Говард Лавкрафт - Чужой

• Название: Чужой
• Автор: Говард Лавкрафт
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 1992

---

Говард Филлипс Лавкрафт Чужой

Грезилось ночью Барону немало жутких страстей:
Ведьмы и демоны, сонмы гигантских могильных червей.
Черное воинство снилось Барону недаром,
Мучило, мучило это его бесконечным кошмаром.

Китс

Несчастен тот, кому при воспоминаниях о детстве приходят на ум только страхи и печаль. Несчастен тот, кому вспоминаются только проведенные в одиночестве долгие часы в громадном мрачном зале с коричневыми портьерами и сводящими с ума длинными рядами старинных книг, кому снова и снова мерещатся бесконечные страшные сумерки в роще гигантских, причудливых, увитых виноградными лозами деревьев с их молчаливо скрученными в вышине ветвями. Такой судьбой наделили меня боги — меня, ошеломленного, разочарованного, опустошенного и разбитого. Но я довольствуюсь тем, что имею, и отчаянно цепляюсь даже за эти скудные воспоминания в те мгновения, когда мысли мои внезапно устремляются вовне — к другому .

Я ничего толком не знаю о том месте, где я родился. Знаю только, что замок был невероятно старым и ужасным, с темными переходами, высокими потолками, где глаз натыкался только на паутину и тени. Камни в ветхих коридорах всегда казались мне отвратительно влажными, и меня постоянно преследовал тошнотворный запах — словно здесь гнили трупы бесчисленных давно умерших поколений. В замке всегда царил полумрак и я, время от времени, чтобы испытать хоть какое-то облегчение, зажигал свечи и пристально смотрел на них. Ни за одной дверью нельзя было увидеть солнца, потому что суровые гигантские деревья намного возвышались над самой высокой из доступных мне башен. Только одна единственная черная башня поднималась над деревьями и уходила в неизвестное и непонятное мне небо, но она была уже полуразрушена и невозможно было подняться на ее верх, разве что невообразимым образом вскарабкаться по отвесной стене, цепляясь за камни.

Я, должно быть, прожил годы в этом месте, хотя и не могу точно определить сколько. Наверное обо мне кто-то заботился, но я не помню никого, кроме себя, ни одного живого существа, кроме бесшумных крыс, летучих мышей и пауков. Я полагаю, что тот, кто присматривал за мной, был невероятно стар, потому что мое первое воспоминание о ком-то живом рисует мне кого-то похожего на меня, но разбитого и ветхого, как сам замок. Для меня не было ничего гротескного в тех костях и скелетах, что были разбросаны в склепах глубоко под основанием замка. Я, фантазируя, связывал эти предметы с каждодневными событиями и находил их вполне естественными, даже более естественными, чем цветные картинки с изображениями живых существ, которые я обнаруживал в многочисленных заплесневелых книгах. Из этих книг я узнал все, что знаю теперь. Ни один учитель не понуждал и не наставлял меня, и я не помню, чтобы слышал когда-нибудь человеческий голос за все эти долгие годы. Даже свой собственный голос мне был незнаком, потому что хотя я и читал в книгах о разговорах, но никогда сам не пробовал говорить вслух. Точно так же я не представлял себе своей внешности, потому что в замке не было ни одного зеркала, и я инстинктивно считал себя сродни тем юношам, чьи нарисованные и раскрашенные фигурки попадались мне на рисунках в книгах, Я ощущал себя молодым, потому что знал мало и почти ничего не помнил. Выбравшись из замка за гнилым рвом, под темными безмолвными деревьями, я часто лежал, часами мечтая о прочитанном в книгах и страстно воображая себя среди пестрой толпы в солнечном мире за этими бесконечными лесами. Однажды я попробовал выбраться из этого места, но чем дальше в лес я углублялся, тем больше сгущались тени и тем больше воздух вокруг наполнялся тягостным страхом, и, наконец, в исступлении я бросился бежать назад, к замку, боясь заблудиться в лабиринтах ночного безмолвия.

Так долгими, казавшимися бесконечными сумерками, я мечтал и ждал, хотя и не знал, чего я жду. Потом в полумраке и одиночестве моя жажда света сделалась такой неудержимой, что я не мог больше оставаться там и протянул молящие руки к единственной высокой черной башне, которая поднималась над лесом и уходила в полное неизвестности небо. И, наконец, несмотря на угрозу сорваться, я решил взобраться на башню, потому что лучше было взглянуть на небо и погибнуть, чем прожить всю жизнь в сумерках, так и не увидев ни разу дневного света.

Погода стояла сырая, я поднялся по стертым древним каменным ступеням до уровня, где они кончались, а дальше, ежесекундно рискуя упасть, стал карабкаться вверх, цепляясь за мельчайшие выступы. Страшным и грозным казался мне этот мертвый каменный цилиндр без ступеней, черный, разваленный и заброшенный, полный взбудораженных летучих мышей с бесшумными крыльями. Но еще более страшной и грозной казалась мне замедленность моего продвижения: я карабкался уже из последних сил, а тьма все не рассеивалась и вокруг по-прежнему царил холод, подобный холоду древних могил. Я содрогался всякий раз, когда пытался понять, почему еще не видно солнце, и каждый раз, когда отваживался взглянуть вниз. Я вдруг вообразил, что уже настала ночь и тщетно ощупывал свободной рукой стены в поисках оконного проема, в который я мог бы заглянуть и посмотреть вверх, даже не в силах оценить высоту, которой смог достичь.

Внезапно, после бесконечно долгого и страшного карабканья во тьме этой вогнутой кошмарной пропасти, я почувствовал, что моя голова уперлась во что-то твердое, и понял, что наконец добрался до потолка или, по крайней мере, до перекрытия. Протянув в темноту свободную руку, я ощупал преграду и обнаружил, что она каменная и недвижимая. Потом я пробирался вокруг башни, цепляясь за любые выступы в слизистых стенах до тех пор, пока моя рука не ощутила, что эта преграда на моем пути наверх чуть подалась. Тогда я уперся в плиту (или люк?) головой, используя обе руки, чтобы поднять ее. Там, наверху, тоже не оказалось света, и когда мои руки откинули эту последнюю преграду, я сообразил, что мой путь окончен, потому что плита оказалась обычным люком, ведущим на горизонтальную каменную поверхность даже большей окружности, чем основание башни. Несомненно, это был пол какой-то высокой и просторной наблюдательной камеры. Я осторожно вполз в нее, стараясь при этом не дать тяжелой плите упасть на свое место, прежде чем я выберусь, но в последний момент она все-таки выскользнула из моих рук и захлопнулась. Когда я, измученный, лежал неподвижно на полу, то слышал жуткое эхо ее падения, и все же в душе надеялся, что когда возникнет необходимость, я снова сумею открыть люк.

Убежденный, что теперь я нахожусь на достаточной высоте над проклятыми все закрывающими ветвями деревьев, я поднялся с пола и стал искать окно, надеясь наконец-то, впервые в жизни, взглянуть на небо, луну и звезды, о которых я столько читал. Но меня ждало горькое разочарование, я повсюду натыкался только на громадные мраморные выступы, на которых размещались отвратительные продолговатые ящики разных размеров. Все больше я задумывался над обнаруженным и изумлялся древним тайнам, которые хранились многие века здесь, в этих верхних, отрезанных от жилых помещений замка апартаментах. Затем неожиданно мои руки нащупали портал с каменной дверью, украшенной какой-то глубокой резьбой. Дверь оказалась закрытой, но, собравшись с силами, я преодолел сопротивление и опрокинул ее внутрь. Как только мне удалось это сделать, меня захлестнула волна неописуемого восторга, какого мне никогда не приходилось испытывать ранее: через богато орнаментированную железную решетку, освещая каменный свод с несколькими ступенями, поднимающимися от только что открытой мною двери, сияла спокойная полная луна, которую я до этого видел разве что во сне или в смутных видениях, которые я даже не осмеливаюсь назвать воспоминаниями.

Вообразив, что я достиг наконец наивысшей точки замка, я сделал несколько поспешных шагов по ступеням, но споткнулся и замер, когда луна внезапно зашла за тучу и оставила меня в кромешной тьме. Я стал продвигаться осторожнее. По-прежнему было очень темно, когда я наконец добрался до решетки. Осторожно ощупав ее руками я обнаружил, что она не заперта, но не стал сразу открывать ее, опасаясь упасть с огромной высоты, на которую взобрался. А потом вышла луна. Я испытал неописуемое, какое-то дьявольское потрясение, абсолютно неожиданное и гротескно невероятное. Мне не с чем было сравнить то ужасное воздействие на мои нервы, которое произвела увиденная картина странных чудес открывшегося мне вида. Представшее передо мной зрелище оказалось настолько же простым, насколько и поразительным, потому что вместо головокружительной перспективы верхушек деревьев вокруг меня на уровне железной решетки простиралась всего лишь... ТВЕРДАЯ ЗЕМЛЯ, украшенная мраморными плитами и колоннами и затененная древней каменной церковью с призрачно сверкающим в лунном свете полуразрушенным шпилем.