогут. И потом, на что я буду содержать семью? Пять лет в армии, год-два на замене — чтобы найти хорошую работу по специальности, для врача-эмигранта этого маловато. Давай подождем хотя бы несколько месяцев, пока встанут на ноги бесплатные клиники, а там поговорим. Пойми, такая возможность выпадает один раз в жизни — сделать по-настоящему доброе дело, оставить свой след на земле. Послушай, Лотта, мы обязательно уедем в Америку: но мы еще молоды, вся жизнь у нас впереди. Пожить для себя мы еще успеем, а сейчас я хочу сделать то, что должен сделать, чтобы потом, стоя перед Богом, посмотреть Ему в глаза и сказать: «Вот видишь, Господи, я прожил жизнь не зря».

И он открыл клинику на Аппер-Парламент-стрит. С утра до вечера в приемной у него толпилась голытьба, беднейшие из бедных ливерпульских жителей — рахит, конъюнктивит, рак, каверны в легких, — он никому не отказывал в помощи. Он шел к ним домой, в каморки с отсыревшими стенами и уборной на улице, и видел, как они живут — по две семьи в одной комнате, по шестеро детей в одной кровати, — и колол детям пенициллин, а потом шел вместе с родителями к правлению фабрики, где они работали, и говорил: «Как вы можете держать людей в таких условиях? Выделите им новое жилье, и немедленно!»

Он был не одинок — были и другие, подобные ему; но для женщин Ливерпуля шестидесятых годов именно Саул Ребик стал героем, за которого они денно и нощно благодарили Бога. И знаете, почему мой отец стал святым Саулом, покровителем ливерпульских бедняков? Потому что не был католиком. Когда приходишь к своему врачу-католику, он говорит: «Нет, Мэри, извини, но направление я не подпишу. Не возьму такого на свою совесть. Ты справишься, Мэри, вот увидишь, обязательно справишься, ты крепкая, сильная, кому же и рожать, как не тебе. Твоя мать тебе поможет — посмотри-ка на нее, она десятерых вырастила, и все молодцы, работают. Если хочешь, поговори со священником, он тебе то же скажет». — «Если вы не подпишете, я пойду в клинику к доктору Ребику. Он разрешит». — «Доктор Ребик не нашей веры, он не знает Бога истинного». — «Но все говорят, он человек хороший». — «Да, хороший, но заблудший. Это же убийство, неужели ты не понимаешь?» В редакционной заметке местной католической газеты об отце однажды написали: «Доктор Саул Ребик всем сердцем понимает страдания бедняков Ливерпуля, но, к сожалению, не знает страданий Господа нашего на кресте». Хотела бы я знать, если бы Саул и Лотта добрались до Америки, удалось бы маме преодолеть пропасть, разделившую ее с братом? Быть может. Вдали от родителей, чье предательство жгло ей сердце, она и смогла бы примириться с родными: невестка Дора ей нравилась, она всегда была ласкова с девочкой, дарила ей кукол и другие подарки. Но Ливерпуль вцепился в мою мать и не дал ей уйти. Теперь она умерла, а ее незаконченное дело все еще здесь, и разбираться с ним должны мы — ее дети.

— Как ты думаешь, не пора ли мне начать закрашивать седину? — спрашивает меня Мелани после ужина, когда Сэм отправляется в постель, а самаона устанавливает перед телевизором гладильную доску.

— Ты меня спрашиваешь?! Я тебе уже сколько лет твержу, что пора! А почему ты вдруг об этом заговорила?

— Лорен мне сказала кое-что.

— Что-о?

— Когда я ей показывала, где у нас туалет, она сказала: «Знаете, вы могли бы великолепно выглядеть, если бы следили за волосами».

— Да как она смеет?

— Дальше — больше. Она почти силком завела меня в спальню, сказала, что хочет взглянуть на мою косметику. Все пересмотрела, перетрогала и сказала, что эти цвета вышли из моды и вообще мне не идут.

— Вот сука!

— Знаешь, сначала я и сама так подумала, но потом поняла, что она это не со зла. Она действительно хочет помочь. Предложила как-нибудь встретиться и вместе сходить к стилисту.

— А ты?

— Сказала, что подумаю.

— А еще что она тебе наговорила?

— Да больше ничего. Спросила о детях. Я спросила, есть ли у нее дети, — оказалось, нет. Должно быть, фигуру бережет.

— Да, кажется, она из таких. И знаешь что? Насчет волос она совершенно права.

— Как часто ты красишься?

— Каждый месяц.

— Боже мой, это, наверное, стоит целое состояние!

— Да, и отнимает кучу времени. Но если не хочешь, чтобы были видны корни, приходится платить.

— Мне парикмахер как-то раз предложил перекраситься в блондинку, сказал, за светлыми волосами легче ухаживать.

— Недурная мысль.

— Не знаю. Как-то мне трудно представить себя блондинкой.

— Понимаю, но почему бы не попробовать?

— Знаешь, — мечтательно улыбается Мелани, — честно говоря, мне больше хотелось бы попробовать кое-что другое.