Сергей Арбенин - Собачий бог

• Название: Собачий бог
• Автор: Сергей Арбенин
• Издательство: Корпорация Сомбра
• Жанр: Триллер
• Год: 2006
• ISBN: 5-91064-014-3

На окраине сибирского городка происходят загадочные убийства. Растерзанные тела находят в переулках, на свалках. Власти устраивают массовый отлов бродячих собак и отстрел волков...

О местном краеведе ходят нехорошие слухи. Все, кто входит в его дом, бесследно исчезают. Старик не топит печь, лежит в пустой холодной комнате, в которой нет никакой мебели кроме лежанки и белой шкуры на полу…

Больного и старого пса Тарзана хозяева увозят из дома и бросают в лесу. Но пес должен вернуться и спасти свою Маленькую Хозяйку. Он знает, что рядом с ней, среди синих сугробов, растет Нечто, что грозит всему живому.

Это Нечто чувствует и студент, снимающий комнату в деревянном доме неподалеку. Студент, который в лунные ночи способен превращаться в собаку...

---

— Что такое? — Штаден приподнялся, мотнул головой и охнул от боли.

— Бежать бы нам надо, — сумрачно сказал Неклюд. — Слышно, царь опричниками недоволен. Грешили, мол, много, а грехи замаливать некому, кроме, значит, его самого.

Штаден приказал подать кафтан, накинул на плечи.

Сел к столу, сказал:

— Зови гостя.

Неклюд помялся, роняя капли воска.

— Может, опохмелишься?

— Это что? Это опять надо вино пить?

— Ну да. Легче станет!

— Нет. У нас это не в обычае. Зови, говорю!

А через час с небольшим, в самое глухое время ночи, выехали со двора Штадена двое саней. Сам Штаден сидел в кибитке, завернувшись в свое беличье одеяло и накрытый шубой с огромным стоячим воротником.

Следом за санями верхом скакал Неклюд и еще трое-четверо самых преданных опричников.

Отъехав версты три, остановились. Здесь был пригорок, и кто-то оглянулся, — ахнул.

— Пожар!

Штаден не без труда выпростал себя из-под шубы и одеяла, встал на снег. Далеко внизу, там, где осталась его деревенька, взвивались к небу языки пламени. Слышались треск и истошные крики какой-то бабы. С колокольни ударили в набат.

— Ну, брат, беда, — сказал Неклюд. — Неспроста это все.

— Почему?

— А поджог ведь кто-то. Может, мужики, а может, и сам дьяк.

— А для ча?

— Кто знает, что у него на уме… — Неклюд покачал головой в гигантской островерхой шапке с собольей опушкой. — И собака яму рыла — тоже неспроста.

— Куда едем-то? — спросил Неклюд спустя некоторое время.

Уже совсем рассвело, черный лес стоял стеной вдоль дороги.

Штаден молчал.

— Я так полагаю, что в Москву нам нельзя, — сказал Неклюд.

— Тогда — в фатерлянд, — ответил Штаден.

— Ясно. — Неклюд обернулся к спутникам и крикнул: — Значит, сворачивайте, братцы!

— Это куда? — спросил Штаден, высовывая голову из-под шубы.

— Неприметными дорогами поедем. В Литву.

— А ты знаешь, где Литва?

— Как не знать! — усмехнулся Неклюд. — Я уж там бывал: Феллин-город воевал…

— А-а! — сказал Штаден и снова сунул нос в шубу. Задремал.

Сани потряхивало — кони бежали шибко по едва видной, пробитой в глубоких снегах колее.

А потом пошли медленней, и Штаден, очнувшись, догадался: колеи не стало, заехали в глушь, в бездорожье. Тревожное предчувствие шевельнулось у него в душе. Он нащупал кинжал на поясе, пожалел, что ручница — так русские называли пистоли, — лежит в ящике, незаряженная.

— Ну, значит, всё, — раздался спокойный голос Неклюда. — Вылазь, нехристь тевтонская.

Штаден завозился под шубой, торопливо открывал ящик, доставал пистоль, пороховницу.

— Вылазь, я те грю! Не хочим шубу кровью мазать. Шуба-то не твоя, боярская, — с имения Лещинского.

— А? — сказал Штаден. — Здесь плохо слышно. Зачем шуба? Сейчас, сейчас…

Торопливо сыпал порох, вкатывал круглую пулю. Порох сыпался мимо, пуля не лезла в ствол.

Неклюду, наконец, надоело. Он нагнулся прямо с седла, откинул полог кибитки, вгляделся в темноту. Услышал шипение, треск… Почувствовав запах, отшатнулся.

Ослепительный огонь ударил его прямо в лоб.

Кони дёрнулись, понесли. Из-под снега вылетели какие-то птицы, испуганно квохча.

Кони провалились в сугроб по брюхо, ржали, бились. Кибитка завалилась набок.

Штаден выкатился наружу, всё еще сжимая в руке дымящийся пистоль. Увидел: Неклюд, раскинув руки, висел в седле головой вниз. Конь его стоял смирно. Троих всадников не было видно.

— Значит, собака к покойнику яму рыла? — тихо сказал Штаден. — Ты ошибся. Du hast aber Mist gemacht! Теперь мы знаем, кто о чем в Москву писал, Коромыслов-дьяк, или ты, верная царская собака. Du Arschoch! Du Drecksack!

Он встал во весь рост. Оглянулся. Кругом стоял черно-белый непроходимый ельник. Над ним металась, каркая, стая ворон. Штаден выругался. Далеко выбираться придется…

Он подошел к лошади Неклюда, кряхтя, сволок грузное тело с седла, бросил в снег. Взял лошадь под уздцы и повернулся, разглядывая следы, которые должны были вывести на дорогу.

Спиной почувствовал чей-то взгляд, и, ещё не оборачиваясь, понял, — чей.

Под ближней елью лежала серебристая, огромная, как медведь, волчица. Она зевнула черно-алой пастью. Потом поднялась, встряхнулась. И неторопливо пошла прямо к Штадену.

Лошадь всхрапнула, задрожала. Штаден удерживал её обеими руками, во все глаза глядя на волчицу.

Но волчица всё так же неторопливо прошла мимо. Отойдя немного, оглянулась на ходу. И снова пошла.

«А! Дорогу показывает!» — догадался Штаден.

И уже с легким сердцем пошел следом за ней, зная, что теперь он не один, и никто не сможет его обидеть — ни царь, ни его верные палачи-слуги.

И еще он знал: у него в жизни произошел очень важный, решительный перелом. Может быть, ему повезло. Может быть, ему, единственному из всех живущих на земле, выпала такая странная честь: стать настоящим Воданом. Великим Воданом. Охотником за звездами и душами людей.

Черемошники

Человек с белым бритым лицом, изборожденным морщинами, стоял у окна, глядел на черную ночь и хлопья снега, белого от лунного света. Очки сияли, отражая свет, и казалось, что человек этот — слепец.

Переулок, казалось, вымер, хотя было еще не поздно. Шли редкие прохожие, где-то играла музыка. Не было только одного — собачьего лая.

Собаки никуда не делись, — сидели по конурам, прятались от снегопада. Но молчали, словно вступили в заговор.

Человек отошел от окна, растворившись во тьме. А через минуту во дворе его дома появилась огромная белая собака. Она понюхала снег, подышала с открытой пастью; снежинки приятно щекотали язык.

Потом легко и бесшумно перемахнула через забор и побежала по переулку.

Собаки словно проснулись: то там, то здесь раздавались робкий, или злобный лай, рычание, повизгивание.

Белая не обращала на них внимания.

Она выбежала из переулка, пересекла железнодорожную линию, и побежала по обочине, не обращая внимания на проносившиеся мимо машины.

Полигон бытовых отходов

На мусорной свалке, — ПТБО, — царила тишина. Наконец-то всё вернулось к обычному порядку вещей. Днем мусоровозы привозили кучи мусора, бульдозеры нагребали из них новые холмы и горы, бомжи выходили и подсобить, и поживиться.

Ночью наступала тишина. Двое охранников спали в вагончике, дежурная дремала в своей сторожке.

Ночь приближалась к середине, к самому глухому времени суток. Со стороны дороги к полигону быстро бежала белая собака. Она миновала собачник, — теперь, как обычно, полупустой, — лишь несколько собак, объевшись, дрыхли без задних ног. Перепрыгнула через сетчатый забор и приблизилась к сторожке.

Поднявшись на задние лапы, заглянула в окно.

На кожаной кушетке лежала женщина в телогрейке и оранжевом жилете. Маленький телевизор, стоявший в углу на табуретке, работал, но программы закончились, и по экрану бежала рябь.

На столе лежали гроссбухи, остатки ужина, прикрытые кухонным полотенцем, чайник. Возле кушетки стоял масляный радиатор.

Белая ударила лапой по стеклу: раздался скрип когтей.

Женщина на кушетке пошевелилась.

Белая снова ударила, царапнула.

Женщина повернулась к окну, приподняла голову. Что-то сказала — слов не было слышно.

Белая отскочила от окна. Шерсть её поднялась дыбом, так, что показалось, будто собака мгновенно превратилась в чудовище. Прыжок!

Треск рамы, струящийся звон стекла.

А дальше — выставленные вперёд руки женщины и её перекошенное от ужаса лицо.

Настольная лампа упала со стола, разбилась. Почему-то замигали и лампы дневного света на потолке.

Белая одним движением перекусила руку, освободила пасть и рывком достала горло.

И мгновенно, развернувшись в мягком кошачьем прыжке, выскочила в окно. Отбежала за сугроб. Бока её ходили ходуном, с морды капала черная кровь.

В вагончике охранников раздался шум. Минуту спустя распахнулась дверь и пожилой охранник в камуфляже высунулся во тьму. Стоял, присматриваясь и прислушиваясь.

— Ну, чего там, Егорыч? — спросил сонный молодой голос. — Закрой дверь — холоду напустил.

— Пойду посмотрю. Что-то вроде почудилось…

Пожилой вышел, закрыл за собой дверь. Подошел к сторожке — и оцепенел, увидев не разбитое — а просто вынесенное вместе с рамой окно.

Егорыч подбежал, глянул в окно, холодея от ужаса.

В комнате все было в порядке. Шипел и рябил телевизор. Горел свет.

Но на кушетке лежала женщина с вывернутой головой: вместо горла у неё была огромная зияющая рана, в которой еще хлюпало и журчало. Лужа крови натекала под радиатор. И в этой луже отражался экран телевизора и мигающие лампы дневного света.

Егорыч, вцепившись руками в остатки рамы, стоял, не в силах отвести глаз от этого дикого, нелепого зрелища.

И напрасно.

Потому, что эта картина была последней, которую он увидел в своей жизни и которую унес с собой в вечность.