Георг Борн - Евгения, или Тайны французского двора. Том 2

• Название: Евгения, или Тайны французского двора. Том 2
• Автор: Георг Борн
• Издательство: Терра
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1996
• ISBN: 5—300—00300-Х

Георг Борн — величайший мастер повествования, в совершенстве постигший тот набор приемов и авторских трюков, что позволяют постоянно держать читателя в напряжении. В его романах всегда есть сложнейшая интрига, а точнее, такое хитросплетение интриг политических и любовных, что внимание читателя всегда напряжено до предела в ожидании новых неожиданных поворотов сюжета. Затаив дыхание, следит читатель Борна за борьбой самолюбий и воль, несколько раз достигающей особого накала в романе.

---

Олимпио взял с собой указ и держал его в одной руке, в другую он взял факел.

Он взошел на ступени эшафота; его высокая, мощная фигура производила при красноватом освещении ужасное впечатление; он походил на рыцаря тайного Вестфальского суда или северного богатыря, исполняющего Божий приговор; было что-то сверхъестественное в его неподвижно стоявшей геркулесовской фигуре, так что стоявшие подле него два помощника палача не могли скрыть своего удивления.

Темные фигуры обозначались теперь яснее, двое слуг несли впереди два больших фонаря, позади них двое других вели приговоренного, который неистово сопротивлялся.

Гейдеман следовал за ним.

Последним шел, опустив голову и сложив руки, духовник, напутствие и утешение которого преступник отверг с ругательством и оскорбительным презрением.

— Это убийство! — кричал он теперь. — Постыдное убийство! Все вы наемники моих врагов! Проклятие вам! Неужели здесь нет никого, кто согласился бы исполнить еще одно мое поручение? Предлагаю золото, много золота, только до завтра повремените казнью; вы все обмануты, я не должен умирать! Если я иду на эшафот, то со мной должны идти тысячи, которые были моими соучастниками.

Слуги, державшие Эндемо, повалили его на землю. Он заметил обоих агентов.

— Помогите мне, Грилли и Готт! Защитите меня! Спасите меня! Разве вы не видите, что со мной хотят сделать!

Эндемо смотрел на них, широко раскрыв глаза; лицо его было ужасно бледно, оно выражало предсмертный страх; волосы ниспадали на лоб, с которого струился пот; губы были бескровны.

— А, и вы не поможете мне, вы хотите видеть, как меня убьют, — кричал он, скрежеща зубами. — Тогда и вы должны идти со мной, вы не лучше меня!

Слуги доволокли Эндемо до самых ступеней эшафота, который тускло освещался факелами Олимпио и Леона.

Гейдеман взошел на ступени, Олимпио и духовник последовали за ним; двое слуг с большими фонарями встали по обе стороны гильотины.

Леон и Валентино, равно как и оба полицейских агента, остались внизу.

Когда Эндемо, которого подняли наверх сильные помощники палача, увидел Олимпио, стоявшего с факелом возле Гейдемана, его лицо исказилось еще ужаснее, и яростный вой вырвался из его уст.

— Смерть ничто, я сто раз пренебрегал ею, но мое падение и торжество вот этого приводят меня в бешенство, не дают мне умереть!

Эндемо хотел вырваться и броситься на Олимпио, который неподвижно стоял, но один из прислужников палача набросил ему на голову плотный черный платок и так сильно стянул, что негодяй захрипел.

Олимпио передал палачу бумагу.

— Вяжите его, — приказал Гейдеман.

Слуги связали ремнем руки и ноги Эндемо и сняли платок с его головы; он увидел теперь, что ярость его бессильна, а смерть неизбежна.

— «Именем императора, — читал палач громким голосом, держа в руках документ, на который падал свет факела, — мы признали справедливым и повелеваем, бывшего полицейского агента, Мараньона, называемого Эндемо, за повторение преступлений против жизни других, наказать смертной казнью через гильотину. Дано в Тюильри, за императорской подписью и печатью».

Эндемо захохотал с отчаянием и ужасом. Палач откинул свой длинный, черный плащ. Олимпио приблизился на один шаг.

— Ты стоишь на пороге смерти, — сказал он громким и торжественным голосом, — исчисли ряд своих преступлений! Только один раз ты можешь умереть, хотя заслужил это сто раз! Признайся же в своих злодеяниях, чтобы тебе легче было сложить свою голову!

— Да, — вскричал Эндемо, с отвратительно торжествующим выражением, — да, я перечислю их; это доставит мне наслаждение, и только одно оплакиваю я, только одно не дает мне умереть: что вы и Долорес остаетесь вместе жить!

— Признавайся, — сказал Олимпио.

— Сельский старшина из Медины был первый, кто пал от моей руки; потом последовал старый Кортино, которого я убил при помощи одного матроса, Долорес знает это! Я, Эндемо, был тот, который засыпал подземный ход в Севастополе в надежде, что вы погибнете там, как пойманные крысы! Я пытался умертвить вас при помощи камышинской красавицы, но и здесь вы увернулись! Тогда я принес, чтобы погубить вас, бомбы в ваш дом и отравленное вино в вашу камеру, — о, я знаю, кто выдал меня, я знаю все, и Маргарита была бы наказана смертью, если бы вы не помешали мне! Ее мать, Габриэль Беланже, пала от моей руки, равно как и принц Камерата! Это я в Фонтенбло нанес ему смертельный удар!

Эндемо с возрастающей яростью и злобой, от которой задыхался, перечислял свои злодеяния; он умолк на мгновение.

— А Хуан, мертвую руку которого ты показывал? — спросил Олимпио.

— Я нанял в Каире двух греков, потому что сам не мог исполнить этого! — вскричал с торжеством Эндемо. — Хуан любил Маргариту, поэтому я принес ей в подарок мертвую руку!

Духовник и свидетели ужаснулись от такого зверства; даже палач, который видел и слышал многих преступников, с удивлением посмотрел на Эндемо, которого он не мог не оценить.

— Вы все слышали признание приговоренного, — сказал Олимпио громким голосом. — Если только возможен справедливый смертный приговор, то топор палача исполнит его теперь!

— Только вы каким-то чудом избежали моих рук, — проговорил преступник и бросился бы в эту минуту на Олимпио, чтобы излить свою ярость и гнев, если бы не был связан по рукам и по ногам.

— Молись, — приказал Олимпио твердым голосом. Духовник подошел к Эндемо.

— Не подходите ко мне близко, — закричал тот, — утешайте лишь преступников двора! Если бы вы могли спасти меня от смерти, тогда бы я стал вам верить и молился бы сряду три дня и три ночи, после чего попросил бы у вас отпуск на столько, чтобы вот тому загасить светоч жизни! Можете вы это? Нет! Ну, так ступайте прочь от меня!

Духовник сложил руки, встал на колени и едва слышно произнес молитву.

— Становись на колени, — произнес Олимпио повелительно. Прислужники палача поставили Эндемо на колени.

— Молись и не истощай терпения своего судьи.

Осужденный посмотрел на гильотину и на стоявшего с засученными рукавами помощника палача, который только ждал приказания, чтобы схватить его, и задрожал; зубы его громко стучали.

— Исполните свой долг, — сказал Олимпио палачу.

Палач подошел к боковой балке гильотины, на которой находилась пружина. В то же мгновение прислужники бросились на Эндемо, чтобы привязать его к плахе.

Зверская ярость снова пробудилась в нем: он так сильно укусил за руку одного из прислужников, что тот с проклятием отдернул ее.

Помощники Гёйдемана грубо притащили его к гильотине, всадили голову в вырез и так туго затянули ремень, что Эндемо почти задохнулся.

Палач дотронулся до пружины.

Сверкающий топор послушно совершил свой путь; острое лезвие отделило одним ударом голову от туловища, которое глухо упало на черный помост; брызнула струя крови.

Эндемо был казнен.

Земля освободилась от дьявола, который в жизни своей ничего не делал, кроме зла.

По приказанию Олимпио голова и туловище были положены в цинковый ящик и отосланы в Медину для погребения.

Через несколько недель Маргарита ушла в монастырь, чтобы укрепиться там духом и найти мир и спокойствие, которых ей пожелала Долорес.

XXIV. ОЛИВЬЕ И ГЕРЦОГ ГРАМОН

Мы уже сказали, что при дворе совершились перемены, богатые последствиями, и что министры не оправдали чаяний, питаемых французским населением.

Морни, сводный брат и советник Наполеона, умер незадолго перед тем в одном из своих путешествий. Персиньи, пожалованный в герцоги Шамаранда, женился на богатой русской и удалился от общественной деятельности, потому ли что уже предвидел гибель империи, или по другим причинам. Невеста принесла ему в приданое семь миллионов; но бывшему вахмистру Фиалену, ныне господину Персиньи и герцогу Шамаранда, этого было недостаточно. У жены его был брат, шестнадцатилетний мальчик, обладавший также семью миллионами! И этого мальчика нашли в одно прекрасное утро мертвым в постели! Герцог наследовал громадную сумму, но общественное мнение называло его убийцей молодого русского, поэтому-то он и уехал.

Теперь он стал набожным, достопочтенным человеком.

Он основывает школы и больницы и оставляет дырявое государственное судно, чтобы возможно незаметным образом спасти свои миллионы и жизнь!

Но нашлись другие кандидатуры, которые заняли места прежних!

Гаусман, сенский паша, также бежал, и его место занял известный Шевро, скоро ставший министром императрицы.

Добрый барон Гаусман, как и все градоначальники в больших городах, неслыханным образом опустошал городской карман, что вело, конечно, постоянно к новым налогам! Наконец, он бежал, провожаемый проклятиями парижан, которые были так дерзки, что потребовали отчета в его финансовом хозяйстве и бесчисленных миллионах! Он уехал в Италию и с неслыханным бесстыдством объяснял оттуда, что он бедный человек и владеет только несколькими стами тысяч франков, которые сберег от своего жалования!