Евгений Гришковец - Последний праздник

• Название: Последний праздник
• Автор: Евгений Гришковец
• Жанр: Современная проза

Новый рассказ Евгения Гришковца.

---

Евгений Гришковец Последний праздник

Мой день рождения в феврале. Я водолей. Не могу сказать, что я этому придаю какое-то существенное значение. Правда, приятно знать или прочесть, что водолеи отличаются проницательностью, умом, целеустремленностью, чувствительностью и, хоть и подвержены разным сомнениям, всё-таки у них сильная интуиция. Приятно слышать и узнавать в себе соответствующие твоему знаку зодиака особенности и черты.

Но в феврале часто идёт снег, особенно на Дальнем Востоке. Как же трудно убирать снег на корабле! Как сложно его вычищать из уголков, щелей и прочих бесчисленных деталей, из которых состоит боевой корабль!

В тот февраль, когда мне исполнилось 20 лет, снег шёл часто и обильно. Некоторые снегопады не прекращались по несколько суток.

И вот тут всё зависело от того, какие порядки и традиции были установлены на корабле. Я не думаю, что это зависело от воли и решения очередного командира или старпома. Традиции как-то складывались и передавались из поколения в поколение вместе с техническим устройством корабля, его неполадками, прежними заслугами, крысами и всем прочим.

Короче говоря, на каких-то кораблях снег чистили, как только он начинал идти и если он шёл сутки напролёт, его чистили сутки напролёт. На других чистили по мере его накопления до какого-нибудь заведённого уровня. Например, насыпало 5 сантиметров, начинают чистить независимо от времени суток.

На нашем корабле снег не чистили, пока он не заканчивался. Он мог идти несколько дней непрерывно, уже на палубе лежали сугробы, но команды к уборке снега не поступало… Так, разгребали маленько и всё. Но как только снег прекращался, тут же объявлялся аврал. Это могло случиться ночью, и сразу экипаж поднимали на снег… Или вечером перед самым отбоем, тогда никакого отбоя не случалось, а наоборот, мы чистили снег хоть до утра. Вот так.

За день до моего дня рождения начался снегопад. Он начался рано утром, ещё до того, как на кораблях сыграли подъём. А когда мы стояли на подъёме флага, снег валил отвесно, большими кудрявым хлопьями. На наших шапках и плечах быстро собирались маленькие сугробы и даже соседний, вплотную стоящий к нам корабль, был виден как изображение на экране кинотеатра при выключенном свете.

К полудню наш боевой корабль выглядел как кусок пирога, покрытый взбитыми сливками, а снег продолжал падать всё так же отвесно. Стало тепло, совсем немного ниже нуля. После обеда мы даже поиграли в снежки с ребятами с другого корабля. Они чистили снег, бросали его за борт, мы дразнили их и бросали в них снежки. Они угрюмо делали, казалось, совсем бессмысленную работу и периодически отвечали нам одиночными меткими зарядами.

День прошёл обычным образом. До нас доходили слухи о том, что дорогу в посёлок совсем занесло, и в любой момент всех свободных от вахты могут отправить на расчистку снега. Потом кто-то сказал, что рядом с посёлком застряли несколько машин, в том числе и скорая помощь и туда отправили солдат, откапывать эти машины, потому что у них были лопаты, а если бы лопаты были у нас, то послали бы нас.

Только к вечеру к нашему пирсу пробилась одна снегоуборочная машина, которая проделала узкую дорожку в свежем снегу. Эта машина постояла у ворот, ведущих к кораблям, и уехала. А снег всё шёл. А мне на следующий день должно было исполниться двадцать лет.

Чего я ждал от этого дня? Я не могу вспомнить, но помню, что чего-то ждал. Ждал, может быть, какого-то нового ощущения, какого-то изменения в себе. Ещё я ждал хоть немного праздника и какого-то внимания и теплоты… От кого? От своих сослуживцев? Не знаю. Не помню. Но помню, что ждал, ждал, затаившись и надеясь…

Мне удалось подкопить денег ко дню рождения. Я откладывал два месяца половину своего крохотного денежного довольствия, и родители прислали немного. У нас было принято на день рождения угощать ближайших своих сослуживцев и накрывать стол на вечерний чай для своей боевой части (в моём случае для боевой части 3, то есть для минёров и торпедистов, в общем, для двенадцати человек).

По негласному, но строго соблюдаемому правилу, в день рождения юбиляра освобождали от вахт и других работ на весь день, от подъёма и до отбоя. Как правило, того, у кого был день рождения, вызывал к себе командир и поздравлял его. Командир приглашал к себе в каюту и говорил что-нибудь доброе, желал счастья, здоровья, успехов в службе и пр. Это было важно. В каюте командира матросу удавалось побывать редко, а то и вовсе не удавалось побывать за всю службу. Командир же был чудесным существом.

— Ну-у? Угостишь нас завтра? — спросил за вечерним чаем Лёша Милёв, старшина нашей команды, добрый жилистый парень. — Хочется хорошего чаю попить. Крепкого чайку, — сказал он, делая ударение на слове “крепкий” и подмигнул мне.

Раздобыть и принести на борт спиртное было очень трудно. И если кому-нибудь удавалось такое сделать, то это свидетельствовало о лихости смекалке и смелости. Молодые, прослужившие с нами в б.ч.3 по полгода матросики, смотрели на меня с надеждой. Они ждали просто сладостей, элементарных конфет, печенья, сгущенного молока или чего угодно другого, лишь бы сладкого. Я помнил, как в первый год службы хотелось сладкого. Хотелось так, как в детстве не хотелось.

Я не рассчитывал на подарки, или хотя бы на подарок. Подарки у нас друг другу не дарили. Хотелось только немножко праздника и хотелось почувствовать магию цифр. Двадцать лет! Что это?

Снег шёл, когда мы ложились спать. По громкой связи прозвучало: “Команде отбой. Ночное освещение включить”. Яркий жёлтый свет погас, и загорелась синяя лампа ночного освещения, только трап, ведущий в кубрик, светился жёлтым, падающим из верхних помещений светом. Я закрыл глаза. Нужно было уснуть.

Я вспомнил, как в детстве ждал дня рождения и в ночь перед ним долго не мог уснуть. Сердце никак не успокаивалось, оно громко и часто стучало от волнения. Я ворочался и уговаривал себя заснуть, понимая, что как только я засну, сразу наступит завтра. То есть, надо уснуть и день рождения настанет. Но из-за того, что я так напряжённо об этом думал, именно от этого и не мог уснуть, ворочался, громко вздыхал, или лежал и слушал тишину в других комнатах, тиканье часов, да звуки редко проезжавших машин. Как же я ждал дня рождения!

Хотя чего я ждал? Я знал заранее, что утром мне мама даст белую рубашку, потому что в школе в день рождения мне нужно быть нарядным. Родители меня поздравят, но сразу все подарки не дадут, придётся ждать вечера. В школу я брал с собой конфеты, чтобы всех угостить. Учительница в начале первого урока сообщала классу, что у меня сегодня день рождения и не тревожила потом вопросами и не вызывала к доске.

Вечером ко мне приходили друзья, бабушка и тётя с маленькой моей троюродной сестрой. Все дарили какую-нибудь ерунду, бабушка дарила книгу и тайком от всех совала мне в руку сложенную вчетверо купюру: «Сам себе что-нибудь купишь, и сходи в кино», — шептала она.

Родители дарили, конечно, что-то ценное, не всегда то, что я хотел, но всё же ценное. Друзья, пришедшие меня поздравить, сначала родительским подарком восхищались, но вскоре находили в нём массу недостатков и раскритиковывали его, доводя меня чуть ли не до слёз. Потом мы ели, потом пили чай с маминым тортом. Потом недолго бесились, ссорились, кто-то уходил раньше остальных. Мне казалось, что мои приятели затевали какую-то интригу против меня и вообще недостаточно мне благодарны за праздник и угощение. Потом папа праздник заканчивал.

— Всё! Давайте-ка по домам. Завтра в школу, — говорил он, — за уроки-то ещё не садились.

Ребята уходили, и становилось пусто…

В кубрике резко включился свет. Но это был не “подъём”. Я всегда за несколько минут до подъёма уже выходил из глубокого сна и либо просыпался и тихонечко долёживал последние тихие минуты, либо полуспал. А тут свет включили неожиданно.

— Аврал! — кричал откуда-то дежурный.

— Снег, падла, перестал, — сказал кто-то, медленно спускаясь с койки.

— Дневальный, сколько времени? — крикнул кто-то.

— Без двадцати три, — услышали мы.

Все медленно, зевая и потягиваясь, стали одеваться, совсем не так, как утром, когда соскакивают с коек махом и одеваются моментально. Никто не хотел идти на снег.

Мы медленно, как подтравленные тараканы, разбредались по местам приборки. На верхней палубе нас обдало свежим ветром. Ветер был холодный и, казалось, чёрный, потому что прилетел он со стороны чёрного шумящего и никогда не замерзающего океана. Но в этом ветре уже чувствовалась весна.

Небо тоже было чёрным и со звёздами, но звёзды виднелись единицами. Похолодало. Снега нападало чертовски много.

Мой участок приборки на верхней палубе находился на полубаке, то есть в носовой части, от надстройки до носового орудия. Довольно много открытой палубы, к тому же лопат у нас не было, и я чистил снег фанерной крышкой какого-то ящика. Но я убирал снег с ровной поверхности, а кому-то нужно было вычистить маленькую площадку, на которой находился какая-нибудь сложной конфигурации штуковина. И вот бедолаге приходилось руками и маленькой щёточкой выковыривать и вычищать забившийся во все щели и налипший, прихваченный морозом снег. В общем, приходилось работать, как археологу. Короче говоря, чистка снега на корабле — это очень непросто в любом случае.