Пола Волски - Наваждение – книга 2

• Название: Наваждение – книга 2
• Автор: Пола Волски
• Издательство: Александр Корженевский, Русич
• Жанр: Фэнтези
• Год: 1995
• ISBN: 0-553-08145-4, 5-87917-020-9, 5-88590-323-9

Мир, в котором, в отличие от нашего, есть магия, погружается в хаос. Стране Вонар угрожают политические волнения, а крестьянские философы публично подвергают сомнению врожденные волшебные силы Высшего правящего класса. В это самое время молодая дворянка Элисте во Дерриваль интересуется жизненно важными вопросами – в первую очередь, своим дебютом при королевском дворе Шеррина. Девушка еще не подозревает о грубой силе, которая скоро разрушит её беспечную жизнь. Мир рушится, наступает время террора, и, чтобы выжить, героине вскорости придется вспомнить о своих ныне бездействующих волшебных силах.

---

17

– Я вызвала вас, чтобы сообщить: мы покидаем Шеррин, – объявила Цераленн в одно прекрасное утро. – Каждая может взять с собой столько вещей, сколько войдет в саквояж. Ступайте укладываться, ибо мы отбываем очень скоро – нынче ночью.

Элистэ и Аврелия в изумлении воззрились на нее. Элистэ испугалась, уж не случился лис бабушкой внезапный приступ истерии. Однако в облике Цераленн не было и намека на беспокойство: все та же прямая осанка, все то же выражение полнейшей невозмутимости. Правда, лицо ее казалось усталым и, быть может, немного печальным, но умело наложенный грим скрадывал эти признаки слабости. Усталой же она вполне могла выглядеть из-за аскетичного черного платья, которое ей не шло, старило ее, да еще и находилось под запретом. Ношение черных одежд представителями сословия, в прошлом называвшегося «Возвышенными» (все наследственные аристократические титулы и привилегии были недавно отменены декретов Конгресса), считалось теперь преступлением, ибо публичное проявление скорби по казненным предателям Дунуласу и Лаллазай было откровенным вызовом республиканскому единению и как таковое каралось смертью. Однако в своем собственном доме Цераленн во Рувиньяк не считалась с этим запретом.

«Мы в безопасности лишь постольку, поскольку бережемся от летучих гнид», – думала Элистэ, по привычке обводя взглядом стены, пол, потолок и мебель бабушкиной утренней гостиной, чтобы не упустить предательского золотистого промелька, указывающего на присутствие соглядатая. Сколько Возвышенных, в том числе и тех, кого она лично знала, расстались с жизнью по милости этих тварей? Сколько неосторожных намеков, сколько неразумных высказываний, которые были подслушаны, привели ее подруг и знакомых на площадь Равенства к Кокотте за несколько последних недель? Она уже потеряла счет. Состояние, высокое положение, родовитость, остроумие, красота, молодость, невинность – все это, некогда даровавшее могущество, перестало служить защитой. Гизин во Шомель погибла, как и большинство ее родных; и граф во Брайонар, и Рист, и Фовье во Дев в'Уруа, и многие-многие другие. Уцелевшие Возвышенные научились осторожности: они стали прикрывать окна и дверные проемы завесами из прозрачной кисеи, натянутой на деревянные рамы, а каминные трубы – мелкоячеистой сеткой; они взяли за правило ежедневно обшаривать все комнаты в поисках тайных лазутчиц. Однако, несмотря на эти предосторожности, гниды частенько проникали в дома, поэтому рекомендовалось постоянно быть начеку и не благодушествовать.

– Итак, юные дамы? – Цераленн вопрошающе подняла брови. – Вы словно окаменели. Разве я не ясно вам объяснила?

– Мадам, наше изумление простительно, – возразила Элистэ. – Не вы ли долгие месяцы отказывались обсуждать саму возможность бегства? И вдруг сегодня, сейчас, так неожиданно…

– Не вы ли призывали жить в Шеррине свободно и смело, как подобает истинным Возвышенным? – подхватила Аврелия. – И не поддаваться страху, принимая решения? Это же собственные ваши слова. Неужели, бабуля, вы говорили одно, а думали другое? Что… Что же заставило вас передумать?

Цераленн проницательно посмотрела на своих юных родственниц, как бы оценивая силу их духа, и бесстрастно ответила:

– С час назад принесли повестку. Всем проживающим в этом доме надлежит в течение суток явиться в окружную жандармерию и принести Присягу.

Это было равносильно смертному приговору. Сокрушительный удар, при том, что внутренне они были к нему готовы.

Текст новой Присяги на верность включал клятву в безоговорочной преданности Республике-Протекторату Вонар наряду со столь же безоговорочным осуждением монархии вообще, и «тирана-изменника Дунуласа» в частности. От граждан всех сословий требовалось произнести ритуальную формулу осуждения «монархистов, абсолютистов, реакционеров, аристократов, оппозиционеров, социальных паразитов и прочих врагов Отечества» и расписаться в готовности отдать свою жизнь во имя свободы Вонара. Текст был заведомо рассчитан на то, чтобы возмутить Возвышенных и подтолкнуть их к открытому неповиновению. В глазах республиканцев это была большая победа, поскольку отказ дать Присягу на верность, будучи явным доказательством приверженности абсолютизму, позволял прямым ходом отправить в Кокотту разоблаченного изменника вместе с семьей, минуя формальное судебное разбирательство. Собственность изменников однозначно подлежала конфискации в пользу государства. Присяга на верность, как то входило в намерения ее авторов, практически не оставляла уцелевшим Возвышенным выбора: с одной стороны, утрата жизни и состояния, с другой – утрата чести из-за принесения заведомо ложной клятвы и предательство древнего кодекса верности Возвышенных, что было равносильно, моральной смерти. Не один Возвышенный, оказавшись перед такой дилеммой, нашел, в согласии с жестоким обычаем предков, выход в самоубийстве. До сих пор к нему прибегали лишь те несчастные, кого уже подозревали в разного рода преступлениях против Республики-Протектората. Теперь отпадала необходимость даже в формальном обвинении – с фарсом судебного разбирательства было покончено. Повестки вроде той, что получила Цераленн, ныне вручалась повсюду и в таких количествах, что обрекали Возвышенных как класс на полное уничтожение.

Канальи твердо решили истребить их всех до последнего: отчасти из-за застарелого страха и ненависти, но главным образом – чтобы присвоить их богатства.

«Но это чудовищно – невероятно – невозможно».

«Вполне возможно».

«Но ведь есть, есть же еще честные люди, которые выступят против этого».

«Честных людей запугали, или оболванили, или и то и другое. Помощи от них ждать не приходится».

«…долг страданий и крови, который, быть может, когда-нибудь будет оплачен сторицей».

Давние слова Дрефа сын-Цино вдруг всплыли в памяти Элистэ, и она почувствовала, как кровь отхлынула от ее щек.

Но Аврелия отнюдь не выказала тревоги.

– Так отчего не присягнуть? – наивно спросила она. – Тогда нас оставят в покое.

Элистэ и Цераленн уставились на нее как на прокаженную.

– Ну ведь правда, правда оставят? – Аврелия заметно смутилась. – Почему вы так на меня смотрите? Скажем этим тварям то, что им хочется слышать, и заживем без забот и хлопот. Я знаю, лгать – дурной тон, но они не оставили нам выбора, верно? Это не мы придумали, значит, и не наша вина. В любом случае совсем неважно, что мы им скажем, так что тут плохого? Для меня это ясно как день.

– Юница Аврелия! – Теперь даже грим не мог скрыть усталости Цераленн.

– Слишком часто я списывала твои глупости, грубости и пошлости за счет ограниченности незрелого ума. Я напоминала себе о том, что ты благородной крови, и верила, что наследие предков исправит худшие из твоих недостатков. Однако твои слова заставляют меня усомниться в этом. Я вынуждена допустить, что ты появилась на свет обделенной неким важнейшим достоинством.

– Как яйцо без желтка, – вставила Элистэ, – или как пирог без начинки.

– Это гадко, кузина!

– В душе у тебя пустота, юница Аврелия, – черный провал там, где надлежит быть гордости, достоинству и чести.

– Неправда! Неправда! Во мне полно достоинства, полно гордости и чести! Целые горы! Не понимаю я вас, бабуля, истинное слово, не понимаю! Я не хотела сказать ничего плохого. Почему вы так расшумелись из-за какой-то чепухи?

– Именно потому, что для тебя это чепуха.

– О Чары! Ну в самом деле! – Аврелия залилась краской и нервно забарабанила ногтями с зеленым маникюром по подлокотнику кресла. В ее каштановых локонах тоже была зеленая прядь в тон маникюру. И прядь, и ногти она красила в оттенок зеленого, соответствующий цвету кокарды, которую закон обязывал носить не снимая всех бывших Возвышенных. Дома Цераленн и Элистэ пренебрегали этим требованием. Аврелия свою кокарду носила, но с трогательной непосредственностью обратила этот символ унижения на пользу собственной красоте. Как ни странно, зеленый цвет был ей к лицу – подчеркивал белизну кожи и блеск глаз. – Если уж я такая плохая, прошу прощения. Но в конце концов, бабуля, сейчас именно вы говорите о бегстве…

– Не испытывай мое терпение речами неразумными и дерзкими. Если б дело шло обо мне одной, я бы до конца осталась в этом доме. Но я в полной мере насладилась жизнью, и то, что уместно и подобает мне, не подходит для тебя и твоей кузины – вы только начинаете жить. Последние месяцы я подвергала вас опасности, не давая покинуть сей город, но я не жалею об этом, ибо бесстрашие перед лицом напастей – долг Возвышенных, и чем раньше вы научитесь его исполнять, тем лучше. Долг этот, однако, не требует безропотно принимать смерть, а именно это и ждет нас, если мы останемся.

Аврелия хмуро разглядывала свои ногти.

– Куда мы отправимся? – спросила Элистэ.

– Куда же еще, как не в Стрелл, чтобы по мере наших скромных сил служить его величеству.