Андрей Буровский - Сибирская жуть-5. Тайга слезам не верит

• Название: Сибирская жуть-5. Тайга слезам не верит
• Автор: Андрей Буровский
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2001
• ISBN: 5-7867-0092-5, 5-224-01986-9

Главная героиня, в поисках клада, попадает в таинственный и загадочный мир Сибирской тайги. Оставшись наедине с природой, ей приходится подчиниться законам тайги и отказаться от условностей цивилизации.

---

— Как — завтра?

— Я зачем тянуть? Снаряжение у нас свое… Денег у папы возьмем.

— Н-нет, Пашка… Ты это серьезно?!

— А ты — серьезно?! Все уши кладом прожужжала, а теперь вот тормозишь! Если готова — давай завтра же и выезжать.

— Ну-у… Давай тогда, собираться будем.

— Подожди…

И Павел совершил еще один поступок, мало понятный Ирине.

— Папа! Тебя можно на минутку?

Второй раз в жизни Иры перед нею появился папа, кивнул головой, опустился в кресло прадеда.

— Ну, что у вас?

— Клад, — коротко ответил Павел, и глаза папы весело округлились.

— Папа, можно мы возьмем снаряжение, ружье и съездим на Малую Речку?

— Гм… Все что надо, бери. На Малую Речку? Надолго?

— Я думаю, дней за пять управимся.

— Насчет клада — это ты не шутишь?

— Не шучу… Папа, это не мой секрет, Иркин… Но искать клад мы точно будем.

— От Малой Речки далеко?

— День ходу.

— Дорога есть?

— Еще не знаем.

— Тогда бросай дней пять только на поиски. И неделя — на всю экспедицию. Все верно?

— Пожалуй, да…

— Тогда так… До Малой Речки сколько билет стоит? И сверху этого — двести… Вроде бы хватит?

— Папа, у меня же еще свои есть!

— А-ааа… — отмахнулся папа. Его лицо отразило полное презрение к подобным мелочам. — На Речке остановитесь где? У Мараловых?

— Конечно, у Мараловых, Андрей давно звал.

— А теперь давай честно… клад — это ваша выдумка, чтобы дома отпустили, или и правда есть клад?

Паша думал несколько мгновений.

— Клад есть… Ирка, может расскажешь ему про клад? Решай сама, но ты же видишь…

Взгляд Ирки метнулся затравлено. Не говоря о том, что близости не водилось в ее семье, Ирку многовато предавали последнее время, и все больше взрослые и близкие. Но выхода, пожалуй, уже не было. Другое дело, что и саженей в Иркином рассказе стало двадцать, и отмерять их следовало на юго-восток.

Папа слушал тихо и внимательно, потом стал задавать вопросы, и Ирина взмокла, отвечая. Откуда известно про клад? Серьезный ли человек был Миронов? Как у него было с психикой? Особенно последние пять лет? Что именно может быть в кладе? На какую сумму, приблизительно? А почему так странно завещал — внучке, а не дочери, минуя непосредственных наследников? Была ли Ирина когда-нибудь в Малой Речке? Умеет ли копать? Нет, не грядки, промышленный грунт?

В общем, вопросов было много. Ирина с уважением почувствовала в папе человека… скажем так, с неплохо тренированным умом. Папа встал, потянулся, размял неуклюжее тело. Ирка замерла — вот сейчас-то все решится.

— Значит, так… Все, что обещал, даю. Но прошу вас как людей, ребята… Не рискуйте вы без дела, а?! Есть там клад или нет, еще неясно, а вот охотники за кладом — точно есть. Даже если клада не существует, то уж точно существует молва о нем, раздутая стократ. Там лежит на миллион рублей, а сказок — про сто миллионов долларов. А когда речь идет о такой сумме, то всегда найдется кто-то, кто сперва подстрелит вас, ребята, а потом будет разбираться — был ли клад? Вам это надо? — неожиданно подвел итог папа.

— Но ты считаешь, что клад есть? — тоже гнул свою линию Павел, ничуть не менее упорно.

Папа взял старую, со всех сторон обгрызенную трубку, стал ее сосать и грызть зубами. И без курения воняло так, что Ирина вспомнила невольно квартиру магов и волшебников.

— Вообще-то за то, что клад реально существует, говорит уже неясность суммы… Если бы речь шла о точно известной и огромной сумме — я не поверил бы. Если бы говорилось: там лежит столько-то! Столько-то в золотых монетах, остальное — в драгоценностях! А так… Вполне возможно, что какой-то клад и есть. Во-вторых, обстоятельства дела… Гарантии нет никакой, но вполне мог быть клад в такое время, при таких делах в стране. Вполне мог… А третье, — вскинул папа голову, — третье вот в чем… Ира, у тебя дедушка был из каких?

— В смысле — из каких?

— В смысле, он где родился? В какой семье? В каком сословии?

— Родился в Кекуре… Это деревня к северу, под Сухобузимо…

— Я знаю. А родители у него кто? Чем занимались?

— Отец у деда был купец… Плоты гонял. Но только дедушка от него убежал, Вы не думайте! Совсем маленьким убежал. Сначала в Карск, потом в Москву уехал. Представляете, ехал под поездом, в «собачьих» ящиках!

— А почему с таким восторгом, Ирочка? Это же так неудобно — ехать в «собачьих» ящиках? Ты что, за дедушку радуешься?

— Так ведь он убежал… Сам не стал купцом… ни, там, кулаком… Он стал трудящимся…

— Трудящийся? Это который клад закапывает? Н-да… Труженик он наш. Так вот, последние штрихи. Сибирские купцы верили, что клад должен отлежаться. Тот, кто его положил, пользоваться им не смеет. И дети его тоже не должны, и внуки. Если дети или внуки положившего найдут и выкопают клад, будет им плохо. На кладе — проклятье тех, кого ограбил положивший. Честные деньги ведь закапывать никто не станет, сами понимаете. Пользоваться может только четвертое поколение. Вот одна деталь, из-за которой я почти что верю в клад. Раз твой дед из сибирских купцов, должен был знать про поверье.

— Ты в это веришь? — быстро спросил Павел.

— Скорее да, чем нет… Возьми хоть историю Матониных. Жил вот в селе Кекур такой мужичок — Петр Григорьевич Матонин… Так вот, грабил Матонин проезжих и на всякий случай убивал, чтобы не оставлять свидетелей тем делам. И закопал клад, чтобы им могли пользоваться потомки. Внуку Козьме рассказал о кладе на смертном одре, все как полагается. Козьма пустил капиталы в ход, стал богатейшим купцом. А самого его, Козьму, собственный сын и наследник спрашивал: мол, говорят, прадед мой — убивец и разбойник, и капиталы наши — на крови… Как быть?

Козьма посоветовал сыну — мол, ты молись, давай больше на богоугодные дела, делись с людьми… авось и проститься! Аверьян Козьмич так и поступал: в родном Кекуре построил гимназию, построил новый придел к церкви; в Минусинске золотил церковные купола, строил школы; в Енисейске дал сто тысяч на дела народного образования — деньги по тем временам неслыханные. Помогал и частным лицам, и целым экспедициям.

По всем описаниям, он был очень хороший человек, этот Аверьян Козьмич — порядочный, честный, добрый, разумный в требованиях. Каждое лето отдыхал он в родном Кекуре — так не было ни одного ребенка, которому что-нибудь не подарит, специально для детей привозил сладости. Его жена, Ольга Диомидовна, сама учила девочек шить, вышивать, привозила нитки, материю. Аверьян Козьмич за свои средства построил пятиклассное училище в Кекуре, для детей села и прилегающих к нему волостей… Был очень скромный человек, не позволял рисовать с себя портретов, писать про себя в газеты.

Только вот собственных детей у этих Матониных не было… Были только племянники — родные и двоюродные, а своих кровных Господь не давал. После того, как умер их первенец, младенцем, не жили дети у главных, самых богатых Матониных. Ольга Диомидовна сколько молилась, сколько на монастыри и иконы жертвовала — а не жили ее дети, и богатство ушло к родственникам — тоже Матониным, но не прямым потомкам Петра Григорьича. А в 1914 году семья окончательно разорилась — вся! Богатство, извлеченное из чугунного котла, набитого золотом, так и расточилось, исчезло.

Сам Аверьян Козьмич до того не дожил, скончался в 1883 году и похоронен в родном Кекуре. А в 1913 году прошел слух, что в гроб к Матонину положен золотой кортик… Благодарные односельчане разорили могилу, выкинули его останки, и кости Матонина таскали по всему Кекуру собаки.

В 1920 году во время уборки в кекурской школе во времянке нашли портреты Аверьяна Козьмича, так сказать, кровопивца и эксплуататора. «Куда их?» — «А в огонь!» Тогда дети выкололи глаза портрету и долго издевались над ним, перед тем как бросить в огонь.

А в 1931 году построили в Кекуре свиноферму, а подходящей плиты и не было. Рядом валялась надгробная плита с могилы Аверьяна Козьмича, и ее использовали рационально — положили надписью вниз, к лижущим языкам пламени, и варили на плите пойло свиньям.

К нашему времени известно об этом человеке очень мало, и даже внешность неизвестна — наверное, эти портреты, сожженные в 1920 году, были единственные. Так, выходит, и сгинул он безвестно, правнук разбойника, сколько не жертвовал на школы и на церкви. Знающие люди говорят — мол, все это оттого, что пользоваться золотом стало третье поколение, а не четвертое. Так-то вот…

Ирина даже засопела, так ей стало жалко Аверьяна Козьмича.

— Что, взгрустнулось?! Тогда еще один кусок этой старой истории — был случай, когда племянница Аверьяна Козьмича выходила замуж, и брат Аверьяна, Михаил, подарил молодой кулон с бриллиантами… Так вот, тут же, на свадьбе, драгоценную вещь опознал купец Баландин — мол, это вещь его матушки, которую ограбили и убили по дороге в Карск… Что, все еще жалко Матониных?! А как быть с купчихой Баландиной?!