Филлис Джеймс - Саван для соловья

• Название: Саван для соловья
• Автор: Филлис Джеймс
• Издательство: Центрполиграф
• Жанр: Классический детектив
• Год: 2002
• ISBN: 5-227-01736-0

В престижной школе медсестер загадочная смерть настигла двух студенток. Обстоятельства указывают на то, что злодей — кто-то из своих, благопристойных и респектабельных сотрудников. Все в недоумении: кому понадобилось убивать невинных девушек? Сыщик-интеллектуал Адам Делглиш, мастер распутывать хитроумные ходы преступника, пытается разобраться в этом таинственном деле. И вскоре обнаруживает, что из комнаты одной из жертв пропала книга, которая явно связана с преступником…

---

— Здесь упоминается Мартин Деттинджер, но мельком. Во время войны он служил в Королевском Уилтширском полку легкой пехоты и в ноябре 1945 года был назначен членом военного трибунала в Западной Германии, чтобы судить четырех мужчин и одну женщину, обвинявшихся в военных преступлениях. Такие трибуналы были созданы на основании специального приказа по армии в июне 1945-го, и конкретно этот состоял из председателя — бригадира гвардейских гренадеров, четырех армейских офицеров, среди которых был Деттинджер, и судьи-адвоката, назначенного генеральным судьей-адвокатом вооруженных сил. Как я уже сказал, они должны были судить пятерых человек, которые, предположительно, — вы найдете обвинительное заключение на странице сто двадцать семь, — «действуя совместно и во исполнение общего намерения, действуя в интересах и от имени существовавшего в то время германского рейха, в день или примерно в день 3 сентября 1944 года сознательно, преднамеренно, исходя из ложных побуждений, помогали, способствовали и участвовали в убийстве 31 польского и русского гражданина».

Мастерсон не удивился, что Делглиш способен процитировать обвинительное заключение слово в слово. Это была административная ловкость, способность запоминать и представлять факты с невероятной аккуратностью и точностью. У Делглиша получалось лучше, чем у большинства — если ему хотелось поупражняться в технике, — то не сержанту было его прерывать. Он ничего не сказал. Он заметил, что старший инспектор взял большой серый камень, идеальной яйцеобразной формы, и начал медленно катать его между пальцами. Вероятно, камень привлек его внимание где-то на территории больницы, и он подобрал его, чтобы использовать как пресс-папье. Утром камня па письменном столе определенно не было. Усталый, напряженный голос продолжал:

— Эти тридцать один человек — женщины и дети — были евреями, рабами-рабочими в Германии и, по имевшимся сведениям, болели туберкулезом. Они были отправлены в медицинское учреждение в Западной Германии, которое первоначально предназначалось для ухода для за душевнобольными, но в котором начиная с лета 1944 года занимались не лечением пациентов, а их убийствами. Не существует данных о том, сколько немецких душевнобольных пациентов были здесь умерщвлены. Персонал давал подписку о неразглашении информации о том, что там происходило, но в соседних кварталах ходило множество слухов. Третьего сентября 1944 года в это медицинское учреждение был направлен транспорт, привезший туда польских и русских граждан. Им сообщили, что здесь их будут лечить от туберкулеза. Той же ночью им были сделаны смертельные инъекции — мужчинам, жепщинам и детям, — и к утру все они были мертвы и захоронены. Именно за это преступление, а не за убийства немецких граждан, пятеро обвиняемых предстали перед судом. Среди них был главный врач Макс Кляйн, молодой фармацевт Эрнст Губмаи, старший брат милосердия Адольф Штрауб и юная, необученная девушка-медсестра восемнадцати лет по имени Ирмгард Гробель. Главный врач и старший брат милосердия были признаны виновными. Фармацевт и девушка были оправданы. Вы можете найти выступление ее защитника на странице сто сорок. Лучше сами прочитайте его вслух.

Удивленный, Мастерсон молча взял книгу и открыл на странице сто сорок. Он начал читать вслух. Его голос звучал неестественно громко:

— «Этот суд не обвиняет подсудимую Ирмгард Гробель в участии в умерщвлении немецких граждан. Мы знаем, что происходило в Институте Штайнхофф. Мы знаем также, что это делалось в соответствии с немецкими законами, установленными Адольфом Гитлером единолично. В соответствии с приказами, изданными высшей властью, многие тысячи сумасшедших немцев были умерщвлены на абсолютно законных основаниях, начиная с 1940 года. О моральной стороне этого любой волен судить, как ему угодно. Вопрос заключается не в том, считал ли персонал Штайнхоффа это неправильным, или же они думали, что поступают милосердно. Свидетелями было доказано, что существовал закон. Ирмгард Гробель, если она была связана со смертями этих людей, действовала в соответствии с законом.

Но мы здесь обсуждаем не убийства душевнобольных. Начиная с июля 1944 года тот же закон был распространен на неизлечимо больных туберкулезом иностранных рабочих. Можно удовлетвориться тем, что обвиняемая не сомневалась в законности таких убийств, когда речь шла о немецких гражданах, находящихся в безнадежном состоянии и ликвидируемых в интересах государства. Но моя цель заключается не в этом. Мы сейчас не можем судить, о чем думала обвиняемая. Она не была замешана в тех убийствах, которые рассматривает этот суд. Транспорт с русскими и поляками прибыл в Штайнхофф 3 сентября 1944 года в половине седьмого вечера. В этот день Ирмгард Гробель вернулась из отпуска. Суд заслушал показания свидетелей о том, как она зашла в комнату дежурных медсестер в половине восьмого вечера и переоделась в униформу. Она дежурила с девяти вечера. В промежутке между тем, как она вошла в Институт и пришла в комнату дежурных медсестер в блоке «Б», она говорила только с двумя другими медсестрами, свидетельницами Виллиг и Роде. Обе эти женщины показали, что они не говорили Гробель о прибытии транспорта. Итак, Гробель входит в дежурную комнату. Она совершила трудное путешествие, устала, и ее подташнивает. Именно тогда звонит телефон, и доктор Кляйн говорит с ней. Суд заслушал показания свидетелей этого разговора. Кляйн просит Гробель посмотреть в шкафчике для лекарств и сказать, сколько эвипаин и фенола осталось в запасе. Вы слышали, что эвипан доставлялся в картонных коробках, каждая коробка содержала двадцать пять инъекций, и каждая инъекция состояла из одной капсулы эвипаиа в форме порошка и одного контейнера с дистиллированной водой. Эвипан и фенол, вместе с другими опасными лекарствами, хранились в дежурной комнате медсестер. Гробель проверяет количество и сообщает Кляйпу, что в наличии имеются две коробки звипана и около ста пятидесяти кубических сантиметров жидкого фенола. Тогда Кляйи приказывает ей приготовить весь имеющийся в наличии запас эвипана и фенола к передаче старшему брату милосердия Штраубу, который придет за ним. Он также приказывает ей передать двенадцать шприцов емкостью десять кубических сантиметров и несколько толстых игл для них. Обвиняемая утверждает, что при этом он ни разу не сказал, для какой цели ему требуются лекарства, и вы слышали от обвиняемого Штрауба, что он действительно не просветил ее в этом отношении.

Ирмгард Гробель не покидала дежурной комнаты в тот вечер до тех пор, пока ее не перенесли в свою комнату в девять часов двадцать минут. Суд слышал показания о том, как сестра Роде, придя на дежурство позже, обнаружила ее лежащей в обмороке на полу. На протяжении пяти дней она была прикована к постели приступами острой рвоты и лихорадкой. Она не видела, как русские и поляки поступили в блок «Б», она не видела, как их тела вынесли оттуда рано утром 4 сентября. Когда она вновь приступила к работе, трупы уже были захоронены.

Господин председатель, суд заслушал показания свидетелей, которые рассказывали о доброте Ирмгард Гробель, о ее мягком обращении с детьми-пациентами, о ее хороших профессиональных навыках; я хотел бы напомнить суду, что она молода, сама едва ли не дитя. Но я не прошу для нее оправдания на основании ее молодости или ее пола, поскольку она — единственная из всех обвиняемых совершенно очевидно невиновна в этом преступлении. Она не участвовала в убийстве этих русских и поляков. Она даже не знала об их существовании. Защите больше нечего добавить».

Голос Делглиша, прозвучавший с горечью, нарушил тишину:

— Обычное тевтонское обращение к законности — вы отметили, сержант? Они не теряли даром времени на убийства, не так ли? Поступили в семь тридцать, а вскоре после девяти уже сделаны инъекции. И почему эвипан? Они не могли быть уверены, что смерть наступит немедленно, если только они не вводили ударную дозу. Я сомневаюсь, может ли доза меньше двадцати миллиграммов убить немедленно. Не то чтобы это их беспокоило. Гробель спасло то, что она была в тот день в отпуске до позднего вечера. Защитник утверждал, что ей никто не сообщил о том, что прибыли иностранные пленные, что она об этом не знала до утра четвертого сентября. Это же заявление дало основание освободить фармацевта. Формально они оба были невиновны, если вообще можно применить это слово в отношении любого человека, работавшего в Штайнхоффе.

Мастертоп молчал. Все это было так давно. Гробель была девчонкой. На десять лет моложе, чем он сейчас. Война была для него древней историей. Она имела к нему отношения не больше, чем Война Алой и Белой розы, пожалуй, еще меньше, поскольку не отзывалась смутными романтическими и рыцарскими картинками истории, прочитанной в детстве. Он не питал никаких особенных чувств по отношению к немцам, как, в сущности, и к людям какой-нибудь другой национальности, кроме тех немногих, которых он воспринимал как культурно и интеллектуально менее развитых. Немцы к ним не относились. Германия для пего означала чистенькие отели и хорошие дороги, ребрышки, которые едят, запивая местным вином, в гостинице «Апфель Вайн Штрубен», Рейн, извивающийся под ней как серебряная лента, и превосходную площадку кемпинга в Кобленце.