Владимир Ильин - Последняя дверь последнего вагона

• Название: Последняя дверь последнего вагона
• Автор: Владимир Ильин
• Издательство: ЭКСМО-Пресс
• Жанр: Боевая фантастика
• Год: 2005
• ISBN: 5-699-11071-2

Лен Сабуров — специалист по аномальным явлениям, считавший когда-то реинкарнацию мистикой и бесовщиной, становится реальной жертвой своих заблуждений. Перефразируя поэта: Лей, отдав концы, не умирает насовсем. Душа его, отягощенная опытом, воспоминаниями и нерешенной задачей по поимке вселенского злодея Артура Дюпона, пробуждается в теле обыкновенного пятилетнего пацана Саши Королева и требует действия. Более того, людей, подобных Сабурову, оказывается множество, что влечет за собой события курьезные, драматические и совершенно невероятные.

---

Астратов прикуривает очередную сигарету — в последнее время он курит по-страшному, почти без перерывов, и порой мне кажется, что лицо его пожелтело не от недосыпания, а от никотина.

— Бывают и самозванцы другого рода, — продолжает он, с отвращением выпуская изо рта клуб сизого дыма и откашливаясь. — Им не нужно богатство, но они гонятся за чужой славой… хотя бы посмертной… Кстати, мы все-таки допросили твоего литератора… Нет-нет, не бойся, раскололся он без всяких инъекций и гипноза. Стоило его чуть-чуть припугнуть — и душонка его дрогнула… И оказалось, что никакой он не Баринов.

— А кто? — не удерживаюсь я от естественно риторического вопроса.

— Некто по фамилии Добробабенко, правда, тоже — Никита. И тоже — боец литературного фронта. Пописывал книжки, которые, в силу своей заурядности, не пользовались спросом у читателей и благополучно кончали свою жизнь либо в запасниках библиотек, либо в макулатуре… Но, как всякий графоман, Добробабенко искренне считал себя гением, которого мир не оценивает должным образом. И когда он скончался от укуса энцефалитного клеща (это я так, к слову), а потом воскрес в новом обличье, то сразу же смекнул: вот удобный случай стать известным писателем. Одним из тех, чьей популярности и даровитости он всегда завидовал… Он уже потирал руки от предвкушения: мол, в скором времени читатели, ранее презиравшие его опусы, будут нарасхват раскупать их. а критики, не удостаивавшие ранее его вниманием, будут взахлеб расхваливать его книги — лишь потому, что на обложке будет стоять фамилия автора бестселлеров…

Я грустно качаю головой. Почему-то я не испытываю ни малейшего презрения к лже-Баринову. И зря Астратов так распинается передо мной. Да, те, кто воспользовался своей реинкарнацией, чтобы солгать, поступили непорядочно. Но разве те, кто оживил их сознание в чужом теле, не способствовали этому?

Когда появляется возможность прожить новую жизнь, каждый старается сделать ее лучше и достойнее своего первого бытия. Только одни хотят получить все сразу, а другие надеются на свои силы…

Парадоксально, но факт: возможность, о которой раньше люди не смели и мечтать, став реальностью в наших условиях, выродилась в жуткую трагедию. Наверное, иначе быть и не могло. Ведь, если вдуматься, победа над смертью нарушает незыблемые законы природы. Это — покушение на устои мироздания, а значит, преступление против всей Вселенной…

— Ну ладно, — вздыхает Астратов. — Вижу, я утомил тебя своими разговорами… Рука-то сильно болит?.. Ничего, заживет как на собаке. У детей все раны быстрее заживают, не то что у взрослых… Ты отдыхай, набирайся сил. А мне еще сегодня столько дел предстоит!..

Разговор наш происходит в больничной палате. На территории Дома имеется свой собственный стационар, хотя особой нужды в нем нет. Кроме меня, сейчас здесь содержатся всего несколько «воспитанников». Трое — с простудой, а в палате напротив лежит мужчина в образе рыжеволосой девчонки, сломавший ногу на третий день своего пребывания в непривычном детском теле — решил, дурачок, спускаться по лестнице прыжками через ступеньку…

Меня поместили сюда прошлой ночью, сразу после моей встречи с Цвылевым-Семядубом. Формально — из-за руки, хотя ножевое ранение было пустяковым: лезвие распороло только кожу на предплечье. Гораздо серьезнее дело обстояло с непонятным психофизиологическим расстройством.

Беспричинный ужас, который я относительно благополучно преодолел после беседы с Бариновым, внезапно охватил меня с еще большей силой там, среди деревьев, когда на моих глазах пятилетний мальчик хладнокровно вонзил себе в сердце нож. На некоторое время у меня пропала способность дышать, потом начались судороги. Врачи посчитали, что речь идет о вегетативно-сосудистой дистонии.

Но я думаю, что дело не в этом. Мне кажется, что организм Саши Королева бунтует против тех нервных перегрузок, которым я его подвергаю. Как беременная женщина, порой я чувствую, что где-то глубоко внутри меня, затаившись, спит крепким сном детское сознание. И, как плод во чреве ощущает волнения матери, так и оно время от времени содрогается, когда его тревожат мои черные мысли и страх перед будущим. И. наверное, в такие минуты оно ворочается беспокойно внутри меня, пытаясь проснуться от кошмаров, но мое «я» вводит ему очередную порцию снотворного, и тогда оно опять забывается сном, похожим на кому.

Мне прописали больничный режим, усиленное питание и витамины, много витаминов.

Но лучше бы мне прописали другое — возможность навсегда раствориться в небытии, уступив право владеть этим тельцем мальчику, который присутствует во мне.

Хотя бы пару недель имеет он право пожить, в конце концов, или нет?!.

— Послушай, Юра, — неожиданно для себя говорю я в спину Астратову, направляющемуся к дверям палаты. — У меня есть одна просьба, которая наверняка покажется тебе очень странной и даже, наверное, преступной. Но я считаю, что ты должен ее выполнить…

— Что такое? — оборачивается он. — Уже надоело валяться на койке и тянет в бой? Нет-нет, Лен, отлежись еще немного… Поверь, ты нам пока не нужен…

— Ловлю вас на слове. Именно об этом я и хотел тебя попросить.

— Что-то я не понимаю тебя, — хмурится Астратов. Вернувшись к моему ложу, он присаживается на корточки и пытливо смотрит мне в глаза, словно надеясь прочитать мои мысли.

Но я отворачиваюсь к стене.

— Не сочти это предательством или дезертирством с моей стороны, — говорю я, не слыша своего голоса, — но я хотел бы, чтобы меня отвезли домой…

— Домой? — удивляется он. — Но там, где ты раньше жил, давно живут другие люди, и их нельзя…

— Да нет, — обрываю я его. — Я имею в виду дом Королевых.

— Но зачем тебе это? Они ж тебе абсолютно чужие люди, Лен!..

— Зато я им не чужой.

— Что за чушь, Лен?.. Э-э, да ты, видно, действительно переутомился. Давай-ка выспись как следует, наберись сил — и сам увидишь, что просьба твоя не только не имеет смысла, но и невыполнима…

Этого и следовало ожидать. Кто о чем, а начальник Раскрутки — прежде всего о деле. О том, что возвращение меня к родителям Саши будет связано с решением ряда сложных проблем. Как объяснить им, где я находился все это время и почему от меня не было никаких вестей? Как и где меня «нашли» и почему сразу же не поставили об этом в известность родителей? И много еще чего в том же духе. А объяснять все это нужно будет так, чтобы у Виктора и Татьяны не возникло сомнений в истинности выдуманной истории. А еще чтобы об этом не пронюхали средства массовой информации.

Лишние хлопоты сулит Астратову исполнение моей просьбы.

Нет, ребята, никуда от меня вы не денетесь, стискиваю зубы я. Я все равно заставлю вас, вот увидите!..

В конце концов, вы в долгу перед мальчиком Сашей, а долги рано или поздно надо возвращать.

— Кстати, раз уж пошла такая пьянка, то у меня есть еще одна просьба… точнее — требование. — Я стараюсь смотреть Астратову прямо в глаза. — Перестаньте держать всех взрослых детей в этой тюрьме. Отпустите их. Всех до одного…

— Что-о? — Астратов машинально лезет в карман пиджака за своим табачным допингом, но сигаретная пачка оказывается пустой, и он с досадой швыряет ее в угол палаты. — Куда это я их должен отпустить?

— На свободу, — спокойно говорю я. — В новые семьи. Или к прежним родным. Куда они сами захотят… Они имеют на это право.

Астратов открывает рот, но я неумолимо продолжаю:

— Я знаю, что ты можешь мне сказать. Юра. Что тогда ваша операция будет сорвана. Что мир узнает правду о том, как эти дети превратились в других людей. Что придется рассказать человечеству о предстоящей гибели. Что это вызовет хаос и анархию во всемирном масштабе, и тогда грянет взрыв почище того, который заготовил главарь Спирали… Я все это знаю не хуже тебя. Но подумай сам, Юрий Семенович!.. Неужели другая чаша весов, на которой лежат принципы гуманности и стремление сделать людей счастливыми хотя бы на несколько дней, не может перевесить все твои рационально-служебные соображения?!.

Следует долгая пауза, в течение которой до моего собеседника, видимо, постепенно доходит суть моей речи. А потом в его голосе звенит ледок отчуждения: — Вот оно что… Я-то решил, что ты просто устал. А теперь вижу: не устал ты, а струсил. Поверил в то, что мир вот-вот обрушится в пропасть, и поднял лапки: сдаюсь, мол… И ты хочешь, чтобы мы все капитулировали перед этим подонком? Так знай: даже в самый последний день и час, когда такие, как ты, будут готовиться отдать богу душу, я и мои парни будем делать все, чтобы не допустить этого… Да, мы до сих пор не знаем, какую мину под планету подложил этот урод и что это будет: серия взрывов тайных ядерных арсеналов, тектоническая бомба, которая расколет земную кору и сместит полюса, или какой-нибудь смертельный вирус! И я лично не уверен, что мы сумеем спасти старушку-Землю!.. Но это — не причина для того, чтобы перестать выполнять свой долг и свою работу!.. До последнего вздоха!.. Ты меня понял?!. Да, видеть, как гибнут люди, множество людей, тяжело!.. Но в сотню раз тяжелее сознавать при этом, что ты сделал не все, что было в твоих силах, а значит, в их смерти есть и твоя вина!..