Элейн Барбьери - Плененные любовью

• Название: Плененные любовью
• Автор: Элейн Барбьери
• Издательство: АСТ
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2001
• ISBN: 5-17-005030-5

Прелестная юная Аманда надеялась найти свое счастье в колониях Нового Света — но оказалась пленницей человека, которого считала безжалостным дикарем. Не сразу поняла девушка, что в суровом воине обрела верного супруга и страстного возлюбленного. Однако внезапно в жизнь Аманды врываются воспоминания прошлого, ибо из сладостного плена ее пытаются спасти двое — друг детских лет и таинственный незнакомец.

---

— Да, Аманда, мы дома!

Те, кто оставался в деревне, встретили охотников радостными криками. Сразу начались приготовления к празднику. Веселье затянулось допоздна, и под ясными осенними звездами абнаки долго пели и плясали, стараясь выразить свою любовь и благодарность Великому Манито за его щедрость. Аманда, едва живая после похода, была очень довольна своим вкладом в общее дело и тоже сидела у костра, молча любуясь черным бархатным небом, завороженная сверканием бесчисленных звезд и красотой этой ночи. Было так приятно чувствовать себя своей среди счастливых, беззаботных абнаки, а кроме того, она радовалась, что выдержала все испытания.

На плечо ей легла ласковая рука, и знакомый голос шепнул на ухо:

— Аманда, нам пора возвращаться в вигвам. Мы славно потрудились в эти дни и заслужили отдых.

Она послушно поднялась и пошла за мужем. Едва переступив порог, Чингу потянулся к ней, и в благоговейном изумлении промолвил:

— Аманда, с каждым днем, прожитым подле тебя, мои любовь и гордость становятся все сильнее. Великий Манито наверняка хотел выразить свое благоволение, когда ниспослал мне встречу с тобой.

Он ласково обнял жену и наклонился над ней, и Аманда, зажмурившись и подставляя губы для поцелуя, довольно подумала, что в этот вечер они не заснут еще долго-долго…

Ясные, морозные ноябрьские дни становились все короче. Пронизывающий, резкий ветер безжалостно ободрал с деревьев последнее золото листьев, обнажив тонкие скрюченные ветви, темными силуэтами проступавшие на фоне серого неба. Аманде казалось, что сковавшая деревню лютая стужа поселилась в самой ее душе. Она ничего не могла поделать с тем, что едва обретенное чувство смирения, покоя и принятия нового образа жизни утекало, ускользало тем быстрее, чем больше зима вступала в свои права.

Тем не менее она старательно выполняла всю женскую работу: на примитивном станке ткала грубые циновки, чтобы повесить их на стены и защититься от холода, и искусно расшивала заново выделанные шкуры и меха так, как это принято у индейцев, — с помощью костяной иглы с продетым в нее кожаным шнурком. Но несмотря на приобретенные ею навыки и умения, несмотря на явное восхищение Чингу, не скупившегося на похвалы, ее все сильнее снедали неуверенность и тревога. С иссушавшей душу беспощадностью вновь и вновь возвращались воспоминания о прежней жизни и о той неуловимой прелести, которая всегда пронизывала последние дни декабря, занятые приготовлениями к Рождеству. Конечно, нечего было рассчитывать на то, что среди абнаки ей когда-то снова удастся приобщиться к этому светлому, святому празднику, и Аманда все чаще плакала, когда оставалась в вигваме одна.

Мало утешения приносило и то, что со времени ее первой брачной ночи с Чингу у нее ни разу не случилось женских недомоганий. «Не может быть, чтобы я забеременела, — упрямо повторяла она в пустоту, — просто не может быть, и все. Слишком уж скоро!»

Она и не заметила, как Чингу настороженно замер у входа, глядя на ее мокрое от слез лицо. Запоздало отвернувшись, чтобы спрятать непрошеные слезы, она как можно ниже наклонилась над шитьем. Расстроенный ее плохим настроением, взявшимся неизвестно откуда, Чингу довольно грубо спросил:

— Почему ты плачешь?

— Я себя плохо чувствую, — ответила Аманда, не смея сказать всю правду.

На суровом лице юного воина засветилась ласковая улыбка. Он порывисто наклонился, чтобы обнять Аманду, и шепнул в розовое ушко:

— Бедная моя!

А затем поднял жену на руки и стремительно отнес ее на постель.

В этот раз Чингу, и прежде проявлявший в минуты близости неизменные чуткость и нежность, превзошел самого себя, стараясь поскорее загладить обиду, порожденную необдуманной грубостью и беспомощным гневом на неведомую причину ее плохого настроения. Его негромкие слова любви и ласки развеяли ее тоску. Онемевшие чувства постепенно оживали, исчезли оковы страха, и вот между молодыми любовниками проскочила знакомая искра страсти, мгновенно разгоревшаяся в жаркое пламя, после чего они долго лежали, задыхаясь, тесно прижавшись друг к другу, впервые за много недель наслаждаясь полным покоем.

Сердце Чингу, как всегда, переполнилось гордостью и счастьем, стоило ему взглянуть на прекрасные черты женщины, которую судьба послала ему в жены и которая наконец-то избавилась от глупых терзаний и затихла у него в объятиях.

— Аманда, почему ты не говоришь мне о ребенке, которого носишь под сердцем? — мягко поинтересовался он.

— Так ты… ты знаешь? — ахнула она, не поверив своим ушам. Синие глаза широко распахнулись от удивления.

— Я знаю, что у тебя не было месячных с нашей первой ночи и до сих пор, — ответил он и опустил ладонь на едва заметно округлившийся живот. — А теперь я уже могу видеть, как растет в тебе мой ребенок.

Чингу не спеша наклонился, ласково поцеловал молочно-белую кожу и легонько прижался к ней щекой, не переставая гладить Аманду.

— Ты не чувствуешь себя счастливой оттого, что носишь моего ребенка?

Последовала неловкая тишина, и Чингу, мгновенно насторожившись, заглянул ей в лицо и снова спросил:

— Ты не чувствуешь себя счастливой оттого, что носишь моего ребенка?

Аманда бессильно зажмурилась, но непрошеные слезы все же показались из-под ресниц.

— Я и сама не знаю, Чингу, ничего не знаю. Я так боюсь… — Она порывисто приникла к нему и долго плакала, содрогаясь всем телом, пока слезы не иссякли.

— Ах, Аманда, как бы мне хотелось поделиться с тобой той радостью, что переполняет мое сердце при мысли о проросшем в тебе семени. — Глухо звучавший в сумерках голос молодого индейца заметно дрожал от избытка чувств. — По-моему, для человека не может быть высшей награды от Великого Манито, чем ребенок, зачатый в час великой любви. И больше всего я бы хотел поделиться с тобой своей радостью, Аманда, — повторил он и крепко прижал ее к себе, — потому что она переполняет мое сердце.

Задетая за живое столь очевидным счастьем, которое испытывал Чингу, Аманда не в силах была и дальше молчать о том, что терзало ее душу.

— Чингу, разве я смогу быть хорошей матерью твоему ребенку? Я же едва знакома с вашими обычаями. Абнаки были настолько добры, что приняли меня в свое племя, но сердцем я по-прежнему принадлежу белым. Как я смогу научить ребенка верить в то, во что вряд ли верю сама? Я готова молиться сколько угодно, но вряд ли Господь услышит эти молитвы и ниспошлет свое покровительство для того, чтобы я смогла привить ребенку чуждую для меня веру. — Тут она снова разрыдалась и закончила: — Ах, Чингу, мне кажется, что я скоро вообще разучусь молиться!

Чингу ужасно страдал при виде того, как мучается самое дорогое ему существо. Он долго молчал, глядя на Аманду с сочувствием и болью, а потом задумчиво промолвил:

— Аманда, разве ты не говорила, что подобно мне молишься Всеведущему, Всевластному Творцу, который правит нашим миром? — Дождавшись ее короткого кивка, он продолжил: — Но если Он действительно так всеведущ, неужели Ему неизвестно то, как ты живешь в этой деревне?

Аманда снова кивнула, на сей раз не отрывая глаз от его красивого, сосредоточенного лица.

— А ты не думаешь, что Он проявил свое благоволение к нашей любви именно тогда, когда позволил прорасти моему семени у тебя в утробе?

Ласковое колдовство его речей не могло не потеснить сковавшую ее сердце тяжесть, и вот уже милые розовые губы растянулись в неуверенной улыбке и шепнули:

— Да, Чингу.

— Вот видишь. Так давай же помолимся вместе нашему единому Богу словами той молитвы, которой скоро будем учить нашего сына!

Чингу помог ей встать на колени рядом с собой и терпеливо дожидался, пока она наберется духу и слабо, нерешительно начнет:

Отче наш, иже си на небеси,

Да святится имя Твое,

Да пребудет царствие Твое.

И так, строка за строкой, прозвучала в тишине вигвама простая, искренняя молитва, которую слово в слово Чингу повторял за женой на своем родном языке.

Все еще завороженная ритмом святых слов, Аманда подняла взгляд на Чингу. Она увидела перед собой прекрасное, одухотворенное лицо своего супруга, чьи черные, сверкающие глаза ясно говорили о горячей, беззаветной любви.

Негромко охнув от раскаяния при мысли о ненужной боли и терзаниях, порожденных ее собственной глупостью, Аманда крепко обняла мужа, бесконечно благодарная ему за неизменную снисходительность и терпение к ее слабостям.

Испытанное накануне чувство глубокого удовлетворения не оставило Аманду и на следующее утро. Она не спеша провела руками по едва округлившемуся животу и впервые сумела без страха, с радостью подумать о своем ребенке. Какой гордостью светилось лицо Чингу, когда он вчера ласково целовал ее живот! Вспоминая об этом, Аманда даже раскраснелась от удовольствия. Она с мягкой улыбкой полюбовалась спящим мужем, чье лицо казалось таким юным и беззащитным, пока на нем не вспыхивал пронзительный взор черных глаз, и легонько поцеловала его и слегка раздвинутые губы. Однако едва она успела прикоснуться к этим мягким, чутким губам, как проворные мускулистые руки заключили ее в жаркое объятие, отчего их поцелуй значительно затянулся.