Роберт Асприн - Новая кровь

• Название: Новая кровь
• Автор: Роберт Асприн
• Жанр: Фэнтези

Санктуарий — город искателей приключений и изгоев общества. Здесь люди и не люди живут по законам мужества и силы, подлости и коварства. Кажется, что все мыслимые и немыслимые пороки нашли себе пристанище в этой обители авантюристов, воинов и магов — Мире Воров.

Добро пожаловать в Санктуарий!

---

Ванда не смогла расслабить руку девочки, и когда она выдернула щепку, из ранки ударила ярко-красная пульсирующая струйка.

— Да сохранит меня всемилостивая Шипри! — запричитала няня, увидев, что широко распахнутые глаза Ча-бос сделались совершенно белыми. — Держи ее!

Ванда сунула ребенка в безвольные руки Иллиры и закричала, призывая дворцовую стражу. Потом она кинулась к куче детской одежды, чтобы оторвать полосу для перевязки. Иллира уселась на пятки и сама оцепенела почти как Ча-бос, почувствовав струящуюся между пальцами теплую кровь.

Это был необычный ребенок — и необычная кровь. С'данзо чувствовала, что в щели между ее большим и указательным пальцами собирается чрезвычайно сильный яд. Иллира гулко сглотнула, содрогнулась и едва не потеряла сознание, когда алая жидкость потекла по ее запястью и дальше — под манжет. В этот момент ее самым большим желанием было бросить Ча-бос посреди комнаты и держаться от девочки как только можно дальше. Но вот вернулась Ванда, зубами разрывая какую-то одежку на полосы, а в коридоре послышался топот стражников.

Иллире не оставалось ничего другого, кроме как сдерживать свое отвращение, пока Ванда обрабатывала рану, а Ча-бос корчилась на руках у С'данзо. Детская комната мерцала от сюрреалистичной нелепости ситуации: какая инфекция могла угрожать ребенку, самая кровь которого была ядом? Потом пришло Видение.

Она находилась в Бейсибской империи и Видела мир ночного кошмара глазами ребенка. Вокруг бушевали гиганты — живые тени, — и сталь в их руках была испятнана красным. Чьи-то холодные, твердые руки держали ее, делая мир диким и безумным.

Мимо проплыло лицо, принадлежавшее наполовину ее матери, а наполовину — безжалостной, скривившейся в гримасе великанше, и эта-то вторая половина и была главной. Везде была кровь. Последняя верная Шупансее крепость пала под натиском врагов, и знатнейшие особы империи яростно дрались за свою жизнь, словно какие-то презренные крестьяне.

Иллира, чьи детские воспоминания хранили не менее выразительные сцены, разделяла ужас Ча-бос-ту — ужас, потрясение и оскорбление: никто из этих гигантов, прежде правивших ее миром, не обращал на нее ни малейшего внимания. Хуже того, ее мать, Шупансея, сама, казалось, впала в беспамятство.

В воспоминаниях Ча-бос Шупансея всегда была рядом, такая внимательная, что девочка не мыслила мира без заботы матери. Ча-бос не в силах была охватить разумом такое изменение вселенной и потому подыскала доступное пониманию объяснение. Она никогда прежде не испытывала подобных чувств и никогда прежде не видела столько крови, значит, причина этих чувств — кровь.

В мире Ча-бос кровь стала олицетворением наивысшего ужаса.

Ванда лихорадочно работала, обрабатывая и бинтуя рану. Она явно знала о том, насколько сильно Ча-бос боится крови, хотя, возможно, и не догадывалась о причинах. Стражники же, хоть и были уверены, что травма не была серьезной и не являлась результатом преступления, устроили немалую суматоху в ближайших к детской комнате коридорах — в основном для того, чтобы показать Шупансее (которую уже известили о случившемся), как ревностно они исполняют свои служебные обязанности. Иллира наблюдала за этой суматохой со значительного расстояния. Она освободилась от детских Видений и тем самым закрылась и от собственного страха перед ядовитой жидкостью, в которой все еще были испачканы ее руки, но благоразумно сопротивлялась полному возвращению в мир обезумевшей детской комнаты.

Гадалка продолжала сохранять отстраненное отношение к окружающему до тех пор, пока через порог не шагнула сама Шупансея, а за ней — принц Кадакитис и десяток придворных. Бейса изящно опустилась на колени и попыталась взять дочь на руки. Ча-бос-ту же явно этого не желала. Она принялась яростно, словно маленький демон, отбиваться, пытаясь уклониться от проявляемого матерью внимания.

— Ваша светлость!.. — предостерегающе воскликнула Ванда, указывая на повязку.

Понимая, что произойдет, если рана снова примется кровоточить, Шупансея отдернула руки.

— Это было слишком тяжелым испытанием для нее, — негромко и торопливо пояснила она Иллире. Бейсибка говорила как обычная мать, которую отверг собственный отпрыск, а не как фактическая правительница Санктуария.

Иллира, хоть она и сама была матерью возможного божества, понятия не имела, как следует разговаривать с женщиной, которая одновременно являлась богиней и императрицей. С'данзо украдкой взглянула на Ванду, поймала ее кивок и предположила, что должна обращаться с Шупансей с той же точно рассчитанной дозой фамильярности, что и со своими клиентами.

— У детей свои соображения, — сказала она с легкой тенью улыбки.

У Бейсы достало хороших манер, чтобы не уставиться с удивлением на С'данзо, но ее ручная змея выбрала этот момент, чтобы прошуршать под одеждой и высунуть ярко раскрашенную головку из-за воротника Шупансей. Она понюхала воздух, показав темно-красный зев и клыки цвета слоновой кости, а потом, пользуясь тем, что женщины застыли в неподвижности, плавно перетекла на рукав Иллиры.

— Не шевелитесь! — предупредила Шупансея. Предостережение явно было излишним.

Отчаянный вопль «Не-ет!» так и оставался непроизнесенным все то время, пока змея пробовала своим раздвоенным языком попавшую на рукав и уже свернувшуюся кровь. Любая мысль о мгновенной смерти казалась незначительной по сравнению с реальностью змеиного языка. Со сдавленным вздохом Иллира резко отшатнулась, швырнув ребенка и змею в разные стороны.

Ча-бос вскрикнула, змея сразу куда-то исчезла, а Ил-лиру тут же окружило разношерстное кольцо дворцовой стражи. Тут были, судя по внешности, и ранканцы, и илсиги, и бейсибцы, у всех у них в руках были копья, и отточенные наконечники с одинаковой неумолимостью целились в горло Иллире.

Стражники считали себя обязанными выполнять свой долг: никто не мог бы сказать, что они отступили от устава, когда мать одного божества бросила на пол ребенка аватары другой богини. На этот раз — в виде исключения, — Санктуарий осознал значимость закона и точного выполнения инструкций. Даже дружные возражения Кадакитиса и Бейсы не смогли избавить С'данзо от процедуры объяснения с командиром стражи.

— Вам не о чем беспокоиться, — заверил Иллиру принц. Когда С'данзо выводили из детской, Кадакитис присоединился к окружавшему гадалку ощетинившемуся копья кольцу. (Шупансея осталась — приглядеть за дочерью и поискать змею.) — Это всего лишь формальность. Распишетесь на нескольких бумажках, и все будет в порядке.

Это заверение доставило мало удовольствия гадалке — Иллира, как и большинство жителей Санктуария, вместо подписи ставила крестик.

***

Все могло бы пойти иначе, если бы Даброу сопровождал свою жену — ведь он начинал свою жизнь писцом, а не кузнецом, и до сих пор помнил то, в чем уже не испытывал нужды. К несчастью, Даброу даже не было в кузне, когда туда пришел ливрейный слуга из дворца, а Сайян перепугалась до полной потери разума.

Даброу не сказал ей, куда уходит, когда притушил огонь и опустил кожаный полог, отделявший его рабочее место от комнаты Иллиры. Он и себе-то едва признавался, что собирается пойти к дальней стене Базара, туда, где обосновались другие гадалки С'данзо, и попросить у них совета.

Даброу подумал о Лунном Цветке: кузнец был не единственным человеком в Санктуарии, оплакивавшим ее безвременную кончину. Лунный Цветок была немного выше Иллиры, но в прочих пропорциях была подобна Даброу, и кузнец чувствовал себя уютно рядом с ней.

Дойдя до пахнущих ладаном рядов С'данзо, Даброу еще раз пересмотрел свой план. Он уже совсем было решил развернуться и отправиться обратно к семейному очагу, когда попался на глаза женщине, которая после смерти Лунного Цветка стала совсем уж упрямой и неукротимой.

— Приветствую тебя, кузнец, — произнесла высокая и худая старуха. — Что привело тебя сюда?

Ускользнуть от Мегеры нечего было и думать. Она была настоящим олицетворением всех тех историй, которые рассказывали о С'данзо по темным углам. Ни один здравомыслящий человек не сомневался, что у Мегеры хватит вредности и силы проклясть любого, кто не вовремя перейдет ей дорогу.

Даброу смял в кулаке подол туники и шагнул к С'данзо.

— Мне нужно задать один вопрос — насчет карт.

Секунду-другую Мегера осматривала кузнеца с ног до головы, потом откинула занавеску, закрывавшую вход в ее гадальную комнату.

— Ну тогда входи и спрашивай, как полагается.

Мегера жила одна. Никто не осмеливался спросить, была ли у нее когда-нибудь семья. Насколько помнили другие С'данзо и прочие жители Санктуария, Мегера всегда была одинокой. В ее просто обставленном жилище («просто» — по меркам любивших дешевую пышность С'данзо) витал дух безвременья. Деревянный стол потемнел от времени и был отполирован до блеска длительным употреблением.