Линда Грант - Все еще здесь

• Название: Все еще здесь
• Автор: Линда Грант
• Издательство: РОСМЭН-ПРЕСС
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2005
• ISBN: 5-353-1864-8

«Одинокая женщина в сорок девять лет — это, сами понимаете, уже не смешно. Начинаешь всерьез опасаться, что любовь и желание для тебя навсегда остались в прошлом. Конечно, это не смертельно; но чтобы с этим примириться, нужна большая внутренняя сила…»

Ответ на вопрос, как обрести эту силу, и пытается найти не привыкшая пасовать перед трудностями Алике. Источник, способный дать силу героине романа, лежит в глубине веков, в непростом пути ее народа, гонимого и преследуемого, в его способности выстоять и обрести свою личную землю обетованную.

---

И потом, Кевин мне обещал, что вовремя вынет!» А я: «Да-да, все они так говорят».

У самой воды стоят наши три грации: Ливер-билдинг, Кьюнард-билдинг и Мерсийский док, а чуть позади — собор Святого Николая; все вместе они составляют впечатляющий вид, в двадцатом веке сделавшийся визитной карточкой Ливерпуля. До тридцатых годов здесь шла надземная железная дорога, под которой портовые рабочие укрывались от дождя; по ней люди ездили на работу и с работы. Кажется, в мире было всего две надземные железные дороги — у нас и в Чикаго; когда Сэм сказал об этом Джозефу Шилдсу, тот так и открыл рот. А по другую сторону шоссе был надземный конвейер, соединяющий склады сахарного тростника Тейта и Лайла с доком Хаскиссона. Пейзаж здесь благообразием не отличается: высокие кирпичные стены, огораживающие склады, чтобы у пешеходов не возникало искушения что-нибудь стянуть, и никаких деревянных конструкций: случайно брошенная спичка могла спалить целые состояния в тюках табака или хлопка. Ничто в окрестностях ливерпульской гавани не призвано радовать глаз.

По другую сторону деревянных ворот воздух напоен запахами древесной стружки, цемента, мужского пота. Прямо перед собой я вижу канаву футов пятнадцати в ширину, через которую перекинут деревянный настил: теперь понятно, откуда ноги растут у слухов о рве! А по ту сторону рва устремляется в небо конструкция, которой, судя по всему, предстоит стать пятиэтажным зданием. Стены у него бетонные, но окна-балконы, глубоко утопленные в ниши, придают отелю некий налет средневековости. Бетонные плиты одеты покрытием из стекла; но стекло не однотонно, куски его, пригнанные чуть под углом, отличаются по размеру и форме и причудливо отражаются друг в друге. Крепления из нержавеющей стали удерживают их вместе. Затейливые изломы стекла радуют глаз.

Я осторожно перехожу через сухую канаву и приближаюсь к дверному проему. Джозеф, в джинсах и голубой рубашке-поло, спорит здесь с каким-то парнем в костюме, парадоксальным контрастом к которому кажутся длинные рыжие волосы, перетянутые резинкой. Только один человек в Ливерпуле может до сих пор ходить с «хвостом»… и я знаю этого человека!

— Вине!

— Алике! Много лет тебя не видел. Ну, иди-ка сюда, поцелуй меня!

Я, чуть наклонившись, целую его в небритую щеку.

— Так и не постригся?

— Еще чего!

— Что ты здесь делаешь?

— Строю отель для твоего приятеля.

— Так ты подрядчик?

— Ну да. Откуда вы с Джозефом друг друга знаете?

— Через Сэма. Они ходят в один спортзал.

— Я читал в «Эхе» о вашей матери… Очень сожалею. Наверное, мне следовало прислать открытку.

— Спасибо, не нужно.

— А вы откуда друг друга знаете? — спрашивает Джозеф.

— Я училась в школе с Мэри, сестрой Винса.

— Да, наша Мэри. Она всегда была умницей.

— Она здесь, в Ливерпуле?

— Ну что ты! Уехала на юг поступать в университет и так и не вернулась.

— Кажется, хотела изучать Маркса?

— Точно. Знаешь, карьеру она сделала фантастическую. Возможно, скоро станет ректором.

— Рада за нее.

— Спасибо. Если у нее получится, мама вывесит на нашем доме флаг.

— А твоя мама все еще живет в Святой земле?

— Конечно. Хотел купить ей бунгало поближе к реке — не согласилась.

— Она живет в Израиле? — спрашивает Джозеф.

— Слушай, почему это американцы говорят «Из-ре-эль», когда произносится совсем не так? — говорю я.

— Не знаю. Никогда об этом не задумывался.

— Мама однажды была в Израиле несколько лет назад. Наша церковь организовала им экскурсию, они ездили целой группой. Привезла нам оттуда набор открыток, крест из оливы и фляжку с водой из моря Галилейского. Теперь нам приходится всякий раз, как она приходит в гости, выставлять эту фляжку на каминную полку. Гордится она ей невероятно. Говорит, купила воду у какого-то парня чуть ли не прямо в Гефсиманском саду. Кармен — это моя жена — держит фляжку в целлофане, чтобы не запылилась. Но, на мой взгляд, Святая земля — это несколько улиц вокруг Дингла. Они все носят библейские названия. Мы выросли на Исаак-стрит.

— Домики там безупречно чистенькие, и снаружи, и внутри.

— Да что там! Джозеф, видел бы ты, в каком месте жила Алике! Просто Букингемский дворец, растак его! Мы с отцом были там пару раз, заходили за Мэри, когда она шла к Алике после школы. Нас приглашали в гостиную, угощали шикарным шоколадным печеньем и разрешали мне посмотреть мультики по цветному телику. До сих пор помню!

— Я думала, ты хочешь стать парикмахером.

— Нет, парикмахером стал наш сын. А ты как? Все преподаешь?

— Нет. Ладно, Вине, скажи-ка лучше, что ты думаешь об этом отеле? Только, чур, говори откровенно!

— Откровенно? Алике, это будет нечто!

— Слышал, Джозеф?

— Мне можешь не объяснять.

— Не признаешь ложной скромности?

— Не признаю. По-моему, скромность — национальная английская болезнь. Как и стремление в любом споре выслушивать обе стороны.

— Слышала, Алике? Неужели ты ему спустишь?

У Винса аж глаза загорелись от предвкушения доброй схватки. Ну, сейчас он посмотрит, как его подружка Алике — та самая Алике — острый язычок, что за словом в карман не лезет, что еще в первом классе

умела отбривать здоровенных парней, — разделается с этим янки!

Но мне не хочется спорить. Я просто смотрю на Джозефа и глупо улыбаюсь. Остается только поднять лапки кверху, сдаюсь, покоренная его силой и уверенностью в себе!

— Видишь? Она со мной согласна.

Я достаю из сумочки сигарету, но Джозеф тут же выхватывает ее у меня.

— Ты что, свихнулась?

— Здесь нельзя курить?

— Ни в коем случае! Вокруг полно горючих материалов!

Я подмигиваю Винсу:

— Что ж, будем молиться, чтобы сюда не ударила молния.

— У нас и без молний проблем хватает.

— Я слышала.

— Так что, хочешь зайти внутрь и посмотреть?

— Конечно, хочу!

Мы входим, стуча сапогами по бетонному полу, и почти сразу попадаем во внутренний дворик без крыши. Перед нами раскинулся еще один ров, а за ним вздымаются к небесам новые стеклянные стены.

— Когда мы закончим, — говорит Джозеф, — здесь будет сплошное стекло и бетон.

— А что это за углубления в полу?

— Бассейны. Для воды. Когда я увидел Альберт-Док, то подумал, что непременно надо сделать к этому какую-то отсылку. В центре отеля у меня будет квадратный бассейн, в водах которого отражаются стеклянные стены, а он, в свою очередь, отражается в стенах. Вода внутри, вода снаружи, вода со всех сторон.

— Ага, рвы!

— Вот именно. Все в этом городе приходит из-за моря — значит, и отель должен быть окружен водой.

— Потрясающе!

По бетонной лестнице без перил он ведет меня на второй этаж.

— Прошлой ночью кто-то явился сюда с кувалдой и разнес следующий пролет. Вот, смотри.

В самом деле, выше лестница наполовину разрушена. Бетонные блоки лежат далеко внизу, в шахте, предназначенной для лифта. На стеклянных стенах кое-где видны диагональные трещины — здесь тоже погулял молот вандала.

— Представляю, как тебе неприятно, — говорю я, поворачиваясь к нему.

— Да.

— Но, послушай, ты же сам знаешь, все это ерунда! Не бросай это дело. Не смей бросать, потому что у тебя и вправду получается что-то необыкновенное. Уже сейчас. А когда достроишь до конца, это будет настоящее чудо!

— Ты так думаешь?

— Конечно.

Вниз по бетонным ступеням мы спускаемся рука об руку; когда пробираемся по осколкам бетона, он берет меня за руку, а когда я по деревянному настилу пересекаю ров, чувствую, как его рука легко, почти неощутимо страхует меня со спины.

— А где же леса? — спрашиваю я.

— По лесам сегодня лазить не будем.

— Ну вот, а я была готова…

— Ты, кажется, всегда и ко всему готова, — тихо отвечает он, повернувшись ко мне.

— О чем это ты?

— Да так, ни о чем.

Мы идем во времянку Джозефа. Здесь по-военному голо, чисто и прибрано; в углу стоит спортивная сумка Джозефа, на столе — стопка пластмассовых папок, на стенах приколоты карты и планы — словно диспозиции грядущих боев. Из общей картины несколько выбивается Вине: он стоит у дверей, прислонившись к стене, и пьет чай.

— Часто ты занимаешься в спортзале? — спрашиваю я у Джозефа, кивнув на сумку.

— Три раза в неделю, и то через силу. Я по натуре не спортсмен. А ты?

— Играю в теннис. Во Франции, в Бержераке, играла каждую неделю. Спортзалов терпеть не могу, по-моему, там скука смертная. Предпочитаю игры.

— И хорошо играешь?

— В свое время играла очень недурно. Однажды стала чемпионкой школы.

— Серьезно?

— Когда тебе пятнадцать, серьезнее некуда. А ты играешь?

— Немножко, чисто по-любительски. Научился в отпуске несколько лет назад. Хочешь, сыграем как-нибудь?

— С удовольствием.

— Где у вас здесь теннисный корт?

— В Сефтон-парке.

— Как насчет в субботу после обеда?