Александр Арсаньев - Иерусалимский ковчег

• Название: Иерусалимский ковчег
• Автор: Александр Арсаньев
• Жанр: Исторический детектив
• Год: 2003
• ISBN: 5-7905-1643-2

Сюжет романа связан с отчаянной борьбой Масонского Ордена с другим мистическим обществом — Мальтийским Орденом (кстати, командорами последнего являлись Павел Первый и Ельцин) за обладание священной реликвией — «Ковчегом завета». Предательство, интриги, клубок страстей — и детективное расследование героя романа — господина с весьма экзотической биографией и внешностью.

---

Александр Арсаньев Иерусалимский ковчег

Дмитрий Михайлович Готвальд проснулся с волнующим ощущением того, что удача наконец-то улыбнулась ему. На миг лицо его омрачилось при мысли, что все произошедшее с ним — всего лишь ночная греза, навеянная шутливым Морфеем, с объятиями которого он не расставался до полудня. Тогда этнограф огляделся по сторонам. Все было по-прежнему, та же скромная мебель, черное фортепиано, шкаф с книгами и статуэтка Шивы. На столике — загадочная тетрадь с записями масона.

Дмитрий Михайлович Готвальд прибыл в Сибирь изучать тюремный фольклор. И надо же было так случиться, что по пути до Тобольска его тарантас «потерпел крушение»: отвалилось левое колесо! Сегодня Дмитрий Михайлович воспринял это событие как перст судьбы! Волею случая в его руках оказался дневник Якова Андреевича Кольцова, отставного поручика Преображенского полка, скомпрометировавшего себя участием в декабрьском восстании 1825 года и сосланного на поселение в город Тобольск. Он писал, что вступил в орден «Золотого скипетра» девятнадцати лет от роду, и мастер разрешил его от силанума, священного обета молчания.

Готвальд знал о практической стороне масонства, которая представляла из себя педагогическую, благотворительную и книгоиздательскую деятельность, но дневник Кольцова стал для этнографа подлинным откровением и позволил заглянуть в святая святых масонской ложи, приоткрыть тяжелую дверь «храмины темной», сокрытой от непосвященных.

Дмитрий Михайлович всего-то за пять целковых выкупил в таежной харчевне у бродяги Гурама записки масонского детектива.

Конечно, не все позволил себе отразить в своем дневнике бесстрашный Яков Андреевич, ссылаясь на древнюю клятву вольных каменщиков: «В случае же малейшего нарушения сего обязательства моего подвергаю себя, чтобы голова была мне отсечена, сердце, язык и внутренности вырваны и брошены в бездну морскую; тело мое сожжено и прах его развеян по воздуху».

Просвященный Яков Андреевич Кольцов оговаривался, что это не пустые слова.

Здесь, в доме, где некогда проживал Кольцов, и ознакомился Готвальд с частью его записок. Он снова открыл тетрадь, бархатная обложка которой была разукрашена древними символами, смысл которых возможно было постичь лишь немногим посвященным. Ему очень хотелось познакомиться с новой историей приключений отставного поручика, раненого в битве под Лейпцигом, но дневник обрывался на полуслове, а больше тетрадей не было!

Дмитрий Михайлович, находившийся все еще под впечатлением от прочитанного, вздохнул, закрыл записки, и, даже не попрощавшись с инспектором, покинул тюремный музей и отправился в облюбованную им гостиницу.

Вечером в дверь его номера постучались. Дмитрий Михайлович вовсе не собирался принимать гостей. На следующий день он намеревался продолжить свою прерванную работу и потому не был расположен к светским беседам. Открытый лист к сибирской администрации, подписанный начальником Забайкальской области, открывал перед ним самим практически любые двери.

Нехотя, он все-же впустил незваного гостя, предварительно поинтересовавшись:

— Кто там?

— Открой, барин! — услышал Готвальд знакомый голос.

— Гурам? — удивился он, повернув в замочной скважине ключ.

На пороге стоял все тот же голосистый бродяга в рваной поддевке, напевший в харчевне задушевную песню и продавший Дмитрию Михайловичу тетрадь в лиловой обложке. Он переминался с ноги на ногу и скалил зубы.

— Ну, входи! — выдохнул Готвальд и пропустил Гурама вперед себя. Сердце его бешено запрыгало в груди от волнения. — Как тебя сюда впустили-то?

Бродяга ухмыльнулся.

— Так я сказал, что мне к вам надо.

— Как ты меня нашел-то? — не переставал удивляться Дмитрий Михайлович.

— Земля слухами полнится, — ответил Гурам. — Вот я и объяснил, что меня известный ученый дожидается.

Готвальд не смог сдержать улыбки. До чего же все у этого Гурама выходило просто.

— Новую песню мне принес? — поинтересовался он осторожно.

Черные глаза кавказца блеснули лукавым огнем. Дмитрий Михайлович готов был сказать, что в них заплясали черти.

— А вы до чего больше нужду имеете? До песен ли?

— В смысле?

— Понравились вам записки? — осведомился в ответ бродяга.

— А что? Ты-то в том какой интерес имеешь? — покосился Дмитрий Михайлович на своего гостя с подозрением.

— А такой, — объяснил Гурам. — Дружок мой перед смертью место мне одно указал, — он выдержал значительную паузу, а затем продолжил:

— Так в том месте этих тетрадей целый сундук припрятан.

— Что же ты сразу-то не сказал?! — возмущенно воскликнул Дмитрий Михайлович.

Бродяга пожал плечами:

— Всему свой срок! — и оживленно добавил:

— Глядишь, и сговоримся за сто рублей.

— Сначала я должен собственными глазами увидеть твой сундук, — заметил Готвальд.

Гурам спорить не стал:

— О чем разговор?

Вечером Дмитрий Михайлович в сопровождении Гурама выехал за город в том самом злосчастном тарантасе, который кучер Харитон успел уже починить. Когда совсем стемнело, повозка подъехала к неказистому сараю. Кавказец зажег свечу, открыл амбарный замок и вошел под крышу. Дмитрий Михайлович последовал за ним.

— Вот! — кивнул бродяга.

Вдоль стены и впрямь стоял длинный резной сундук. Гурам приподнял тяжелую крышку. Дмитрий Михайлович подошел поближе. Тетради лежали стопками одна на другой, и все они были исписаны знакомым каллиграфическим почерком. Готвальд денег не пожалел.

Вернувшись в гостиницу, он тут же приступил к чтению, даже не взяв на себя труд переодеться и отужинать. Терпения хватило только на то, чтобы расплатиться с носильщиками.

I

День, когда я должен был рассчитаться с квартальным надзирателем Лаврентием Филипповичем Медведевым, за оказанную мне в недавнем прошлом услугу, выдался туманным и пасмурным. Я не спеша брел к Петропавловскому собору, где у меня была назначена встреча с вышеназванным господином.

Часы-куранты, установленные на колокольне взамен сгоревших при пожаре лет шестьдесят назад, сыграли мелодию гимна «Коль славен наш Господь в Сионе» и пробили шесть, когда я подошел к собору. Медведев явно запаздывал, его заметный мундир не маячил на горизонте. Отношения с надзирателем у меня были сложными и своеобразными. Он меня на дух не переваривал, и я соответственно отвечал ему тем же. Однако внешне все выглядело вполне благопристойно, и Лаврентий Филиппович, порою даже передо мной заискивал, видимо, в силу его благоговения перед Орденом, к которому я имел счастие принадлежать. Сам же Медведев к масонам не имел практически никакого отношения, но в связи с некоторыми обстоятельствами вынужден был оказывать мне услуги полицейского рода.

Наконец кто-то тронул меня за плечо. Я обернулся:

— Лаврентий Филиппович, день добрый.

— Яков Андреевич, безмерно рад! — расплылся он в обычной своей улыбочке, иной раз ввергавшей меня в тоску.

Я достал из кармана сюртука свой сафьяновый бумажник.

— Долг платежом красен, — удовлетворенно заметил Медведев, поглаживая себя по подбородку. Его бледные глаза, в обрамлении золотисто-рыжих ресниц, потеплели и перестали казаться серыми.

Я молча отсчитал ему положенные банкноты, переданные мне мастером, Иваном Сергеевичем Кутузовым.

Я готов был уже распроститься с Лаврентием Филиппови— чем, как он задумчиво произнес:

— По-моему, Яков Андреевич, у меня есть некоторые све— дения, которые вас должны заинтересовать.

Я притворился удивленным:

— Неужто?!

У Лаврентия Филипповича Медведева было одно неоспоримое достоинство. Он никогда не беспокоил меня по пустякам.

— Три дня назад, — начал Медведев многозначительно. — В Неве, под аркой Исаакиевского моста выловили некое тело, — он сдвинул светлые брови и замолчал, в ожидании моей ре— акции.

Не стану скрывать, по поручению Ордена я нередко распутывал страшные преступления. Но, по-моему, это вовсе не говорило о том, что всякое тело, выловленное в Неве, имело ко мне самое непосредственное отношение.

— И что же?

Надзирателю мой вопрос не понравился, так как он, судя по всему, собирался осчастливить меня этой бесценной информацией.

— Имя Виталия Строганова вам о чем-нибудь говорит?

Скорее всего, Лаврентий Филиппович явственно разглядел перемену в моем лице, так как прямо на глазах у него улучшилось настроение. Разумеется, это имя слышал я не впервые, так как лично присутствовал на обряде его посвящения в степень аверлана, то есть ученика. И случилось это, можно сказать, прямо-таки недавно.

— При каких обстоятельствах это произошло? — всерьез поинтересовался я, живо вообразив себе этого милого белокурого юношу со страстным взором. Что же могло заставить эту чистую душу шагнуть с моста? Чем заманили его промозглые темные глубины? Неужто настолько буквально воспринял аверлан седьмую добродетель, соответствующую седьмой ступени Соломонова храма? Учителя заповедовали нам любовь ко смерти!