Дэвид Герролд - Дело человека [Дело для настоящих мужчин]

• Название: Дело человека [Дело для настоящих мужчин]
• Автор: Дэвид Герролд
• Жанр: Боевая фантастика

Все заняло считанные недели. Чума поразила Калькутту и распространялась как лесной пожар, волна за волной. Когда волны схлынули, никто не знал сколько людей осталось, как это произошло и кого винить.

Потом появились хторры, и дела пошли гораздо хуже. Неведомые свирепые черви-людоеды, двигающиеся со скоростью поезда-экспресса, c огромной непонятной злобой. Ничто, кроме огнемета, не может остановить их.

Джим Маккарти призван на военную службу в Специальные Силы. Ему дан приказ: найти и уничтожить врага. Но Маккарти начинает изучать, что такое хторры.

Так начинается «Война против Хторра»: наиболее честолюбивая сага из когда — либо написанных о внеземном вторжении.

---

— О чем ты сейчас думаешь?

— Ни о чем, — сказал я. — Просто хочу знать, на кого я должен был гневаться. На папу? Или на себя? Он был там, где я в нем нуждался. Но меня не было там, где он нуждался во мне. Я бросил его, потому что… потому что… — Лицу стало жарко. Признать это было тяжелее всего. Я чувствовал комок в горле. — … я думал, он снова начинает не подпускать меня и я хотел не подпускать его первым: показать ему, на что похоже это чувство, показать, что он не может так меня дергать! Я имею в виду, что любой другой может, но не мой папа! Это было не честно! — Я снова начал кашлять, в глазах плыло. Я потер их ладонями, поняв, что начинаю плакать, потом сломался и разревелся, как ребенок.

Доктор Дэвидсон терпеливо ждал. Наконец, он спросил: — Ты в порядке?

— Нет, — сказал я, но был в порядке. Я чувствовал облегчение тем, что наконец высказал это вслух. Словно освободился от большого давления, о котором не знал, пока не дал ему словесную форму. — Да, — сказал я, — я в полном порядке. Ну, немного лучше, в любом случае. Я не понимал, что живу с такой… виной.

— Не просто виной, Джим. С гневом тоже. Ты носил свой гнев слишком долго, Джим, он стал чертой характера. Он часть тебя. Моя работа — помочь тебе преодолеть его. Если ты этого хочешь.

Я обдумал это: — Не знаю. Иногда я думаю, мой гнев — все, что у меня осталось.

— Может, оттого, что у тебя нет опыта в переживании такой же силы. Ты любил когда-нибудь?

Я покачал головой.

— Наверное, тебе надо бы подумать об этом, посмотреть, каким должен быть влюбленный. Мы можем поговорить об этом в следующий раз.

— В следующий раз?

— Если хочешь. Можешь вызвать меня в любое время, когда захочешь. Я здесь для этого.

— О, я думал, что это одноразовый разговор.

— Не то чтобы так…

— О, — сказал я. И потом добавил: — Спасибо вам.

29

На обед был толстый бифштекс (слегка недожаренный), настоящее картофельное пюре, зеленый горошек (с растаявшим маслом), свежий салат (к зеленому супу) и шоколад. Вся моя любимая еда. Даже армейские интенданты не могут нанести чересчур большого ущерба хорошему бифштексу. Хотя пытались.

Я беспокоился о Теде. Хотел бы я знать, где он и чего он теперь постигает. Или кого.

Я был не способен оставаться с ним на уровне. И знал почему.

Пол Джастроу сказал мне однажды — я не помнил спор, но запомнил оскорбление: — Эй, Маккарти — есть люди и есть гуси. Ты гусь. Хватит прикидываться человеком. Ты никого не обманешь. — Кто-то рядом засмеялся, так что всякий раз, когда Пол хотел развеселить, он поворачивался ко мне и начинал крякать, потом поворачивался к друзьям и объяснял: — С ним надо говорить на его языке, если хочешь, чтобы он понял.

Я не понимал, почему он выбрал меня целью подобного унижения, пока много позже не увидел по TV одного комика, который делал то же самое с ничего не подозревающим зрителем. Это не было личным, он просто использовал парня — тот был тем, кого бьют резиновым цыпленком. А этот — когда падает… Пол имитировал этого комика. Может, он не рассматривал это личностно — просто как легкий способ развеселить. Но никто не разделил со мной шутку. Поэтому я не смеялся. И хотя я все понял теперь, в ретроспективе, все же это не смягчает боли. Я все еще чувствую ее, я все еще слышу смех.

Кажется, более всего уязвляло, что я боялся — это может оказаться правдой.

Я поглядел на полуоконченый бифштекс. Я хотел бы разделить еду с кем — нибудь. Нерадостно есть одному.

Я оторвался от стола. Я больше не был голоден. Я не любил тратить еду попусту, но…

… и тут я остановил себя и даже громко рассмеялся. Больше не было голодающих детей в Африке, в Индии, в Пакистане, или где-то еще! Никто нигде не голодал. Если было что-то хорошее в чуме — она покончила с мировым голодом. Не имело значения, оставлю я этот бифштекс недоеденным или нет. Теперь бифштексов хватало на всех. Бифштексы можно тратить! Понимать такое было жутковато.

Все же оставлять что-нибудь в тарелке мне было не по себе. Старые привычки умирают с трудом. Если привык думать определенным образом, то продолжаешь думать так, даже когда так больше не имеет смысла думать?

Хм.

Я думал, как гусь? В самом деле? Я продолжал упорствовать в гусизме, потому что не знал, как поступать иначе? Это было очевидно для окружающих?

Может, мне надо перестать быть собой на время и начать быть кем-нибудь еще — у кого не будет так много хлопот, как у меня.

Я не был больше голоден. Я встал, отнес поднос к окошку и покинул интендантство.

Может, у меня смешная походка. Дело в том, что я низкорослый, и качусь по полу, как колобок. Я выгляжу как гусь? Может, я смог бы научиться ходить иначе, если бы чуть выпрямиться и перенести центр тяжести с потрохов на грудь? — Бац! Я извиняюсь. — Я так увлекся походкой, что не глядел по сторонам, и врезался прямо в молодую женщину. Бумц!… — О — я очень извиняюсь!

Это была Марсия. Тонкая девушка с большими темными глазами. Из автобуса. Полковник Паяц.

— Привет…. — я искал слова. — Э-э, что вы здесь делаете?

— Подкармливаю пса, мне дают остатки. — Она показала сверток, который несла.

Я подержал для нее дверь. Она прошла, не сказав спасибо. Я следовал за ней.

Она остановилась у дорожки: — Вы преследуете меня?

Я покачал головой: — Нет.

— Ну, тогда уходите.

— Вы грубая, знаете?

Она посмотрела равнодушным взглядом.

— Вы не даете человеку даже шанса.

Она мигнула: — Извините. Разве я знакома с вами?

— Э-э, мы были вместе в автобусе, помните? Прошлой ночью?

Она покачала головой: — Ничего не помню о прошлой ночи. Вы один из парней, трахавших меня?

— Что? Нет… то есть, я… что?

— Я совсем ему не нужна. Знаю, что думают люди, но он ни разу не дотронулся до меня. Ему нравится смотреть, как я делаю это м молодыми людьми, которых он выбирает. А потом ему нравится… ну, вы понимаете.

— Почему вы остаетесь с ним?

Она пожала плечами: — Не знаю. Мне некуда больше идти. — Потом добавила: — Я в самом деле извиняюсь. Я совсем вас не помню. Была под кайфом прошлой ночью. Он достал голубые колеса. Не думаю, что делала это с кем-нибудь, но не совсем уверена. Вы были там?

— Я же сказал. Мы были вместе в автобусе. Помните? Автобус в город?

— О, да. Извините. Иногда я совсем не помню. Раз вы говорите… — Потом она отвернулась, нагнулась к земле и развернула свой пакет, открыв большую кучу мясных обрезков и костей. — Он любит это. Рэнгл!, — позвала она. — Ко мне! Сюда, Рэнгл, ко мне, а то я отдам все собакам! — Она снова повернулась ко мне: — Я не люблю порошок, но… ну, иногда это помогает. Понимаете? Иногда мне… одиноко. Понимаете?

— Да. Понимаю.

— Страшно, правда? Если знаешь, куда идти, есть еще много народа, но все они — толпы чужаков. Я нигде никого не знаю.

— Понимаю, что вы имеете в виду. И все всегда кажутся такими возбужденными. Словно ускорилось социальное броуновское движение…

Она глядела равнодушно. Не поняла.

Я сказал: — Оттого, что теперь осталось мало людей, мы все двигаемся быстрее, чтобы забыться в разнообразии.

Она уставилась на меня. Я сморозил что-то глупое? Или она не поняла? Она сказала: — Я хочу быть умной. Вроде вас. Но будешь умной — перестанешь быть нужной. Поэтому я перестала становиться умной. — Она глядела с болью. — Порошок страшно помогает. С порошком можно очень быстро стать глупой. — Она прикусила язык, словно сболтнула что-то ненужное. Снова громко начала звать: — Эй, Рэнгл! Ко мне! Где ты? — Нотка нетерпения была в ее голосе. Она повернулась ко мне: — Он вам понравится. На самом деле это очень дружелюбный пес, я просто не знаю, где он сейчас.

— О, ну… может, он застрял в автомобильной пробке или что-нибудь еще.

Она не прореагировала на шутку. Снова повернула на меня взгляд широко открытых глаз: — Вы так думаете?

— Вы все еще под порошком?, — спросил я.

— О, нет. Не нюхала со вчерашнего. Мне это не нравится. Почему вы спрашиваете? — Прежде чем я ответил, она схватила меня за руку. — Я странная? Извините меня. Иногда я становлюсь странной. Бывает. Но никто не говорит мне, странная я или нет. Иногда это пугает меня — что я могу быть такой странной, что никто не хочет сказать мне об этом. Один раз кто-то достал порошок, а мне осталось только пищать, потому что у меня настало время и я не хотела рисковать кровотечением, мне было очень скучно. Они не понимают, почему я не хихикаю, вроде тех…

— Да, — сказал я, — вы странная.

Она посмотрела мне в лицо. Глаза были очень большими и очень темными. Она выглядела, как маленькая девочка. Она сказала: — Спасибо. Спасибо, что сказали мне. — Она замигала и я увидел, как слезы набухают в ее глазах. — Я больше ничего не знаю, кроме того что люди говорят мне. Поэтому спасибо, что сказали мне правду.

— Вы ненавидите меня?

Я покачал головой.

— Вы жалеете меня?

— Нет. — На мгновение я вспомнил отца. — Нет, больше я никого не жалею. Это только убивает.