Андрей Воронин - Пощады не будет никому

• Название: Пощады не будет никому
• Автор: Андрей Воронин
• Издательство: Харвест
• Жанр: Боевик
• Год: 1999
• ISBN: 985-433-193-8

Герой романа Андрея Воронина и Максима Гарина профессиональный каскадер Сергей Дорогин безжалостно мстит за смерть своих близких. Он готов на все, ему нечего терять. В последний момент он сбрасывает маску глухонемого Му-му и приводит свой приговор врагам в исполнение…

---

Глазок на мгновение погас, затем дверь открылась, открылась широко — так, как встречают дорогого гостя или очень важную персону.

— О, Юрий Михайлович! Ты, как всегда, пунктуален.

Хоть часы сверяй!

— Да, не люблю опаздывать, — пожимая холеную руку адвоката, произнес прокурор.

— Ну проходи, проходи… Я почему позвал тебя домой, думаю, здесь никто нам не помешает обсудить детали и все взвесить.

— Надеюсь, — сказал Юрий Михайлович.

— У меня дома надежно.

В квартире, кроме хозяина, не было никого. Негромко играла музыка, стол был сервирован на двоих. Дорогая посуда, роскошная закуска, шикарные вина.

Раздевшись, повесив пальто на плечики и спрятав его в шкаф из карельской березы, Юрий Михайлович прошел в гостиную.

— Присаживайся, где тебе будет удобнее.

— Найду, где сесть.

Адвокат, маленький, лысый, в очках, без пиджака, в подтяжках на округлых плечах, был суетлив. Юрий Михайлович догадался, что Прохальский волнуется.

«Да, просить будет о многом, если он так расстарался».

— Присаживайся, присаживайся за стол, Юрий Михайлович. Ты что, меня стесняешься?

— Да нет, не стесняюсь, одним же делом занимаемся, — Прошкин держал в руках портфель..

— Давай свою сумку, что ты с ней не расстаешься?

Что у тебя там, магнитофон?

— Конечно, — съязвил прокурор, — Тогда включай.

— Я его еще на лестнице включил, — улыбнулся Прошкин, показывая ровные, белые зубы без единого заметного изъяна.

— Что, Юрий Михайлович, вина или водочки?

— Давай лучше сразу к делу.

— Что ж, к делу так к делу.

Адвокат подошел к секретеру, выдвинул ящик и извлек пухлую папку, которая казалась безобразной в этой изящно оформленной квартире. Папка была из серого картона, потертая, захватанная руками, испещренная всевозможными надписями.

— Вот, собственно говоря, наше дело. Думаю, ты его знаешь не хуже меня, — адвокат положил папку на низкий журнальный столик с изящно выгнутыми ножками, толкнул мягкое кожаное кресло. — Присаживайся, здесь тебе будет удобнее. — Затем включил торшер, свет которого упал точно на стол.

Юрий Михайлович посмотрел вверх на высокий лепной потолок, на бронзовую люстру с холодно искрящимися хрустальными слезками.

— Если желаешь, включу и верхний свет.

— Да нет, света хватает.

— Тогда смотри.

— А что мне смотреть, я это дело наизусть знаю. Мне тебя послушать надо.

— Во время защиты, Юрий Михайлович, я хочу обратить внимание…

— Погоди, — сказал Прошкин, — я знаю, о чем ты будешь говорить. О трудном детстве, о родителях-пьяницах, о детском доме и вообще о всей этой херне, которой ты так любишь пользоваться, чтоб выжать слезу у тех, кто соберется в зале.

— Нет-нет, Юрий Михайлович, ты меня не понял, я хочу, чтобы ты об этом говорил, а не я.

— Ты что, с ума сошел?

— Нет, я не сошел с ума. Слушай…

— Борис Борисович, ты же знаешь, что твой клиент — это сволочь, это отребье, его даже расстрелять мало, если быть честным.

— Ну зачем же ты так? Смертная казнь у нас почти отменена, и стрелять его никто не станет.

— Может, и отменена, но он достоин пули в затылок.

Это еще будет самым малым за все его дела.

— Я понимаю, он сволочь, мерзавец, подонок.., и вообще, от таких людей общество надо освобождать. Таких детей надо убивать еще при рождении, сбрасывать в пропасть.

— Вот именно, — сказал Юрий Михайлович Прошкин, постукивая пальцами по толстой папке.

— Но ты же знаешь, какие люди стоят за ним, знаешь, под кем он ходит.

— Ну, допустим, не знаю, а догадываюсь.

— Если не знаешь или не хочешь знать, тогда и не надо.

— Борис, давай сразу к делу.

— Что ж, давай.

— Сколько пообещали тебе? — сдвинув брови и даже не моргнув своими зеленовато-серыми глазами, посмотрев на адвоката, спросил Юрий Михайлович.

— Мне платят отдельно.

— А мне? — спросил прокурор.

— И тебе тоже.

— Ему светит одиннадцать лет.

— Зачем ты так сурово, Юрий Михайлович? Какие одиннадцать?

— Восемь.

— Тоже много.

— Семь.

— А лучше шесть.

— Я понимаю, шесть лучше, а еще лучше его вообще отпустить.

— Ну, об этом разговор не идет, все-таки два убийства с отягчающими.

— Вот и я говорю — одиннадцать лет, меньше я никак не могу попросить.

— Как это не можешь? Закуривай, закуривай, — Борис Борисович подвинул золоченый портсигар и дорогую зажигалку к прокурору.

— Я эти не курю.

— А ты попробуй, египетские, таких днем с огнем в Москве не найдешь, на ценителя.

— Тебя ими бандиты снабжают?

— Какая разница, кто меня снабжает, вот цепляться любишь!

— Люблю, — признался прокурор.

— Ты попробуй закури. А может, хочешь с травкой попробовать?

— Да пошел ты… Может, ты мне еще в портфель пару пакетиков подбросишь?

— Брось ты, брось ты, Юрий Михайлович, мы же солидные люди.

— Глядя на тебя, сомневаться начинаешь.

Адвокат, к которому приехал Юрий Михайлович Прошкин, был полнейшим мерзавцем, защищал бандитов с таким рвением и с такой яростью, словно бы они все бы ли его кровными детьми, может, правда, незаконнорожденными. Умело принимал от них взятки, чтобы передать прокурору и судьям. И бандиты преданность адвоката ценили, отбоя от всевозможных предложений у Бориса Борисовича не было. Ему оставалось лишь выбирать то дело, за которое больше заплатят.

— Сорок, — вдруг постучав пальцем по рифленой крышке портсигара, сказал Юрий Михайлович Прошкин.

— Да ты что!

— Сорок, — повторил Прошкин.

— Да ты что!

— Сорок, сорок, братец. И скажи своим друзьям-товарищам, братве-товарищам, если они не хотят стать гражданами, то сорок, и лишь за то, что я не попрошу пятнадцать.

И уж поверь, Борис, если я попрошу пятнадцать, одиннадцать судья даст наверняка. И как ты ни старайся, хоть в лепешку разбейся, хоть весь зал пусть рыдает и пол в зале суда станет мокрым от слез, меньше одиннадцати не дадут.

— Да ты что, какие одиннадцать, они хотят пять! Ну, сделай шесть.

— Слушай, Борис Борисович, ты меня не первый год знаешь, и я тебя знаю давным-давно. Так что о пяти-шести даже речи идти не может.

Адвокат наморщил лоб, его большие уши даже покраснели.

— Да ты, Юрий Михайлович, меня без ножа режешь, просто по живому. Ты же мои деньги забираешь, деньги моих детей!

— Ты мне про своих детей брось, у меня у самого двое и жена, которую одевать и обувать надо.

— Да что ты мне свою жену в пример приводишь, — вспылил адвокат, — скажу тебе честно, на все про все сто тысяч выделили, сто, и не больше.

— Ну так вот, давай мне сорок, и тогда я постараюсь, чтобы наш клиент получил восемь, но запрашивать буду одиннадцать.

— Нет, нет и нет! — адвокат вскочил и, словно мячик, запрыгал вокруг круглого сервированного стола. — Каких восемь! Да они же меня застрелят, зарежут в подъезде, машину взорвут! Они же сигареты о мою лысину гасить будут. Ты что, Юрий Михайлович!

— Так о твою же будут гасить, а не о мою. Я на то и прокурор, чтобы сроки заламывать.

Борис Борисович явно не ожидал, что прокурор будет настолько несговорчивым и запросит такую высокую цену. Он был убежден, что двадцати тысяч для того, чтобы уменьшить срок года на три, будет предостаточно. Ведь из ста тысяч — здесь адвокат был откровенен и назвал точную сумму — прокурор может рассчитывать получить двадцать, ну тридцать тысяч, а никак не сорок. И условие было поставлено перед ним — пять лет, шесть, максимум. Но если прокурор говорит, что попросит пятнадцать и докажет…

— Послушай, Борис, — скосив глаза на скачущего по гостиной адвоката, сказал Юрий Михайлович Прошкин, — шесть томов дела. Он столько наворотил, за ним такая дрянь плывет, словно из прорвавшейся канализации, сплошное дерьмо… Да ты сам посуди, как буду выглядеть я? И ты хочешь, чтобы я это сделал почти что даром. Так не бывает.

— Да.., ты всегда выглядишь хорошо, лучше всех.

Ни за что не отвечаешь, просишь — и все. А за все отвечаю я, я! — адвокат оттянул подтяжку и хлопнул себя по объемному животу. — Понимаешь, я! Если они меня убьют, замордуют? У них на меня к тому же досье… Если все это поплывет…

— Да не бойся ты, адвокат долбаный, ну и что их досье? Подтереться им разве что.

Борис Борисович, побегав еще по гостиной, остановился, устало схватил бутылку водки, налил в рюмку и одним глотком выпил всю — до дна. Тут же наполнил ее и снова выпил.

— Тридцать! — выкрикнул он так, словно находился на аукционе и хотел приобрести чрезвычайно дорогую картину и страшно боялся, что она уйдет к другому покупателю. — Тридцать, и ни цента больше!

— Что мы торгуемся как на базаре? Не хочешь — не надо. Я же не набиваюсь, ты сам меня позвал, сам предложил поговорить. Я ставлю свои условия, те, которые мне выгодны, а если тебе не интересно мое предложение, то тогда…