Владимир Высоцкий - Черная свеча

• Название: Черная свеча
• Автор: Владимир Высоцкий
• Жанр: Современная проза

Роман «Черная свеча», написанный в соавторстве Владимиром Семеновичем Высоцким и Леонидом Мончинским, повествует о проблеме выживания заключенных в зоне, об их сложных взаимоотношениях.

---

О ней говорил Голос, а Соломон Маркович попусту словами не сорит. В нем есть определенность тихого хищника, и он вполне надежен, когда заинтересован. Три месяца, пусть полгода. Можно на нервах пережить, не дав никому совершить пакость и похоронить твою свободу.

«Как напугать Морабели? Жестокий человек всегда трус. А если еще и есть что терять… Пусть эта усатая пропадла не держит тебя за безрогую овцу. Парторгом заделаться хочет. Очень хочет! Ништяк, мы еще поторгуемся. Может, и сговоримся…»

Грохочущий звук опрокинутого самосвала не отвлек зэка от начала работы над планом будущих действий.

Сомнения и суета бесполезных переживаний осыпались, прилив скрытой энергии заботливо укротил неуверенность. Он стал прислушиваться к тому, что диктовал трезвеющий разум, понимая: будущий скользкий путь — путь терпения.

«Нельзя кидаться в крайности, — Упоров подумал, что все еще держит руки за спиной, и освободил их от обоюдного захвата. Это доставило ему первое удовольствие, и он повторил: — Твой путь — между придуманной святостью и придуманной грезой. Незаметно, точно призрак. Никого не касаясь, пройдешь и окажешься на свободе. Если…»

На спине выступил пот, нетерпение занесло его чуть дальше положенного: впереди был первый, пожалуй, самый ответственный шаг. Надо было сказать себе правду. Он сказал:

— Если тебя не зарежет вор, который работает на Морабели.

Событие взбудоражило всю зону: их отпустили на репетицию в поселковый Дом культуры. Без конвоя, в сопровождении одного старшины с такой безнадежно ленивой фамилией — Холобудько, что даже сам он ее подбадривал ударением на последнее "о". Говорили еще, будто все придумал майор Рогожин, который уже числился в великих педагогах, и инструктировал того старшину в присутствии нового кума, прибывшего на Крученый после окончания академии.

Но тут же — обыск, шмон по всем правилам, что казалось совсем непонятным, на общем фоне благожелательного отношения к каторжным передовикам, да еще именно в тот момент, когда бригадир беседовал лично с самим товарищем Лукиным.

— Дело житейское, чему удивляться? — добродушно ворчал Никанор Евстафьевич, собирая свои немудреные пожитки. — Однако искали со старанием отменным: пол вскрыть не поленились, подоконники все как есть беспокоили. Обязательству, поди, взяли повышенную: изловить нас досрочно, шушера вшивая.

— Точнее не скажешь, без выпендрежа? — спросил его только что узнавший об обыске бригадир и, наклонив голову, смотрел в упор на добродушного Дьяка.

Тот покрутил на пальце ржавые ножницы, забавно сморщив нос, ответил, сам глубоко погруженный в свои слова:

— Пока не скажу. Хороший мент намекнул — большое дело нащупали по наколке нашего человека. Тут ничего не поделаешь: они всегда были, еще больше будет. Ну, да ты себе голову не ломай — чистый ведь, как царская невеста.

— Обыск-то в моей бригаде!

Упоров почти не сомневался, чья эта работа, Никанор Евстафьевич тоже знал, потому имя подозреваемого не произносилось вслух. Они ненавидели Морабели одним чувством, однако каждый по-своему его боялся.

— Бог с ними, со злодеями. Я тебе, Вадим, селедку достал с голой лярвой. Русалочка, хвост — вместо задницы. Иностранной работы штучка.

— Спасибо, Никанор Евстафьевич!

— Еще чего?! Радуюсь по-стариковски за молодое ваше счастье. Чо Никанор видел в своей жизни? Если любовь, то у педерастов, свадьбу опять же меж имя. Срам один, насмешка над Святым делом продолжения рода человеческого. Може, эта власть свой род выводит?

До конца рабочей смены они уже не расставались и в жилзону шли рядом. Дорога, а вместе с ней гудящая приглушенная голосами колонна заключенных обогнули заросшее густой травой озеро. Трава захватила всю его темную, глянцевую поверхность, но на средине, где глубина была большой, сохранился свободный пятачок, вытянутый в продолговатый эллипс. На нем резвились молодые чирки с прямыми шеями.

— Крохалей нынче совсем не видать, — посетовал Дьяков. — Бьют, вурдалаки, без всяких сроков еще по их любовной поре. Разве это мыслимо?!

После повернул голову в сторону шагающего по левую руку Калаянова и добавил:

— Передай, Зяма, всем: в поганом виде их видеть не желательно. Понял меня?

Он произносит это как-то особенно весомо, и всякое возражение или дополнение кажутся излишними…

— Кто отвечает за посуду? — заговорщицки спросил Фунт, когда одетые во все лучшее, что игралось в семнадцатитысячной зоне, члены передовой бригады стояли на растоптанной автомобилями дороге, придирчиво выбирая место для начищенных прохорей и ботинок.

— Ну, я! — откликнулся Зяма, колесом разворачивая к Граматчикову грудь, затянутую в полосатый жилет.

— Стаканы настоящие имеются?

— Восемь граненых для особо приближенных к известной вам особе. Один из них мой.

— Мой! — нелюбезно поправил Фунт, показав Калаянову кулак.

— Это еще почему?! — на всякий случай скрипнув зубами, не надеясь на успех столь незначительного проявления твердости духа, спрашивает Зяма.

— Три последних года во сне пью из настоящего стакана.

— И не напился?

— Шо за базар? — донесся сбоку ленивый голос старшины Холобудько. — Вам доверия оказана, а вы — про стаканы тол завели.

— Ты еще здесь тусуешься, Егорыч? — удивленно посмотрел на охранника Никанор Евстафьевич, доселе вроде бы его не замечавший.

— Где ж мне быть, Никанор? Сказано сопровождать, я и сопровождаю.

— Вам это надо?! — спрятав за кромки жилета большие пальцы, вмешался Зяма. — Идите к законной жене, совершите с ней законный акт по скользящему графику. Очень прогрессивно.

— Мне, гражданин жид, до пенсии полчасика осталось. Не до актов…

— Ну, что за человек такой бесцельный, — оскалился счастливый Ключик. — С родной бабой жить не хочет! Лишь бы покараулить. Феликс Мундеевич на этом деле чахотку схватил.

— Товарищ Холобудько, дайте мне пистолет, я их покараулю.

Зяма решительно протянул руку.

— А это видел?!

Холобудько показал ему жирный кукиш.

— Кому не доверяете, товарищ Холобудько?! Мы ЧК организовывали, партию создали. Пользуйтесь! Вам сраного пистолета жалко?! Стыдно!

— Кто это мы?! Кто это мы?! — попер буром на зэка старшина.

— Жиды! — расцвел золотой улыбкой Зяма. — Мне не верите — у Голоса спросите. Он же умнее Троцкого, но не умнее вас…

Старшина покосился в сторону Соломона Марковича, тот печально скривил рот и кивнул:

— Они. Здесь все без обмана, гражданин начальник. Пистолет им все равно не давайте: сами видите, что из этого вышло.

— Дурак я, что ли?! — зарычал Холобудько.

— Умный ты, Егорыч, — успокоил старшину Дьяков. — Дураки по тюрьмам спрятаны.

Никанор Евстафьевич вытер носок ботинка о штанину Озорника.

— Прекратите, зубоскалы, хорошему человеку настроение марать, не то домой прогоню. В зону! Ты, Егорыч, доведешь нас до первой рыгаловки на улице Ленина. Далее не пойдешь…

— Приказ ведь, Никанор Евстафьевич!

— Слову моему не веришь? А что советский чекист… Под конвоем в приличное место ходить неловко. Я тебе еще раз обещаю.

Холобудько пробормотал что-то себе под нос, и зэки плотной компанией, с одинаково безразличными лицами, вошли в поселок.

Главная улица, носившая когда-то имя Лаврентия Павловича Берия, была переименована в улицу имени Павлика Морозова, но ее по-прежнему звали Бериевкой. Новое название ничего существенного в облик улицы не внесло: те же засыпные бараки, двухэтажные, с кривыми, сложенными из плохого кирпича, трубами и сорванными с петель входными дверями, расписанные самыми изысканными ругательствами дощатые туалеты. Еще — помойные ямы, не чищенные с момента своего основания. В стороне от дороги, задвинутый в глубь чахлого лесочка, стоял одноэтажный барак, просевший в тех местах, где весенние воды подмыли фундамент.

Здесь располагался поселковый совет, и потому латанная толем крыша была украшена линялым полотнищем с надписью: «Мы наш, мы новый мир построим!»

В этом здании, тогда оно выглядело поприличней, подполковник Оскоцкий бил заключенного Упорова ногой в живот, не теряя характерной для себя вежливости, спрашивал:

— Вспомнили?! Вспомнили?!

За окном рубило шаг молодое поколение чекистов, встряхивая песней мглистое осеннее небо:

— Нас в бой за партией ведет товарищ Берия!

А он зарядил свое, занудное:

— Вспомнил?! Вспомнил?!

И все норовил угодить под ребра.

Зэк ничего не вспомнил. Он просто хорошо знал. Кабы вспомнил, так давно бы уже догнивал на Ермаковском ключе, отмытом и приспособленном под кладбище. Дал Бог терпения снести муки, теперь вот — свадьба особо опасного рецидивиста с комсомолкой Камышиной. С настоящим священником и посаженым отцом из честных воров. Забавно…

— Стой, ребята! — распорядился Дьяк.