Георг Борн - Анна Австрийская, или Три мушкетера королевы. Том 1

• Название: Анна Австрийская, или Три мушкетера королевы. Том 1
• Автор: Георг Борн
• Издательство: Прапор
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1993
• ISBN: 5-7766-0182-7

Роман малоизвестного нашему читателю немецкого писателя Георга Борна посвящен историческим событиям, происходившим во Франции в середине XVII века.

---

Георг Борн Анна Австрийская, или Три мушкетера королевы. Том 1

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

I. КОРОНАЦИЯ

13-го мая 1610 года парижский королевский дворец был залит огнями.

С высоких зубцов Бастилии беспрестанно раздавались выстрелы; на балконах Лувра развевались богато расшитые флаги; толпы народа с песнями разгуливали по улицам. Мария Медичи, супруга Генриха IV, короновалась регентшей на время отсутствия короля. Он собрал огромное войско, отлично вооружил его и намеревался сам стать во главе, чтобы осуществить свои грандиозные планы.

Король Генрих, укрепив свое государство, собирался поддержать Бранденбургское и Пфальц-Нейбургское курфюрства в борьбе за престол, а затем защитить Европу от Турции.

Четыре герольда, в голубых бархатных кафтанах и черных бархатных шляпах с развевающимися белыми перьями, возвещали жителям Парижа, что королева Мария Медичи назначается регентшей и будет короноваться. За герольдами следовали два литаврщика и несколько барабанщиков. Седла их лошадей были покрыты серебристой материей с вышитыми золотом коронами. Впереди ехал отряд мушкетеров, за ними множество высших государственных сановников.

Процессия останавливалась на каждой из десяти городских площадей. Один из герольдов громким голосом объявлял о совершившейся в Луврском тронном зале коронации королевы, затем раздавались звон колоколов и пушечные выстрелы.

Во время пышного обеда при Дворе народу на площадях, украшенных триумфальными арками и гирляндами, щедро раздавали деньги и вино.

В большом тронном зале Лувра, отделанном золотом и мрамором, и в смежных с ним залах яркий блеск множества свечей соперничал с сиянием бриллиантов на дорогих нарядах дам и кавалеров. Огромные суммы были истрачены на фантастически роскошные костюмы придворных красавиц — шелка и бархаты, привезенные с далекого востока, и воздушные кружева из Нидерландов.

С галереи огромного зала свешивались разноцветные флаги, а в глубине, под балдахином, расшитым золотом с коронами наверху, возвышался трон. Высокие зеркала отражали всю эту ослепительную обстановку и продлевали до бесконечности ряды канделябров и сам тронный зал. Превосходные музыканты играли на хорах, лакеи в парадных ливреях разносили на серебряных подносах мороженое, шампанское и фрукты.

На королеве Марии была маленькая золотая корона и белое атласное платье с длинным шлейфом, который держали два хорошеньких молоденьких пажа в голубых бархатных кафтанчиках. Спереди платье расходилось и было подхвачено бриллиантовыми аграфами, открывая малиновую юбку, затканную золотыми цветами.

Гордо поднявшись с трона, она разговаривала с итальянцем Кончини, который, женившись на ее любимой камер-фрау Элеоноре Галигай, все больше и больше старался войти к ней в доверие.

Лицо королевы светилось торжеством. Никто не сказал бы, что супруге Генриха IV шел тридцать седьмой год; это была женщина в полном расцвете здоровья и красоты. Ее большие черные глаза ясно говорили о необузданной страстной натуре. Полунадменное, полусаркастическое выражение полных губ свидетельствовало, что Мария Медичи была склонна к интригам и не в любви мужа и семье искала и нашла свое счастье. Честолюбие и ненасытная жажда власти руководили ею. Отчасти она уже достигла цели своих стремлений, которые поддерживал в ней Кончини с Элеонорой: ее назначили регентшей на время отсутствия мужа. Но если Генрих не вернется, она станет неограниченной властительницей. Кончини и Элеонора всеми силами старались обратить ее внимание на такую возможность, ведь ее старший сын, Людовик, был еще совсем мальчик. И если Генрих вдруг умрет, вся власть сосредоточится в ее руках. В эту минуту, посреди праздника коронации, Кончини ловко внушал эту мысль королеве. При этом он не выпускал из виду маркизу де Вернейль, разговаривавшую неподалеку от них с герцогиней Бриссак. Его слов никто не должен был слышать, кроме Марии Медичи.

Немного поодаль стоял маркиз де Шале с несколькими посланниками, а еще дальше — десятилетний принц Людовик с графом де Люиньем, который был его пажем и стремился стать близким другом будущего короля.

Герцог Бриссак беседовал с несколькими министрами и высшими сановниками, а герцог д'Эпернон и величественная Элеонора Галигай проследовали из жаркого зала в галерею, где было свежее.

Пышность нарядов и великолепие празднества больше соответствовали желанию королевы, нежели короля. Она любила блеск и роскошь при Дворе, в то время, как ее супруг больше заботился об увеличении доходов государства и облегчении быта своих подданных.

Король Генрих не только на словах желал счастья французскому народу, он заботился о нем как истинный отец и знал, что подданные благодарны ему за это, искренне уважают и любят свого монарха.

Король вышел с принцем Конде из тронного зала в соседний голубой — тут было прохладнее. Этот высокий, продолговатый зал был превращен в чудесный сад. Экзотическая зелень густо увивала стены, высокие тропические растения с белыми и алыми цветами образовывали уютные беседки.

Тут приятно было отдохнуть после шума л блеска тронного зала. Мягкий свет, падавший сверху, придавал особую прелесть этому помещению и, точно бледное сияние месяца, трепетал на цветах и деревьях.

— Мне так неприятны эти шумные торжества, кузен Генрих, — сказал король шедшему рядом с ним принцу Конде. — Ни один праздник еще не был для меня так тягостен, как этот!

— Я заметил это, ваше величество, хотя вы старались казаться веселым! Отчего же такая перемена, смею спросить?

— Да, во мне действительно есть перемена, и если я вам скажу, что я испытываю все это время, то вы сочтете меня суеверным, принц, и вполне справедливо! Я как-то неспокоен, и сегодня принуждаю себя быть веселым, — печально произнес король. — Знаете, кузен, мне кажется, что я доживаю последние дни!

Принц Конде с глубоким удивлением отступил, взглянув на сияющую здоровьем и силой фигуру короля. Генриху Наваррскому было не более пятидесяти семи лет, он был свеж и крепок как физически, так и нравственно.

— Ваше величество, вы заняты столь грандиозными планами — и поддаетесь таким мрачным мыслям!

— Может быть, мои планы выше моих сил, — ответил король, — хоть я и отношусь к ним почти с юношеским пылом, но не могу преодолеть мысль о том, что погибну, идя к своей цели… Вы не знаете, что с герцогом Сюлли?

— Все еще нездоров, ваше величество!

— Я завтра навещу доброго герцога, он так преданно охраняет наши финансы, — сказал король. — Я уже объявил свите, что собираюсь выразить свое участие герцогу, и заодно узнаю, как праздновал город сегодняшний день… Вот посмотрите, принц, случай с нашим добрым Сюлли ясно доказывает, что и мы можем ожидать внезапного нападения!

— Говорят, он захворал от напитка, который ему подал паж во время последней охоты в Фонтенбло…, впрочем, есть надежда, что он выздоровеет.

— Напиток… вот видите, кузен! Значит, действительно надо быть осторожным… Вы заговорили об охоте в Фонтенбло, — серьезно прибавил король, — и со мной там произошло нечто странное…

— Смею спросить, что именно, ваше величество?

— Да, принц, вам я расскажу этот случай, никто еще о нем не знает. Как вам известно, мы запоздали, и я отстал от остальных, преследуя кабана в чаще леса. Уже начинало смеркаться, когда я выехал на перекресток… знаете этот большой перекресток недалеко от замка? Разыскивая вас и других, я поехал по дороге, как вдруг увидел шагах в пятидесяти от себя какого-то всадника на вороной лошади; он был весь в черном, с красным пером на шляпе. Я окликнул его, чтобы спросить, не видал ли он охотников, но всадник громко захохотал и, махнув рукой, умчался в чащу; я слышал при этом такой шум, будто за ним неслась целая свора собак. Мороз пробежал у меня по коже, кузен… Лошадь моя дрожала и пятилась, раздувая в испуге ноздри… Я пришпорил ее в том направлении, куда скрылся черный всадник, но она бросилась в сторону и ни за что не хотела двигаться с места.

— Ведь это были сумерки, ваше величество, вам, вероятно, повстречался какой-нибудь охотник-любитель, не знавший, что в этот день охотится Двор, — сказал принц Конде.

— У меня хорошее зрение, кузен Генрих, и, как вы знаете, — спокойный решительный характер! Уверяю вас, это было нехорошее явление, и мне определенно грозит какая-нибудь беда! Не знаю, с какой стороны ее ждать, но что не уйти от нее, так это верно! — сказал король задумчиво и очень серьезно.

Было видно, что случай, о котором он поведал, произвел на него тяжелое и неизгладимое впечатление.

— Ваше величество, я не изменю вам!

— Знаю, кузен, что на вас, на доброго Сюлли и на герцога д'Эпернона я всегда могу положиться… Вы, вероятно, уже слышали о странных толках, которые как раз соответствуют моему видению в лесу… За границей в последнее время распространяется слух, будто я умер… Это дошло даже до иностранных Дворов, там встревожились и присылают к нам запросы.