Андрей Балабуха - Когда врут учебники истории. Прошлое, которого не было [без иллюстраций]

• Название: Когда врут учебники истории. Прошлое, которого не было [без иллюстраций]
• Автор: Андрей Балабуха
• Издательство: Яуза, Эксмо
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-699-12875-1

Забудьте, чему вас учили в школе. Не верьте «профессиональным» историкам.

Не считайте учебник истиной в последней инстанции.

История никогда не была точной наукой – она перенасыщена мифами. Прошлое полнится людьми, безвинно проклятыми и оклеветанными или, наоборот, незаслуженно возвеличенными.

Князь Святополк не был Окаянным, царевич Дмитрий – самозванцем, Ричард III – злодеем, а Александр Невский – Святым. Вымышлены подвиги и Сусанина, и «героев-панфиловцев».

Все было совсем иначе.

Как? Читайте новую сенсационную книгу Андрея Балабухи!

Носовский и Фоменко отдыхают.

---

Впрочем, так случается всякий раз, когда из каких-то высших (и даже воистину благородных) соображений история подменяется мифом. Миф обладает живучестью, о какой не может и помыслить знание, интересуют же его лишь идеи и судьбы народов, тогда как людские с легкостью приносятся им в жертву нравственному уроку. И сколько бы ни покушались на миф те, в чьи сердца стучит пепел Клааса, их усилиям никогда не изменить ни единой строчки учебника истории. Да что там учебники – они по определению отличаются (и должны отличаться) завидным консерватизмом! Но ведь и художественная литература идет след в след. И кинематограф. Вот, например, в 1962 году режиссером Рудольфом Мэйтом был поставлен один из лучших голливудских исторических фильмов с Ричардом Игеном, Ральфом Ричардсоном, Дианой Бейкер и Барри Коу в ролях, подводящий своеобразный итог эпохе исторических сверхпроектов в американском кино. Назывался он без лишних изысков: «Триста спартанцев». И что же? В очередной раз зрителям была впечатляюще явлена все та же каноническая легенда о Леониде, не более.

Пожалуй, лишь упоминавшийся выше Страбон нашел в себе достаточно объективности, чтобы сказать, уклоняясь от всяких оценок: «Говорят, Эфиальт, показав персам горную тропинку в Фермопильских теснинах, отдал в руки персам отряд Леонида и провел варваров внутрь Греции». Прошу при этом заметить, что слово «варвары» в данном контексте начисто лишено свойственного ему в нашем восприятии негативного оттенка: так греки именовали всех неэллинов, и только. Однако за этим счастливым исключением едва ли не все историки на протяжении двадцати пяти веков прикладывали руку к сотворению мифа.

Но разве это повод, чтобы молчать?

Глава 15. Щит Европы?

И в том, что сломалась мотыга,

и в том, что распалась телега,

и что на печи – холодрыга,

а двор не видать из-под снега,

виновны варяги, Расстрига,

хазары, наплыв печенега,

татаро-монгольское иго,

татаро-монгольское эго.

Евгений Лукин

Утешительный миф

Суть мифа, о котором нам предстоит говорить в этой главе, с предельным лаконизмом сформулирована Пушкиным: «России определено было великое предназначение: ее необозримые равнины поглотили силу монголов и остановили их нашествие на самом краю Европы, варвары не осмелились оставить у себя в тылу порабощенную Русь и возвратились в степи своего Востока. Образующееся просвещение было спасено растерзанной Россией». Эти слова – или, по крайней мере, сам стоящий за ними тезис – заучивали поколения российских гимназистов и советских школьников, а потом всю жизнь исполнялись сознанием жертвенной исторической миссии наших соотечественников по спасению Европы. Очень, надо сказать, утешительное в неустроении нашем ощущение!

Не знала об этом только Европа, в полной мере ощутившая на себе монгольскую мощь во время Великого западного похода 1241–1242 годов, во главе которого стоял многоопытный военачальник и ближайший сподвижник Чингисхана Субэдэй-багатур.

Великий западный поход

Позволю себе напомнить основные вехи этой кампании.

Оставив тридцатитысячную армию охранять пути сообщения на покоренных русских и половецких землях, Субэдэй с остальными имевшимися в его распоряжении ста двадцатью тысячами человек вторгся в Центральную Европу. Он прекрасно понимал, что и Венгрия, и Польша, и Богемия, и Силезия – каждая из этих стран способна выставить армию многочисленнее монгольской. Не менее четко он осознавал, что нападение на любую из них незамедлительно приведет к конфликту с тремя остальными, а также со Священной Римской империей. Но Субэдэй достаточно хорошо ориентировался в хитросплетениях европейской политики – политическая разведка у монголов была налажена отменно, их агенты действовали чуть ли не во всех странах, – и потому был уверен, что успеет закрепиться в Центральной Европе, прежде чем враждующие друг с другом папа римский и германский император, а также английский и французский короли поймут, что происходит, и попытаются вмешаться. А затем можно будет поочередно разобраться и с ними.

Субэдэй разделил свою армию на четыре орды по три тумена [378] в каждой. Первая – командовал ею хан Кайду, внук Угедея – должна была прикрывать северный фланг. Прикрывать южный – вторгшись с юга в Венгрию, через Трансильванию и долину Дуная, – должен был хан Кадан, сын Угедея. Две остальные орды – под командованием Батыя и самого Субэдэя – должны были параллельными, судя по всему, маршрутами наступать через Центральные Карпаты и встретиться уже в Венгрии – на восточном берегу Дуная, перед городом Пешт, напротив столицы, Буды.

Хан Кайду, чьей задачей было отвлечь внимание поляков, богемцев и силезцев от главной цели похода, выступил в начале марта 1241 года, несколько раньше остальных. Он пронесся через Польшу и Силезию, разгромив по пути три больших польских армии. Сам он шел с двумя туменами (третий, которым командовал хан Байдар, защищая правый фланг Кайду, отвернул на север, через Литву, а потом на запад, через Восточную Пруссию и вдоль балтийского побережья в Померанию) и в марте наголову разбил под Краковом армию польского короля Болеслава V.

Пока монгольские тумены предавали северо-восточную Европу огню и мечу, паника ширилась. Волны беженцев в ужасе катились на запад. Город за городом захватывался, грабился и сжигался; беженцев становилось все больше, слухи – все кошмарнее. Когда в начале апреля два тумена Кайду появились в Силезии и осадили ее столицу, город Бреслау (современный Вроцлав в Польше), европейцы были убеждены, что под его командованием не двадцать, а все двести тысяч человек. Это ощущение лишь укрепилось под влиянием победы монголов в битве при Легнице (иначе – немецкий Вальштадт; в современной Польше), состоявшейся 9 апреля 1241 года. О ней уже говорилось в десятой главе, так что здесь остается упомянуть лишь о некоторых деталях, которым в рассказе об Александре Невском не нашлось места.

Во-первых, некоторые польские историки считают, что при Легнице монголы применили новинку, с которой европейцы никогда прежде не сталкивались, – химическое оружие. В подтверждение своего тезиса эти специалисты ссылаются на описание едкого дыма, застлавшего долину во время битвы. Монгольские позиции находились с наветренной стороны, и ветер сносил ядовитый газ в сторону противника. Газ этот выбрасывался с помощью специальных труб, украшенных головами драконов. Гипотеза, возможно, и спорная, но любопытная и требующая дальнейшего исследования.

Во-вторых, для прикрытия своего развертывания монголы подожгли тростник, создав тем самым дымовую завесу, над которой лишь поднимались время от времени бунчуки, с помощью которых передавались приказы (силезцы разглядели и впоследствии описали только один, состоявший из скрещенных овечьих костей и хвоста черного яка). Монгольская легкая кавалерия осыпала армию Генриха II дождем стрел – ответная стрельба оказалась малоэффективной, поскольку монголы, едва показавшись, тут же снова скрывались в дыму. Тогда в атаку на монгольский авангард ринулись польские рыцари и рыцари Тевтонского ордена. И хотя сражение в дыму было затруднено до чрезвычайности, им удалось обратить противника в бегство. Однако последовавшего за тем натиска монгольской тяжелой кавалерии не выдержали уже европейцы, тем более что хитрые степняки кричали по-польски: «Спасайся, спасайся!» – чем вызвали замешательство в рядах союзных войск. А когда Генрих II Благочестивый пал в бою и весть об этом прокатилась по войску, отступление превратилось в бегство.

В-третьих, на том основании, что монголы не стали преследовать разрозненные остатки европейского воинства, панически бежавшие на запад, некоторые историки ошибочно заключают, будто битва у Легницы окончилась вничью, а татары понесли столь тяжелые потери, что решили наступления на Германию не продолжать. В действительности же преследовать бежавших хану Кайду было совершенно незачем. Со своей задачей он справился: весь север Центральной Европы – от Балтики до Карпат – был опустошен. Теперь правому флангу армии Субэдэя абсолютно ничто не грозило и грозить не могло. Единственная оставшаяся в регионе боеспособная армия – богемского короля Венцеслава – отступала на северо-запад, чтобы присоединиться к войску, спешно скликаемому германской знатью. Столь блестяще исполнив роль, отведенную ему в планах Субэдэя, хан Кайду отозвал с балтийского побережья тумен прикрытия и, по пути разоряя Моравию, двинулся на юг, в Венгрию, на соединение с главными силами.

Наконец, еще одним любопытным обстоятельством является участие в битве русских – естественно, на монгольской стороне. Само по себе это отнюдь не удивительно. В сущности, собственно монголов, тех, что послужили ядром кристаллизации гигантской империи, было очень мало. Большую часть их войска составляли представители покоренных народов, и русские не стали исключением. Кстати, именно русские со времен Хубилая традиционно охраняли ставку великого хана в Бэйцзине [379] – им Кубла-хан и его преемники доверяли безоговорочно.