Поль Виалар - И умереть некогда

• Название: И умереть некогда
• Автор: Поль Виалар
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Современная проза
• Год: 1970

Маститый, хорошо известный у себя на родине писатель, Поль Виалар — автор более чем полусотни романов, полутора десятков пьес, многих сборников рассказов и эссе, книг очерков и воспоминаний. Он родился в 1898 году, юношей участвовал в первой мировой войне, вернувшись с фронта, выступил с двумя поэтическими книжками: «Сердце и грязь» (1920) и «Срезанные лавры» (1921) — со стихами о войне и против войны. В двадцатые и тридцатые годы на сценах французских театров с немалым успехом идут пьесы Виалара «Первая любовь», «Разумный возраст», «Мужчины», «Зеленый бокал» и другие. Однако настоящая известность приходит к нему как к романисту, автору книг правдивых и нелицеприятных, оценивая которые, критика единодушно говорила — еще перед войной — о бальзаковских традициях. В 1939 году за роман «Морская роза» Поль Виалар был удостоен премии Фемина.

---

Но она потребовала любви не ради себя, а ради него, только ради него, думая прежде всего о нем. Она хотела, чтобы он был счастлив, хотела дать ему наслаждение, подарить эти минуты жизни, — а потом она снова станет его ждать.

Боже, как она его любила! Любила без всякой надежды на будущее, с беспощадной ясностью сознавая все. Как же сильна была эта любовь и в то же время сколько в ней было горечи, ибо Лоранс знала, что и сейчас и всегда ей придется держаться тех рамок, которые установит Гюстав. Ах, не думать об этом! Не думать! В этом единственный выход.

Тела их слились, и в эту минуту — отнюдь не кощунствуя, а наоборот, — она возблагодарила бога за то, что он даровал ей, позволил познать любовь; она сказала себе, что теперь она уже не маленькая, никому не нужная девочка, а женщина, оправдывающая свое существование, ибо бог соизмерил чувства и жесты с их предназначением и необходимостью, — уж он так замыслил живые существа, каково бы ни было их обличье, и повелел, чтобы все, достойное называться живым, любило, отдавало себя, растворялось в другом существе, нуждающемся не только в любви, но и в сострадании.

Они лежали, закрыв глаза. Они отдыхали, ублаготворенные, счастливые, далекие от всего, далекие от жизни и одновременно находившиеся у самых ее истоков — так близко, как никогда. Время остановилось — оно больше не существовало, как и вообще все вокруг; какой-то недолгий миг они пребывали в мире, который не знает границ и в то же время ограничен этой комнатой, ими двумя, двумя их жизнями, слитыми воедино, — в мире, который и есть жизнь.

Во дворе раздался звук клаксона.

— Боже мой! Это Валлоне! Уже три часа!

Нет, даже не три, а четверть четвертого.

— Мне надо ехать!

Гюстав принялся лихорадочно одеваться. Он поспешно натягивал недавно сброшенную одежду, завязывал галстук.

— Только бы Беллони ждал меня в «Рюле»!

Она помогала ему, полуобнаженная, но он даже не видел ее наготы, не чувствовал больше ее тепла, — они уже расстались.

Он наскоро поцеловал ее. Она не пыталась его удержать: она знала, что это бесполезно.

— В котором часу у тебя самолет?

— В пять.

— Ты еще заедешь сюда?

— Конечно!

Но они оба знали, что недавно, когда они входили в ресторан, он оставил чемоданчик в «бьюике», а это означало, что он не вернется.

Глава XXV

Он не вернулся.

Не хватило времени: Беллони уже был в «Рюле», и они сразу заговорили о делах. Разговор был долгим. Нелегким. Валлоне ждал в холле, и в двадцать минут пятого Гюстав вызвал его.

— Я не смогу заехать на Французскую улицу. Пошли рассыльного предупредить Лоранс: пусть возьмет такси и приезжает прямо на аэродром.

— Я могу сам к ней заскочить. А потом захватим ее по дороге.

— Пока она оденется, пока спустится — у нас не будет времени ее ждать: мне еще надо кое-что утрясти с Беллони. А позволить себе такую роскошь и прозевать этот самолет — я не могу.

Он вернулся к Беллони, который к тому времени уже спустился в холл. В общем-то они договорились — почти: итальянец все понял.

Он понял, что Гюстав — это Каппадос, а против такого не поборешься. Он понял, что надо стать на сторону Фридберга и Рабо, и решил принести в жертву Джонсона — другого выхода у него не было. В итоге Гюстав увозил с собой не просто обещания, а письмо, под которым стояла подпись. Завтра он увидит Фридберга, и первый этап будет пройден; а там, довольно скоро, наступят и остальные…

Все было четко, определенно и неизбежно — как в часовом механизме, отрегулированном с точностью до секунды, и каждая из этих секунд — секунд, которые все были сочтены, — вела к одному концу, к развязке, а та, в свою очередь, повлечет за собой другую развязку, а та — Гюстав это знал — еще одну. Но что поделаешь! Так устроена жизнь, и механизм был запущен.

— Значит, мы договорились?

— Договорились.

Гюстав сложил бумагу и сунул ее в портфель.

— Проводить вас на аэродром?

— Нет, Беллони, вы устали. Примите ванну. Ведь все уже решено.

И, расставшись с итальянцем, он вышел из отеля.

— Валлоне! Живо! Вот видишь, я правильно сделал, что решил не заезжать на Французскую улицу и велел предупредить Лоранс: времени у нас в обрез.

— Садитесь!

Валлоне нажал на стартер, машина тронулась.

— Я поеду по берегу — так будет быстрее.

Смеркалось, наступал вечер. На улицах, в холлах роскошных отелей загорались огни. Старухи обеспечивали себе пропитание в казино. Но были и такие люди, которые явно слонялись без дела, и Валлоне завтра будет среди них.

—Валлоне, хочешь, я возьму тебя к себе? Будешь водить машину. Для этого дела, которое я затеял в Симьезе, понадобится помощник, который выполнял бы мои поручения.

— В качестве шофера?

— Не только.

— И мне придется находиться при вас?..

— Весь день.

— М-да… оно конечно… — Он почесал затылок. — Видите ли, я ведь теперь живу в Соспеле.

— Будешь ездить туда после работы.

— Да… Понятно. И все-таки надо поговорить с женой.

Предложение это очень соблазняло Валлоне, но в то же время он подумал, что тогда он уже не сможет полежать утром на солнышке перед домиком, у него не будет этих часов безделья, когда пальцем лень шевельнуть, не будет этих дней, когда «чего-то не охота работать».

— Я не говорю «нет». Там увидим.

— А мне нужен ответ сейчас.

— Так сразу? А если я вам скажу, когда вы вернетесь?

В Соспеле, конечно, не всегда бывает так уж приятно. Да и деньги зарабатывать надо. Но тут перед ним возникла жена: теперь он днем, когда приходила охота, мог побаловаться с ней на диване. Да и деньги от продажи гаража у него еще остались. Не так уж много, но спокойно прожить месяца три-четыре можно! Ба-а, он еще успеет связать себя с этим Рабо, ведь ясно, чем тут пахнет: придется вкалывать по десять, двенадцать, может, даже четырнадцать часов! Ну и живчик же, этот Рабо, даже можно сказать, какой-то бешеный: сколько дел взвалить на себя! Вот уж с ним не полодырничаешь, — времени не будет.

— Я подумаю.

— Тогда уже может быть поздно.

— Ничего, я поработаю на вашу дамочку.

Вот это можно, это — не утомительно и времени много не отнимает: повезти на прогулку, поболтать, да и потом — она такая милая, эта мадам Лоранс…

— Не засыпай…

— Будем вовремя. Мы правильно сделали, что поехали по бульвару. А если бы заехали за мадам, наверняка застряли бы из-за трамвая или попали бы в пробку.

Гюстав подумал, что посыльный, конечно, уже предупредил Лоранс и она будет ждать их на аэродроме. И тут же забыл о ней; мысли его перескочили на Беллони, на Фридберга. Да, теперь они у него в руках!..

Лоранс ждала.

Начинало смеркаться, а Гюстав все не ехал. Она не строила особых иллюзий, но все же где-то в глубине души надеялась, что он быстро покончит с Беллони, улучит минуту, чтобы заехать за ней; и они вместе проделают путь до аэродрома. В четыре часа она уже перестала надеяться. «А что, если мне туда пойти?» — спрашивала она себя. И тут же сама себе отвечала: «А если он тем временем заедет сюда?»

Гюстав снова уезжал от нее — таков уж он есть, Гюстав. И тут ни она, ни он ничего не могли поделать. Но как жаль, что он такой! И она размечталась, думая о том, как было бы хорошо, если бы он был обычным простым человеком, без особых желаний, без этой жажды деятельности, — человеком, который принадлежал бы только ей и думал бы о главном, а не о том, что его сейчас занимает. Но нет, — ведь любила-то она Гюстава, а не кого-то еще, и, значит, должна любить таким, каков он есть. Однако сердце ее невольно сжималось, а тревога росла по мере того, как гас день. Скоро в квартире стало почти совсем темно.

Шаги на лестнице. Нет, это не шаги Гюстава: она узнала бы их сразу. И тем не менее стук в ее дверь.

— Кто там?

Она открывает и по силуэту в темноте угадывает, что перед ней — мальчик. И притом — в форме. Тем временем он произносит:

— Посыльный из «Рюля». Вы будете мадам Лоранс Рабо?

Валлоне назвал фамилию Гюстава: он ведь не знал другой.

— Да, я.

— Мосье Рабо велел вам передать, что он задерживается и поедет прямо на аэродром, чтобы не опоздать на пятичасовой самолет. Он просит вас приехать туда на такси.

— А-а, у вас есть такси внизу?

— Нет, я приехал на велосипеде. «Рюль» ведь рядом.

Она отпускает его. Поспешно натягивает пальто. На это у нее уходит лишь несколько минут, так как, выйдя на лестницу, она еще слышит звук его удаляющихся шагов.

Вот она и на улице. С грохотом проносится трамвай, мчатся машины. Такси? Нет, чья-то машина. Но ей ведь нужно такси. Она идет по улице на запад, на стоянке — ни одного такси.

Она начинает корить себя. Надо было пойти в обратную сторону, к Английскому бульвару. Она сворачивает налево и шагает к морю. На ее часах — тридцать пять минут пятого. Если повезет, то она успеет.

— Не волнуйтесь, пожалуйста: подъезжаем.