Чабуа Амираджиби - Дата Туташхиа. Книга 3

• Название: Дата Туташхиа. Книга 3
• Автор: Чабуа Амираджиби
• Издательство: Известия
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1979

В романе известного грузинского писателя Ч.Амирэджиби на широком фоне жизни Грузии конца XIX–начала XX вв. рисуется образ человека, не мирящегося с нравственными позициями общества, отошедшего от него, ведущего поиски в нравственной сфере. Сюжет романа построен на острых ситуациях.

---

ГРАФ СЕГЕДИ

Ужин у Кулагиных отличался от других собраний подобного рода лишь тем, что был безмерно скучен. Случилось так, что я опоздал почти на два часа. Со времени моего появления ничего примечательного не произошло, если не считать того, что мадемуазель де Ламье была сегодня печальна и показалась мне привлекательнее, чем у Князевых. Раза три я поймал на себе взгляд Сахнова, будто уличающий меня в чем-то неблаговидном. Я подумал было, не сплоховал ли в чем-нибудь Зарандиа, но предчувствие мое молчало, и вскоре я уже забыл о безмолвном негодовании Сахнова. Я оставался до половины двенадцатого, а затем, сославшись на дела и извинившись, отправился домой.

Вот и все.

В одиннадцать утра я был уже в своем кабинете и размышлял о том, зачем понадобился Зарандиа ужин у Кулагиных, как вдруг распахнулась дверь и мне доложили о Сахнове.

Он вошел, небрежно со мной поздоровавшись и тут же вытащив несколько листков канцелярского формата, сложенных вчетверо, и швырнул их мне на стол, да так, что листки, скользнув по поверхности стола, едва удержались на его краю, но меня так и не достигли.

В моем мозгу молнией мелькнула мысль, что Сахнов вызывает меня на дерзость, а так как мы были одни, он мог, будь на то надобность, представить наш разговор в том свете, в каком ему заблагорассудится. Это был бы номер сахновского толка, но обстоятельства последнего времени требовали не давать ему даже этого сомнительного преимущества. Поэтому я попросил подполковника Князева немедленно зайти ко мне.

Когда он явился, в кабинет заглянул адъютант Сахнова.

– Прошу вас, ротмистр, подать мне эти бумаги, что лежат на углу стола!

Адъютант вошел, немедленно протянул их мне и лишь тут ощутил неловкость – неужели он был вызван затем, чтобы подать бумаги, за которыми достаточно было протянуть руку?

– Что это, господин полковник? – спросил я, развертывая сложенные листки и тут же узнавая их: это была прокламация Спадовского!

– Вот плоды вашей деятельности, вашей опытности и, как я полагаю, проявление искреннейшей преданности! – выкрикнул Сахнов и разразился пространной тирадой, оскорбительной но тону и смыслу, в которой я представал безнадежно тупым идиотом и врагом престола, умышленно позорящим свой титул и звания.

А я слушал, удивляясь своему спокойствию, и даже радовался. На подполковнике Князеве и адъютанте Сахнова лица не было.

Наконец раздражение его выкипело, и он смолк, но злость его не унималась, будто все эти благоглупости выложил не он мне, а я ему.

Лишь сейчас в наступившей тишине я сообразил, чем я раздражал его на вчерашнем ужине у Кулагиных,– прокламация Спадовского уже лежала у него в кармане. И эта догадка, едва явившись мне, тут же увязалась с непонятными для меня словами Зарандиа, что он дожидается ужина у Кулагиных. Прокламация Спадовского в кармане Сахнова – это явно дело рук Зарандиа.

– Понятно! – вырвалось у меня, хотя я снова не мог понять, зачем это понадобилось Зарандиа. – Превосходно! Ну, а дальше?..

– Что значит – дальше? Вы, начальник тайной полиции и жандармского управления, видимо, ни во что не ставите...– И вновь посыпалось все, что уже было говорено и выкрикнуто.

Я послушал его и, не дождавшись ничего нового, звякнул колокольчиком. Он осекся, и, воспользовавшись его замешательством, я сказал:

– Четырнадцатого утром вас ждут в Кутаиси. Подполковник Князев, составьте депешу Симакину о том, что господин полковник выезжает. Если господин полковник сочтет необходимым, сопровождайте его.

Князев поднялся.

– Необходимости нет! – бросил Сахнов.

– Отлично! Как вам будет угодно... Прошу извинить, у меня дела. Желаю вам успеха, господин полковник!..

Сахнов поднялся, но как-то механически, и так же механически снова сел. Он не мог позволить себе уйти вот так, чтобы последнее слово оставалось не за ним. И ведь его, собственно, выставляли... Но, видно, ничего на ум не приходило, он двинулся к двери и, замешкавшись у порога, обернулся и прежним тоном, но теперь уже наигранным, сказал:

– Я буду вынужден доложить самому министру об этом вопиющем факте., да, да, вопиющем... Я вызвал своего адъютанта.

– Зарандиа здесь? – спросил я его.

– Да! Спит у себя в кабинете...

– Спит?

– Да, он у себя с восьми утра. Пришел и заснул.

– Разбудите и попросите ко мне.

Еще через несколько минут заспанный Зарандиа опустился в кресло возле меня.

– Меня интересуют события вчерашней ночи, Мушни.

Все подробности истории с прокламацией Спадовского стали мне известны лишь по истечении длительного времени, когда все уже осталось позади. Тогда же я обнаружил, что в разговоре со мной Зарандиа кое-что опустил. Последовательность повествования требует, чтобы пропущенное было восполнено именно теперь, а не позже и безотносительно к тому, когда я о нем узнал. Кулагин получил прокламацию Спадовского по почте, часа за полтора до приезда Сахнова и де Ламье. Он прочел ее, разумеется, пришел в негодование и немедля передал Сахнову, сопроводив своими комментариями. Сахнов прочел и, конечно, нашел в Кулагине пылкого сторонника своих взглядов по поводу того, что борьба с бунтовщиками ведется в Закавказье вяло и бестолково. Словом, неприязненные взгляды Сахнова я истолковал довольно верно – во внутреннем кармане его мундира лежал «червовый» туз. После меня вскоре разошлись и гости. Сахнов, предложив Жаннет де Ламье вечернюю прогулку пешком – ночь и правда была прекрасная,– подвел ее к своей гостинице. Она отказывалась принять приглашение полковника подняться к нему до тех пор, пока он не пригрозил ей самоубийством. Тогда женщина начала медленное и правильно организованное отступление и, произнеся: «Сериоженька! Я боюсь за тебя. Ты такой... как племенной жеребчик... горяченьки, горяченьки...» – вошла наконец в номер полковника.

О перипетиях той ночи мадемуазель де Ламье рассказала Зарандиа с пикантными подробностями. Когда ванна была готова, Сахнов предложил ей войти первой. «Прежде вы,– воспротивилась она.– а когда вернетесь и уже будете в постели, в ванну пойду я. Люблю, когда мужчина ждет меня в постели, воображая, какова я сейчас в ванне».

«На войне как на войне!»—бодро согласился Сахнов и отправился принимать ванну.

Комментарии были бы излишни. Жаннет де Ламье вытащила из кармана сахновского мундира прокламацию Спадовского, развернула ее на свету и щелкнула портативным аппаратом. Через пять минут и аппарат, и прокламация вернулись на свои места.

В эту пылкую ночь мадемуазель нашла минуту, чтобы шепнуть Сахнову, что четырнадцатого числа утром должна быть в Поти, а затем по неотложным делам ей придется ехать в Одессу.

– «Восхитительное совпадение!»—воскликнул Сахнов, и на другой день его адъютант взамен двух билетов на потийский поезд взял три: два – до Кутаиси, один – до Поти.

Когда в пять часов утра мадемуазель де Ламье вернулась домой, в ее гостиной в глубоком кресле дремал Зарандиа. Она едва не вскрикнула, но Зарандиа приложил палец к губам. Подполковник Зарандиа,– представился он. – Ваш шеф и здесь, и за пределами Российской империи! У меня мало времени, мадемуазель!»

Зарандиа довольно подробно рассказал мне об этой ночной встрече, но и здесь опустил одну деталь: он вынудил мадемуазель проявить снятую пластинку, положить ее сохнуть и лишь после этого занялся делом. Беседа с нею, ближайшие поручения, сделанные устно, инструкции, подписание документов завяли два часа. Уходя, Зарандиа напомнил хозяйке дома, что полночь ей предстоит очная ставка с поручиком Стариным-Ковальским, а затем потийский поезд надолго, скорее всего насовсем, увезет из Тифлиса избежавшую наказания ибо это диктовалось государственной необходимостью австро-венгерскую шпионку.

Было еще не поздно. Еще можно было, да и следовало исправить все, ибо события могли принять весьма грозный оборот, стану говорить о своих чувствах – это неуместно,– я знал, то все случится именно так, и тем не менее промолчал.

Когда Зарандиа закончил свой рассказ, я сказал ему, что командующий гарнизоном пожелал присутствовать при очной ставке мадемуазель де Ламье и Старина-Ковальского, пока еще пребывающего в чине поручика.

– Сомневается? – спросил Зарандиа.

– Видимо!

– Произведем в одиннадцатой квартире. Это удобнее.

Я согласился. Одиннадцатой квартирой называлась одна из наших загородных секретных резиденций.

Без пяти минут двенадцать все были на месте. Старин-Ковальский п мадемуазель до Ламье оказались за столом друг 1ротив друга. За столом сидели также Зарандиа, Шитовцез и Жружной военный прокурор Звягин. Генерал, полковник Глебич и я расположились в креслах чуть поодаль. В комнате были две двери. У каждой двери по часовому.

Очная ставка началась с обычных формальностей, и через Полчаса генерал поднялся:

– Все ясно! Проводите меня!