Поль Андреота - Сладкий вкус огня

• Название: Сладкий вкус огня
• Автор: Поль Андреота
• Издательство: Акация
• Жанр: Триллер
• Год: 1992
• ISBN: 5-88308-004-9

Главный герой романа, тридцатилетний журналист из Парижа, отправляется но заданию редакции в отдаленную гасконскую деревню, чтобы сделать репортаж о черной магии, и словно попадает в иной мир. Неожиданно вся жизнь героя как бы раздваивается. С одной стороны — привычное существование, друзья, работа, любимая жена, с другой — колдовство, таинственный старый дом, сад с сумасшедшим садовником и девушка, дочь местного знахаря, в которую герой влюбляется столь же сильно, как в свою молодую жену. Необходимо сделать выбор. Внутренний конфликт обостряется, происходит ряд загадочных событий. Наконец, оказавшись на грани безумия, герой находит совершенно иррациональный выход.

---

Я вышел из дома и прошел по дорожке, окаймленной шалфеем. Когда я распахнул дверь оранжереи, в ноздри мне ударил резкий тошнотворный запах. Осторожно закрыв за собой ржавую дверь, я очутился в самом сердце тропической ночи — именно ночи, потому что окна были окрашены в зеленый цвет, и дневной свет мог просочиться лишь там, где краска облупилась.

Я пошел налево по длинной дорожке, по обеим сторонам которой располагались полки с горшками. Хризантемы, георгины и еще какие-то неизвестные мне цветы кивали в сумраке, и можно было ощутить их теплое дыхание. Иногда одна из безликих голов задевала мое лицо, и я вздрагивал, словно от прикосновения призрака. Уже собираясь вернуться обратно, я заметил ветхую скамейку.

В этом месте краска на одном из окон была соскоблена, и немного света падало на кучу инструментов: клещи, щипцы, куски проволоки, длинные заржавленные ножницы и, наконец, укрепленная косо на старой банке свеча. Толстая красная свеча, сгоревшая более чем на три четверти. Моя дрожащая рука потянулась к ней словно к чему-то смертельно опасному. Но я не успел прикоснуться. Сзади скрипнула дверь. Я быстро, но бесшумно отскочил в сторону, укрывшись за какими-то хвойными растениями. Их иголки нещадно кололи меня, пока я пробирался вдоль стены.

При свете, который теперь проникал через открытую дверь, я увидел высокую сутулую фигуру старого садовника, лишенное выражения лицо с отвратительным красноватым пятном. Тень в царстве теней. Он передвигался, волоча ноги и тяжело дыша. Иногда он останавливался, потом шел дальше. Наконец, выбрав два горшка с цветами, он осторожно взял их на руки, словно мать, прижимающая к груди спящих близнецов, вернулся к двери и вышел наружу. Я последовал за ним.

Сначала он шел медленной скользящей походкой по едва различимой тропинке в сторону леса. Облетевшая листва желтым ковром покрывала опушку. Справа и слева простирались холмистые поля, в небе светило прохладное солнце. Я продвигался короткими перебежками, пригибаясь, когда Фу менял направление. Мне казалось, он идет к лесу, но он свернул на другую тропинку, которая поднималась по склону холма

Появилась кирпичная стена; новая, аккуратно сложенная. За ней виднелись верхушки кипарисов. Фу прошел вдоль стены и скрылся за воротами. Только дойдя до этих ворот, я понял, что мы пришли на кладбище.

Я следовал за ним, минуя часовни и ряды надгробий. «Семья Ломера». «Здесь лежит…», «Прохожий, помолись за него…» Фу прошел по центральной аллее, потом свернул направо. Я был метрах в двадцати от него, когда он остановился перед могилой, которая казалась свежее остальных. Я видел, как он склонился над ней, осторожно поставил свои горшки и стал выдергивать из земли погибшие цветы. Потом собрал опавшие листья и вместе с мертвыми цветами выбросил их в мусорное ведро. В конце концов перед надгробием осталось лишь три горшка. Потом он застыл, опустив глаза в землю и молитвенно сложив ладони. И тогда я почувствовал, что мое сердце бешено колотится, его удары передавались дереву, к которому я прислонился.

Как она тогда сказала? Нет, это я спросил: «Кто умрет, когда я уеду?» И она ответила: «Я». Внезапно мои нервы превратились в клубок взбесившихся гадюк. Едва сознавая, что делаю, я побежал и схватил садовника за плечо.

— Что случилось, Фу?

Когда он увидел меня, его глаза так округлились, что стали похожими на две лупы, и голова откинулась назад, словно уберегаясь от моего безумия. Но я настаивал: «Скажи мне правду!» Внезапно в его глазах вспыхнула ненависть, и он ударил меня сначала в ухо, потом по шее — он целил в нос, но я наклонил голову. Потом он попытался убежать, но я поймал его за куртку, которая тут же порвалась. Когда он обернулся, чтобы высвободиться, я сбил его с ног. Вдруг я почувствовал, что моя правая нога оказалась словно в капкане. Острая боль пронзила вое тело, и я упал. Некоторое время в голове стоял довольно странный шум. Потом все провалилось в небытие. Старик послал меня в нокаут.

Я смутно сознавал — вернулось ли это сознание или мое астральное тело гналось за садовником? — что он бежит по каменной дорожке. Моя голова была прислонена к надгробию, и мне достаточно было скосить глаза, чтобы прочесть вырезанную на нем надпись: «Семья Дув». Я осторожно положил руку на камень, ощущая физическую потребность погладить его и согреть своим живым теплом. Потом я открыл глаза — разве я уже не открыл их? Повсюду вокруг и внутри меня царил ужас. Подняться на ноги было так трудно, словно пришлось собирать себя по частям. Я побрел к кладбищенским воротам.

— Беги, — повторил я, — ты должен бежать.

В тишине мой голос звучал очень странно. Я надеялся встретить кого-нибудь у ворот — сторожа, крестьянку, кого угодно. Мне просто хотелось задать вопрос и получить на него ответ. Но Господь, дабы испытать меня, сделал это утро совершенно безлюдным. Только далеко в поле кто-то работал на тракторе. И справа высился собор, презиравший преходящие людские страдания. Потом я вспомнил, что в сквере стоит моя машина, и тогда наконец побежал.

Выехав на тополевую аллею, я увидел такое же скопление народа перед домом Бонафу, как и в первый день. Они наблюдали за мной с нескрываемым любопытством, потому что я совершенно не был похож на обычного посетителя. «Острый приступ», — вероятно, решили они. Я прошел прямо к дому и постучал в дверь. Никто не отозвался. Я опять принялся стучать. Сзади что-то сказали на местном диалекте, но я не понял. Наконец дверь открылась, и на пороге появился Бонафу, он был в ярости. Потом он узнал меня.

— Ах, это вы, — сказал он, — заходите.

Целитель был, как обычно, в рубашке без пиджака. В маленькой пыльной прихожей он как будто заколебался. Там в ожидании приема сидели четыре человека, в том числе женщина в черной соломенной шляпке, украшенной искусственными фруктами; трое мужчин держались несколько поодаль. Бонафу огляделся, словно ища, куда бы меня усадить, и не имея смелости заговорить первым. И вдруг где-то на втором этаже раздался неистовый вопль, и его раскаты, казалось, сотрясли весь дом до основания.

— Серж!

Сразу послышался топот бегущих ног. Она прижалась ко мне радостно и страстно. И я опять держал ее в своих объятиях. Это продолжалось около часа. Где-то в глубине моей души из боли, отчаяния, пустоты рождалась новая жизнь. Тепло вновь разлилось по моим жилам.

X

— Все вверх дном, — повторяла она. — Что случилось?

Она ходила из комнаты в комнату, всплескивала руками, словно маленькая школьница, потерявшая свой пенал.

— Во что ты тут играл?

Я медлил с ответом и в конце концов решил пока не говорить правду.

— Мне казалось, что дом стал необитаемым. Я хотел найти какие-то признаки жизни.

Тереза не обратила внимания на мое абсурдное объяснение. Решив, что вечер холодный и нам нужен огонь, она запихала в камин несколько старых досок, добавила немного скомканной бумаги и придавила все это тяжелым бревном. Казалось маловероятным, что подобное сооружение загорится. Однако через минуту пламя взметнулось вверх, как джинн, и дерево весело затрещало. Тереза села, очень довольная собой.

— Я переселилась к дяде. На время. Я иногда так делаю… Что там произошло на кладбище?

Я подробно ей рассказал, как тайно преследовал садовника, как подумал, что он ведет меня к ее могиле, и как Фу набросился на меня со страстью маньяка. Она засмеялась своим ленивым смехом. О, этот смех! Я готов был хоть триста раз умереть ради этого ласкового смеха.

— Не обижайся на него, — сказала Тереза, — Он старый солдат.

Это не повод. Я тоже был солдатом. Даже проиграл войну — и это достаточно хорошая рекомендация. Потом я спросил: «Почему он набросился на меня?»

Из ее рассказа я понял, что когда-то давно — как давно, мне не удалось установить, поскольку у Терезы было довольно слабое чувство времени — Фу был безумно влюблен в ее мать. После аварии — впервые она упомянула аварию — свет навеки померк в его глазах, и он стал каждый день носить свежие цветы на ее могилу.

— Вот почему он выращивает эти ужасные цветы. И старается, чтобы никто не узнал.

Тогда — поскольку маленький Фрейд дремлет в каждом человеке — я ухватился за возможность расспросить Терезу о матери.

— Она была красива?

— Ну…

— Ты ее очень любила?

— Я никого особенно не любила, кроме тебя, — сказала Тереза. Но она упомянула еще одну вещь: у матери была страсть к цветам.

— В этом доме всегда было много цветов. Только мать не могла вынести, когда они увядали. Цветы меняли каждый день, и всегда их не хватало.

Огонь умер с приходом ночи. Тереза умолкла. В темноте она дышала глубже, как растение. Я наклонился и нежно поцеловал ее глаза. Делая это, я испытывал блаженное чувство полной свободы. Где-то далеко были Берни, Ким. Я сам оказался где-то далеко. Она медленно повернула голову — медленнее, чем вращались зубчатые колеса в настенных часах, которые висели в прихожей. Эта маленькая королева тишины могла пробыть в таком состоянии лет триста и не проронить не звука.