Роберт Асприн - Истории таверны «Распутный единорог»

• Название: Истории таверны «Распутный единорог»
• Автор: Роберт Асприн
• Жанр: Фэнтези

Санктуарий — город искателей приключений и изгоев общества. Здесь люди и нелюди живут по законам мужества и силы, подлости и коварства. Кажется, что все мыслимые и немыслимые пороки нашли себе пристанище в этой обители авантюристов, воинов и магов — Мире Воров.

---

Вернее сделал попытку поднять нож, пытаясь стряхнуть с огнем горящей руки приникшую змею. Но у него ничего не вышло. Почти мгновенно от укуса этой волшебной змеи одеревенели все кости и суставы его тела, и оцепеневший вор по имени Гэт упал замертво.

Его жертва, все еще улыбаясь, присела на корточки, чтобы вернуть себе свою собственность. Она дрожала от возбуждения, когда накинула холодный жесткий золотой браслет на запястье. Глаза браслета-змейки, холодные, твердые камни, мерцали. Дрожь пробежала по телу женщины. Ее глаза заблестели и заискрились.

— О-о-ох, — пробормотала она, вздрагивая всем телом, зардевшись от возбуждения и восторга. — Эта милая безделушка из того симпатичного магазина стоит всех тех серебряных монет, которые я за нее заплатила. Я по-настоящему рада, что он умер. Те из нас, кто купил себе такое божественное оружие, теперь в безопасности. — Она дрожала, внутри ее клокотало возбуждение, сердце неистово колотилось от того, что она лицом к лицу столкнулась с опасностью и совершила убийство. Она поглаживала браслет как любовника.

Женщина направилась домой с гордо поднятой головой, волнение не проходило, и ей вовсе не понравилось, когда муж накинулся на нее, браня за столь позднее возвращение, и схватил за левое запястье. Глаза его широко раскрылись, он напрягся всем телом и упал замертво. Ее это ужаснуло. Она намеревалась убивать только незнакомцев, потому что испытывала восторг от этого, только тех, кто того заслуживал.

Наверняка, где-то улыбнулся бог Вашанка.

— В этом проклятом городе все спуталось, он гудит, как разворошенный улей, думаю, тебе пришлось уже с этим столкнуться, — сказал смуглый молодой человек. (А был ли он молодым человеком? Умудренный опытом улицы, жестокий, с нависшими над глазами веками, он носил с собой кожи, как придворный носит драгоценные камни. Волосы у него были чернее смоли, а глаза расположены почти над носом, так что обликом он напоминал хищную птицу).

— Действительно, проклятый город, — проговорил человек с более светлым цветом кожи, неуклюже-высокий, старше первого, но не старый, он почти улыбался. — Ты даже не представляешь, насколько близок к истине, Шедоуспан.

В тускло-серой тьме их никто не слышал, и никто не подслушивал других. Хитрость этого места в том и состояла, чтобы тебя не подслушивали. А была она в том, чтобы говорить тише любого другого. Скверная таверна с плохой репутацией в дурном районе никчемного города под названием «Распутный Единорог» была на редкость тихим местом.

— Зови меня просто Ганс и оставь свой отеческий тон, — сказал смуглый молодой человек. — Мне не нужен отец. У меня он был, и с меня довольно. Потом был Каджет-Клятвенник. Каджет рассказал мне все, что я… все, что знал.

Второй человек слушал, выражение «отеческий тон» обычно означало «покровительственный» и будоражило этого жестокого молодого по характеру юношу по имени Шедоуспан. Он аж весь напрягся. Другой не улыбался. Как сказать ему, сколько таких Гансов он уже знавал в течение долгих лет?

— Послушай. Помнишь, однажды ночью я убил двоих, — Ганс не понизил голос, делая это признание, он и так говорил тихо. Словно и тон его был сумеречным.

— Не людей, Ганс. Голубых дьяволов. Бандитов Джабала. Они не люди.

— Они были людьми, Темпус. Все они были людьми. Равно как я и даже Кадакитис, Принц-губернатор.

— Китти.

— Я так его не зову, — сурово сказал Ганс. Затем добавил: — Вот в тебе-то я не уверен, Темпус. Ты человек?

— Я человек, — сказал Темпус со вздохом, который, казалось, донесся из глубины десятилетий. — Сегодня вечером я просил, чтобы ты называл меня Тейлз. Продолжай, Ганс. Ты убил двоих, помогая мне. Кстати, ты действительно мне помогал? Или в тот вечер ты вертелся вокруг моей лошади в надежде добыть кое-что для себя?

— Я редко пользуюсь наркотиками и употребляю мало алкоголя.

— Я не о том спрашиваю, — сказал Темпус, не утруждая себя опровержением.

Темные глаза глянули прямо в глаза Темпуса, что произвело на него сильное впечатление.

— Да. Именно поэтому я был там, Т-Тейлз. А почему не Тейлиз?

— Раз все сейчас заполнено богами, почему бы не Тейлз? Спасибо, Ганс. Я ценю твою честность. Мы можем…

— Честность? — Мимо их маленького круглого столика проходил человек, когда-то хорошо сложенный, теперь же его живот нависал над широким поясом и выпирал далеко вперед. — Мне что-то послышалось о честности Ганса? Ганса? — Его смех был одновременно натянутым и искренним.

Худой юноша по имени Шедоуспан повернул голову.

— Не хочешь ли, чтобы я продырявил тебе живот и выпустил из него пар, Эбохорр?

— Или, может, ты хочешь заработать еще один фонарь, Эбохорр? — спросил сосед Ганса по столику.

Эбохорр поспешно удалился куда-то, бормоча что-то себе под нос. Худые, быстрые руки Ганса по-прежнему лежали на столе.

— Ты с ним знаком, Тейлз?

— Нет.

— Ты слышал, как я назвал его по имени и сразу повторил его за мной.

— Да.

— Ты шустрый, Тейлз. Слишком… быстро реагируешь, — Ганс ударил по крышке стола. — В последнее время я встречаю слишком большое количество шустрых людей. Острых, как…

— Лезвие ножа, — сказал Темпус, завершая сожаление о слишком-слишком шустрых молодых людях. — Ты сказал, что ждал, когда я выйду из дома свиданий, Ганс, потому что знал, что я несу кое-что ценное. И что бандиты Джабала напали… на меня… и ты прикончил двоих.

— Да, я говорил об этом, — Ганс сделал вид, что по-настоящему заинтересовался своей кружкой коричнево-оранжевого цвета из Сэрапринза. — Скольких убил ты, Тейлз?

— О, боже. Не спрашивай.

— Многих?

— Да, многих.

— Но на тебе нет шрамов.

Темпус выглядел обиженным.

— На мне нет шрамов, — сказал он, как бы обращаясь к своим крупным рукам, лежавшим на столе. Бронзового цвета, они выглядели более честными, чем руки Шедоуспана. Вдруг какая-то мысль его осенила, он глянул вверх, на лице одновременно отразились откровенность и недоверие. — Ганс? В этот вечер ты спас мне жизнь. Я спас твою, но начать надо с того, что все-таки они охотились за мной. Ганс? Скольких человек ты убил?

Тот смотрел в сторону. Волосы цвета воронова крыла, нос как у молодого сокола. Профиль точеный, будто высеченный вручную точнее, чем очерчивает его лезвие брадобрея, состоящий весь из твердейших минералов. Пара глаз цвета оникса, таких же твердых, как и сам камень. Он редко отводил глаза и Темпус это знал. Он работал вне дворца и имел доступ к конфиденциальным сообщениям, одно из которых не дошло даже до Принца-губернатора. И не дойдет, потому что не существует больше. Темпус уже имел дело с этим заложником Подветренной и ее теней. И находился он здесь, в этой тускло освещенной таверне, где собралось человеческое отребье, чтобы вновь встретиться с ним.

Глядя в сторону, Ганс сказал:

— Ты не должен никому говорить.

Темпус знал, что ему ответить:

— Ты обижаешь меня.

Кивок Ганса был так же неприметен, как тонкое лезвие одного из его ножей (сколько их у него на бедре — пять? Или носил еще и шестой? Темпус в этом сомневался — не выдержал бы ремень).

Наконец Ганс ответил:

— Двоих.

Только этих двоих. Темпус кивнул головой, вздохнул, сильно подался назад, так, чтобы только не опрокинуть скамью. Черт побери. Кто бы мог подумать? Слава, которой он пользовался, этот смуглый, мрачный, жуткий (для других, но не для человека, который сейчас называл себя Темпусом) юноша из трущоб, бесспорно, давала ему право полагать, что он поднялся очень высоко в иерархии воров. Темпус знал, что в драках он ранил одного или двух человек и не отрицал этого. Теперь Шедоуспан сказал, что он никогда раньше не убивал! Со стороны такого, как он, это было признанием. Он проливал кровь из-за меня, размышлял Темпус, его преследовала надоедливая мысль: «Ладно, он не первый. Однажды и я начал с первых двух. Интересно, кто они были и откуда?» (Но он знал, он знал. Человек такого не забывает. Темпус был старше, чем о нем думали другие, но не был столь старым и утомленным жизнью, каким считал себя сам или полагал, что считает). В этот момент ему захотелось протянуть руку и прикоснуться к человеку намного моложе себя. Но он, естественно, этого не сделал.

— Что ты думаешь об этом? — спросил он.

Ганс по-прежнему смотрел внимательно на какой-то предмет. Как могло дитя пустыни с такими длинными-предлинными ресницами и с таким чувственным, почти красивым ртом выглядеть таким сумрачным и злым?

— Я кончил.

— Это подтверждает, что ты человек и тот, кто ты есть. Что ты думаешь об этом?

Ганс посмотрел ему в глаза. Через некоторое время пожал плечами.