Александр Дюма - Две королевы

• Название: Две королевы
• Автор: Александр Дюма
• Жанр: Исторические приключения

---

Монтерей подождал с четверть часа — для большей уверенности, что им не помешают, — затем, с дрожью в сердце и останавливаясь на каждом шагу, пошел на цыпочках к королеве, хотя от страха готов был отказаться от своей затеи.

Королева услышала шаги, обернулась и увидела Монтерея; в первое мгновение она удивилась, затем рассердилась и встала, спросив его властным голосом, что он здесь делает и что ему нужно от нее.

— Увидеть вас и поговорить с вами, ваше величество, — ответил он, весь дрожа и падая на колени.

— И что же вам надо сказать мне, сударь?

— Ничего из того, что не было бы вам давно известно, госпожа, ибо мое почтение, моя страстная преданность все уже подсказали вам; но я бы умер, если бы не признался вашему величеству в том, что чувствую и отчего страдаю.

— Я вас не понимаю, сударь.

— Но, ваше величество, я думал… мне казалось…

— Так что же вам казалось?

— Что вы, ваше величество, знали… были тронуты…

— Повторяю, сударь, я вас не понимаю. И это все, что я могу сделать для вас!.. Уходите.

— Ваше величество…

— Уходите или я позову слуг!

— В этом нет необходимости, ваше величество, вы уже не одна, сам Господь посылает меня к вам, — перебил ее суровый голос.

На пороге молельни стоял дон Сульпиций; он часто приходил сюда, чтобы читать королеве священные книги, хотя в такой час это случалось редко.

Монтерей понял, что пропал, даже королева не могла бы теперь спасти его; но он утешил себя сладкой иллюзией, решив, что королева знала о присутствии духовника и отвергла мольбы влюбленного лишь по этой причине.

Склонив голову и стоя неподвижно, Монтерей ждал приговора.

— Вы заслуживаете смерти, граф, — продолжал Сульпиций.

— Знаю, ваше преподобие, и был бы горд умереть, искупая столь прекрасную вину.

— Существует закон, карающий смертной казнью наглеца, осмелившегося оскорбить королеву Испании. Вам это, конечно, известно.

— Отец мой, — воскликнула Мария Луиза, — у меня на родине людей не убивают за то, что они любят, и я не хочу, чтобы граф умер. Приказываю вам… нет, умоляю не сообщать о случившемся королю раньше меня, я сама должна рассказать ему, что произошло, и получить от него ручательство правосудия, на которое могу рассчитывать. Он не откажет мне в этом.

Монах бросил свой проницательный суровый взгляд на королеву, затем на молодого человека и опять на королеву: казалось, он хотел прочитать их мысли и не торопился отвечать. Может быть, ему в голову пришла та же мысль, что и Монтерею, может быть, теперь он не рад был, что так рано появился. Тем не менее надо было что-то решать: королева ждала, ждал и Монтерей, бледный, смущенный, но решительный.

— Ваше величество повелевает, а я повинуюсь, — сказал наконец духовник, поклонившись королеве. — Каковы будут ваши приказания?

Как далеко было его смирение — чисто внешнее, конечно, — от надменности первых дней и как ловко умела инквизиция, эта страшная сила, надевать любые маски! В настоящий период с королевой надо было обращаться осторожно, чтобы через нее влиять на короля, которому была уготована лишь видимость власти; эту власть еще предстояло вырвать из его немощной руки; дон Сульпиций слишком хорошо знал это, он не забыл о наставлениях своего начальства.

— Преподобный отец, выведите господина де Монтерея через ваш вход в молельню; пусть он ждет у себя наших, короля и моих, приказаний, и с этой минуты пусть не показывается мне на глаза.

— Повинуюсь, ваше величество, — ответил граф, низко поклонившись.

Монах вышел первым, сделав знак Монтерею следовать за ним; перед тем как удалиться, граф обернулся.

— Простите ли вы меня, ваше величество? — прошептал он. — Неужели я уйду, унося с собой бремя вашего гнева и презрения?

— Следуйте за отцом Сульпицием, сударь, — крайне высокомерно ответила королева, — и молитесь Богу не о том, чтобы я помнила, а о том, чтобы забыла.

И она ушла в свою спальню, чтобы не дать ему повода задерживаться дольше.

На следующий день возвратился король; Мария Луиза поговорила с ним в тот же вечер и, не рассказывая в подробностях о том, что произошло в ее покоях, заявила о своем недовольстве, вызванном некоторыми высказываниями г-на де Монтерея в беседе с герцогом де Верагасом; она потребовала, чтобы оба были удалены от двора и даже из Мадрида. Король потребовал разъяснений, но Мария Луиза с чисто женской изворотливостью сделала упор на наказании, которое следовало применить. Король стал задавать вопросы придворным, но никто не сообщил ничего больше, духовник тоже оставался нем, как предписывал ему его сан и собственная воля.

— Пусть ваше желание будет исполнено, моя королева, я не возражаю.

Приказания были отданы, и волшебные грезы герцога де Верагаса рассеялись как дым под порывами ветра. Его отослали в родовое имение, и там у него нашлось время поразмыслить о случившемся.

Господин де Монтерей не имел земельных владений, но его дядя был архиепископом в Гранаде. Графа отправили к нему. Монтерей в течение нескольких месяцев жил там довольно спокойно, каждое утро ожидая, что его призовут обратно, и теша себя иллюзиями в просторных залах Альгамбры, где он проводил и ночи и дни. Его воображение так разыгрывалось, что он в конце концов совсем потерял разум.

Его печальное и тихое безумие вызывало жалость; он говорил только о королеве, ждал, звал ее, разговаривал с ней, будто она находилась рядом, и, казалось, слушал ее ответы. Он произносил самые грустные и трогательные слова. Видеть все это без слез было невозможно. И когда королеве сообщили о болезни графа и она узнала, что его безумие неизлечимо и все произошло из-за нее, бедняжка заплакала от всего сердца, горько раскаиваясь, что подала графу повод для надежд, а он заплатил за них такой дорогой ценой. Вылечить Монтерея ничто не могло; он умер в глубокой старости, до конца дней лелея все те же надежды на любовь королевы и не понимая, какие события происходят вокруг; он умер на руках единственного слуги, оставшегося у него после разорения родового гнезда.

Часть вторая

I

Прошли годы, и внешне мало что изменилось при дворе Испании. Мы вновь увидим королеву в конце 1788 года: она все так же красива, возможно даже еще красивее, но печальна, несчастна и страдает от дворцовых интриг всякого рода. Детей у нее не появилось. Здоровье же короля ухудшалось с каждым днем. Его разум, подверженный временным помутнениям, позволял заподозрить какое-то врожденное заболевание у этого еще столь молодого, но уже столь одряхлевшего монарха. Все врачи Европы, осматривавшие короля, уверяли, что он может иметь детей, и бесплодие поставили в вину королеве. После этого всякая снисходительность, всякий интерес к ней пропали в душе королевы-матери и министров: Мария Луиза не оправдала их надежд. Даже в малой степени не использовав своего влияния на короля, чтобы направить его в ту сторону, куда они хотели подтолкнуть его, королева употребляла свою власть над супругом совсем по-иному: она постепенно отучала его от чрезмерно суровых суждений, пыталась внушить ему иные взгляды на религию и политику, — одним словом, стремилась повернуть его лицом к Франции. Такое вскоре не осталось незамеченным, и с этого времени — не будем утаивать от себя — она была обречена.

Если король умрет, не имея наследников, кому оставит он свою корону? Кому будет принадлежать это драгоценное украшение? Австрийский дом ни за что не хотел упустить его, да и Людовик XIV не отказывался от прав на испанскую корону, принадлежавших дофину по линии его матери, королевы Марии Терезы, и бабки, королевы Анны.

Взгляды всей Европы были устремлены на мадридский двор, где жила и страдала молодая королева. Ее сердце уже не сопротивлялось тяге, которую она испытывала к герцогу де Асторга; Мария Луиза любила его, но это чувство было таким же благородным и чистым, как и любовь герцога к ней. Сознавая свой долг королевы и супруги, она следила за каждым своим взглядом, за каждым словом. Герцог, возможно, догадывался, что любим, но, разумеется, королева ни словом, ни жестом не давала ему повода увериться в этом.

Он занимал все ту же должность, и положение его не изменилось. Чрезвычайно тщательно выполняя свои обязанности, видя королеву каждый день и в любую минуту, он удовлетворялся этим счастьем и не позволял себе мечтать о другом. Ни уговоры родных, ни даже приказы короля не заставили его жениться. Его роду не суждено было увянуть, поскольку двоюродные братья де Асторга носили ту же фамилию, и никакого другого долга по отношению к будущему он не признавал за собой. Однажды даже сама королева, наверное с болью в душе, сказала ему:

— Герцог де Асторга, король желает, чтобы вы женились, и я тоже прошу вас об этом.

— Моя жизнь принадлежит вам, ваше величество, и вашему супругу-королю; но мое сердце, мое счастье — мне одному, и я ими распоряжаюсь сам. Соизвольте простить меня.