Дженнифер Блейк - Любовь и дым

• Название: Любовь и дым
• Автор: Дженнифер Блейк
• Издательство: Олма-Пресс
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1999
• ISBN: 5-224-00239-7

Добротная интрига, оригинальные характеры, красавица героиня, коварный злодей, необходимость выбора между чувством и долгом и счастливый конец — все это вы найдете на страницах романа. Увлекательный сюжет, высокое мастерство и искренность автора заставляют читателя испытывать волнующее чувство сопереживания...

---

Пилот самолета, молодой, высокий и дружелюбный техасец, выглядел профессионально. Анне показалось, что он раз-другой с любопытством взглянул на них, когда они садились на борт, но большую часть он игнорировал их и занимался своей работой.

Самолет был просторным. Они с Дантом сидели на противоположных сторонах прохода и могли переговариваться. Но как трудно было найти что-нибудь, ради чего стоило перекрикивать шум мотора. Раз к ней нагнулся Дант, чтобы указать пейзаж под ними через ее иллюминатор. Ее обнаженная рука скользнула по его плечу, и на мгновение она почувствовала через рубашку и его мускулатуру, и тепло его кожи, и приятный шок вызвал в ней волнение. Чуть позже, когда он откидывался назад, его пальцы коснулись ее колена. Она была так напряжена, что нога рефлекторно отреагировала и подпрыгнула словно от удара молоточком невропатолога. Она хихикнула, но чувствовала, что краска заливает ее лицо, и в своем смущении не могла встретиться с ним глазами. Потребовалось несколько секунд, прежде чем она придумала, что сказать, чтобы сгладить инцидент.

Наконец Анна нашла убежище как своим нервам, так и напряжению, раскрыв какой-то журнал. Со временем жужжание двигателей и покачивание самолета вместе с плохим сном предыдущей ночи навели на нее дремоту, и она закрыла глаза.

В Денвере было так же жарко, как и в Новом Орлеане, но воздух, по крайней мере, был сухим, и зубчатая пурпурная линия гор, лежащих на западном горизонте, давала надежду на перемену. Как только закрылась дверца джипа, взятого напрокат, Дант включил кондиционер. Двигаясь на полной скорости, они выскочили на шоссе и направились прочь от города.

Когда они свернули со скоростного шоссе и стали вскарабкиваться в горы, произошла почти сверхъестественная перемена. Они отключили кондиционер и опустили стекла окон, впуская прохладный, свежий, насыщенный кислородом воздух. Оба воскликнули от восторга при виде картины, которая открывалась за поворотами, видами вдвойне удивительными, поскольку они были столь редки в Луизиане. Краски диких цветов, синих люпинов и блестящих оранжево-красных индейских кистей были гораздо ярче, чем у знакомых им полевых цветов, а шершавые грубые глыбы, упавшие и беспорядочно разбросанные по склону, поражали. Анна стянула с себя парик и бросила его назад, освобождая волосы и позволяя ветру продувать их. Настроение у нее улучшилось, и они с Дантом, смеясь, посмотрели друг на друга с внезапным удовольствием, через которое пробивалось предчувствие.

Горная хижина прилепилась на склоне, поросшем соснами и елями, и смотрела на петляющий гремящий поток, оканчивающийся нежно-зеленой полоской ив. Прочно внедрившись в скалу с большим валуном, выступающим сквозь землю у одного угла, хижина смотрела на долину ручья, убегающего к дальней гряде синих гор, пронизанных серебряными жилами нерастаявшего снега.

Дом был хижиной только по названию. На самом деле это — расширенный замысел архитектора, выполненный из кедра и стекла, из углов и гладких поверхностей и тщательно продуманных смотровых дорожек. В нем была большая комната с камином, выложенным серым камнем, на котором все еще висели лишайники. На деревянном полу разбросаны индейские коврики. Лестница из полированной горной сосны вела на балкон, который окружал сверху большую комнату и позволял пройти в спальни.

Фокусной точкой большой комнаты, а следовательно, и дома, была бронзовая скульптура, прикрепленная к высокому камню и смотрящая на камин. Впечатляющая по своим размерам, это была фигура полуиндейца-полуорла, пойманного в момент парящего полета. Крылья его были расправлены и напряжены, но полет был невозможен, так как ноги вросли в камень. На лице бронзового индейца было выражение сверхчеловеческого усилия, сочетающегося с мучением из-за унижения его прикованным к земле существованием.

Глядя на это изваяние, Анна ощущала боль и радость художника. Они смешивались с ее собственными, становясь пожирающей болью в ней самой. Затем к ней подошел Дант и, обняв ее за плечи, притянул к себе. Забыв про скульптуру, забыв про все, она повернулась к нему.

Больше всего Анне нравилось, что Дант не говорил. Она не смогла бы вынести унижения, если бы, подобно Эдисону, он произносил вульгарные, унижающие слова и похотливые предложения, когда он занимался любовью, чтобы возбудить себя и сосредоточить на себе ее внимание. Дант был тих и искусен и проявлял любящую заботу. Он трогал ее с той же знающей нежностью, с которой она трогала себя, но с твердой настойчивостью, которая заставляла ее чувствовать, будто она сделана из драгоценного кристалла, сильного, ясного и резонирующего. Экстаз, в который она входила, не был ничуть слабее от такой молчаливости.

Они спали и дышали прохладным, опьяняющим, наполненным запахом вечнозеленой растительности воздухом, вливавшимся через открытое окно. Проснулись освеженными и снова занялись любовью, затем, движимые голодом, прошли нагишом через тихий дом в поисках пищи. Именно тогда они нашли записку, оставленную молодым хранителем и его женой, и первое время оба думали, где эта пара могла быть. Они должны были уехать к источникам, как указывалось в записке, что подразумевало Колорадо-Спрингс, и вернутся не раньше воскресного вечера.

Дант и Анна взяли еду с собой в постель, где и съели куски жареного мяса с бобами, хлеб, фрукты и вино. Убрав остатки еды, они занялись узнаванием друг друга.

Став от радости смелее и великодушнее, Анна впервые исследовала мужское тело. Думая о том, как принести удовольствие, она получила его. А затем она начала плакать. Дант обнимал ее и успокаивал.

— Ты, вероятно, последний джентльмен, последний нежный мужчина.

Анна сидела, опершись на три положенные друг на друга в изголовье огромной кровати подушки. Перед ней через открытые незашторенные окна второго этажа открывался вид, обрамленный серо-зелеными елями, растущими вокруг дома, и отдаленными горами, завешивающими утро плывущими белыми рядками облаков. Вид включал также большой кусок неприкрытого тела Данта. Голова его покоилась между ее бедер, и она кормила его виноградом, виноградиной за виноградиной, в игривой пародии тысячи таких сцен между тайными влюбленными. Именно эта банальность взывала к ней. Она чувствовала себя сентиментальной и поглупевшей от любви, чего она тщательно избегала в жизни. Раньше она полагала это безвкусным, а сейчас, в этот момент, не желала ничего другого.

Прежде чем ответить, Дант разжевал красные бескосточковые виноградины белыми квадратными зубами и только потом проговорил:

— Я не понимаю, о чем ты говоришь. Я не джентльмен, я — ресторатор.

— Немыслимая растрата таланта. Как платный любовник ты бы заработал миллионы, может быть, даже миллиарды.

— Полагаю, у меня нет для этого выносливости и выдержки, — печально возразил он. — Возможно, когда я был моложе…

— Когда ты был моложе, у тебя не было… Можно назвать это тренированностью?

Он широко открыл глаза:

— Вот это ответ! Ты гений, дорогая. Ты открыла, почему жиголо вышли из моды. Сегодня у молодых людей нет терпения, а когда они его приобретают, они уже слишком стары.

— Молодым людям не хватает самообладания и выдержки.

— Женщины по сердцу и седым волосам.

— Конечно, некоторые более старые мужчины немногим лучше, — проговорила она задумчиво.

— Только те, что глупы.

— И те, кто был слишком поглощен усилиями научиться. А таких множество. Как я сказала, ты последний из джентльменов.

— Это плохо? — проговорил он, игнорируя очередную виноградину и упорно глядя на Анну.

Она пожала плечами. От этого движения колыхнулись ее груди. Она едва осознавала, что сидит здесь голой, на утреннем солнце, но осознание было слишком слабым и больше относилось к ощущению тяжести этих грудей. Она намеренно сосредоточила на этом внимание, блокируя мысли об Эдисоне.

— Так вот, как я уже говорил…

— Знаю, знаю. — Она рассеянно съела виноградину, которую держала, и перевела внимание на вид гор, и неосознанно глотнула свежего воздуха, вливающегося через окно.

— После нашего завтрака в Ривервок я все думала, что если бы я была одинока, то смогла бы вернуться в школу. Мне обычно давались языки. Я могла бы окончить какие-нибудь курсы, освежить свой французский и, возможно, преподавать его. Или я могла бы использовать свои контакты жены политика, чтобы начать оформительский бизнес, специализирующийся на сохранении истории. Полагаю, что мне это было бы по душе.

— С Богом, дорогая! — проговорил он с широко открытыми от удивления глазами.

— Могли бы возникнуть проблемы с деньгами, мне пришлось бы сменить сталь жизни, хотя я получаю небольшой доход от имения отца. Трудно оставить жизнь, на устройство которой отдано двадцать лет, друзей, клубы, комитеты, весь мой тщательно построенный общественный мир. Я не могу обманывать себя, так как знаю, что все это должно измениться. Важным шагом будет также заставить Джоша понять и принять это. Но хуже всего встретиться с Эдисоном и всеми угрозами, которыми он, вероятно, попытается удержать меня от этого шага.