Говард Лавкрафт - Храм

• Название: Храм
• Автор: Говард Лавкрафт
• Жанр: Ужасы и Мистика

---

Говард Филлипс Лавкрафт Храм

(Рукопись, найденная на побережье Юкатана)

Двадцатого августа 1917 года я, Карл-Хайнрих, граф фон Альтберг-Эренштейн, командор-лейтенант имперского военного флота, передаю эту бутылку и записи Атлантическому океану в месте, неизвестном мне: вероятно, это 20 градусов северной широты и 35 градусов восточной долготы, где мой корабль беспомощно лежит на океанском дне. Поступаю так в силу моего желания предать гласности некоторые необычные факты: нет вероятности, что я выживу и смогу рассказать об этом сам, потому что окружающие обстоятельства настолько же необычайны, насколько угрожающи, и включают в себя не только безнадежное повреждение У-29, но и совершенно разрушительное ослабление моей немецкой железной воли.

В полдень, восемнадцатого июня, как было доложено по радио У-61, идущей в Киль, мы торпедировали британский транспорт «Виктори», шедший из Нью-Йорка в Ливерпуль; координаты с.ш.45^16', з.д.28^34'; команде было разрешено покинуть корабль, который тонул очень эффектно: сначала корма, нос высоко поднялся из воды, пока корпус погружался перпендикулярно дну. Наша камера ничего не пропустила, и я сожалею, что эти прекрасные кадры никогда не попадут в Берлин. После этого мы потопили шлюпки из наших орудий и погрузились.

Когда мы перед закатом поднялись на поверхность, на палубе оказалось тело матроса: его руки странным образом вцепились в поручни.

Бедняга был молод, довольно смугл и очень красив: наверно, итальянец или грек — без сомнения, из команды «Виктори». Очевидно, он искал спасения на том самом судне, что вынуждено было разрушить его собственное, — еще одна жертва грязной войны, развязанной этими английскими свиньями против фатерланда. Наши люди обыскали его на предмет сувениров и нашли в кармане куртки очень старый кусок слоновой кости, из которого была вырезана голова юноши в лавровом венке. Мой напарник, лейтенант Кленце, решил, что вещь эта очень древняя и большой художественной ценности, поэтому забрал ее себе. Как она могла достаться простому матросу — ни он, ни я вообразить не пытались.

Когда тело отправляли за борт, произошло два инцидента, серьезно взбудораживших команду. Глаза мертвеца были закрыты; однако, когда его волокли к перилам, они распахнулись, и многим показалось, что они пережили странную галлюцинацию — пристально и насмешливо эти глаза посмотрели на Шмидта и Циммера, наклонившихся над телом. Боцман Мюллер, пожилой человек, мог бы быть и поумней, не будь он эльзасским свинопасом, полным предрассудков; его так потряс этот взгляд, что он следил за телом и в воде и клялся, что когда оно погрузилось, то расправило члены на манер пловца и поплыло под волнами на юг. Кленце и мне не понравились эти проявления крестьянского невежества, и мы сурово отчитали команду, особенно Мюллера. Следующий день нас очень встревожил — заболели некоторые члены команды. Они явно страдали нервным перенапряжением, вызванным длительностью плаванья, и мучились дурными снами. Некоторые выглядели совершенно отупевшими и подавленными: удостоверившись, что они не симулируют, я освободил их от вахты. Море было бурно, поэтому мы погрузились: на глубине волнение не так беспокоило. Здесь и люди стали сравнительно спокойней, несмотря на какое-то странное южное течение, которого не было на наших океанографических картах. Стоны больных были решительно несносны: но пока они не деморализовывали команду, мы не принимали крайних мер. Наш план был оставаться там до пересечения с курсом лайнера «Дакия», упомянутом в донесении агентов в Нью-Йорке.

Рано вечером мы всплыли — море было спокойно. На севере виднелись дымы эскадры, но расстояние и наша способность погружаться хранили нас. Меня куда больше беспокоила болтовня боцмана Мюллера, который к утру стал еще более буйным. Он впал в отвратительное ребячество, нес чушь о мертвецах, плавающих за иллюминаторами и глядящих на негр в упор, и что он узнал в них тех, кто погиб, пал жертвой наших славных германских побед. А еще он сказал, что юноша, которого он нашел и вышвырнул за борт, был их вождем. Это было очень мрачно и нездорово: поэтому Мюллеру надели кандалы и выдали хорошую порку. Наказание команде не понравилось, но дисциплина нужна. Мы также отклонили просьбу делегации, возглавляемой матросом Циммером, чтобы изваяние слоновой кости было выброшено за борт. Двадцатого июня матросы Бем и Шмидт, заболевшие накануне, впали в буйство. Сожалею, что в состав офицеров не входят врачи, ведь немецкие жизни драгоценны: но нескончаемый бред этих двоих и их ужасные проклятия настолько подрывали дисциплину, что пришлось принять крутые меры. Команда восприняла это мрачно, зато, похоже, успокоилась. Мюллер больше не доставлял нам хлопот. Вечером его освободили и он молча вернулся к своим обязанностям.

В течение недели мы все издергались, поджидая «Дакию». Напряжение усугублялось исчезновением Мюллера и Циммера, без сомнения, покончивших с собой из-за преследовавших их страхов, хотя никто не видел, как они бросались за борт. Я был даже рад избавиться от Мюллера: само его молчание неблагоприятно влияло на команду. Все теперь старались молчать, словно сдерживая тайный страх. Многие заболели, но никто не доставлял хлопот. Лейтенант Кленце от бессилия и напряжения выходил из себя по малейшему поводу: например, из-за дельфинов, все чаще собиравшихся вокруг У-29, из-за крепнущего южного течения, не отмеченного на наших картах. Наконец стало ясно, что «Дакию» мы пропустили. Такие неудачи случаются, и мы скорее обрадовались, чем огорчились, ведь теперь мы могли вернуться в Вильгельмсхавен. Днем двадцать восьмого июня мы повернули на север и, несмотря на комичные затруднения из-за необычайных масс дельфинов, скоро легли на курс.

Взрыв в машинном отделении произошел в два часа дня и был полной неожиданностью. Никаких дефектов машин или небрежности персонала отмечено не было, и все же корабль тряхнуло до последней заклепки жутким ударом. Лейтенант Кленце помчался в машинное и обнаружил, что топливные цистерны и почти весь двигатель разворочены, а инженеры Шнайдер и Раабе убиты на месте. Наше положение внезапно стало безвыходным: хотя химические регенераторы воздуха были целы и мы могли всплывать и погружаться, пока действовали насосы и аккумуляторы, но двигаться лодка не могла. Искать спасения в шлюпках означало отдать себя в руки врагов, бессмысленно ожесточенных против великой германской нации, а радио молчало с тех пор, как перед атакой на «Виктори» мы связывались с подлодкой нашего флота. С момента аварии до второго июля мы постепенно дрейфовали на юг — без карт, не встречая судов. Дельфины кружат вокруг У-29; примечательное обстоятельство, если учесть покрытое нами расстояние. Утром второго июля мы засекли военное судно под американским флагом, и люди настойчиво требовали нашей сдачи. Наконец лейтенанту Кленце пришлось застрелить матроса Траута, особенно рьяно подбивавшего остальных на этот антигерманский акт. На время это усмирило команду, и мы погрузились незамеченными.

На следующий день с юга налетели плотные стаи птиц, океан разбушевался. Задраив люки, мы ждали затишья, пока не поняли, что надо либо нырнуть, либо дать себя разбить волнам. Давление воздуха и напряжение падали, и нам хотелось избежать ненужной траты наших скудных запасов; однако выбора не было. Мы спустились неглубоко, и когда через несколько часов море успокоилось, мы решили снова всплыть. Однако здесь возникла новая неприятность: лодка отказалась всплывать, несмотря на все усилия механиков. Людей испугало это подводное заточение, и кто-то снова забормотал о костяной фигурке лейтенанта Кленце, но вид автоматического пистолета их успокоил. Мы все время старались занять чем-то этих бедолаг, ковырялись в машине, хотя знали, что это бессмысленно.

Кленце и я обычно спали в разное время; когда спал я, около пяти часов вечера, четвертого июня начался общий бунт. Шестеро оставшихся свиней, зовущих себя моряками, считая, что застали нас врасплох, с дикой яростью мстили нам за наш отказ сдаться янки два дня назад. Рыча, как звери — они ими и были, — они крушили инструменты и мебель, вопя чушь и проклятия костяному амулету и смуглому мертвецу, что сглазил их и уплыл. Лейтенант Кленце был словно парализован и бездействовал. Впрочем, чего еще следовало ожидать от этих мягких женоподобных выходцев с Рейна? Я застрелил всех шестерых — так было нужно.

Мы выбросили всех через торпедный аппарат и остались в лодке одни. Лейтенант Кленце нервничал и беспробудно пил. Было решено, что мы постараемся прожить как можно дольше, пользуясь большим запасом продовольствия и регенераторами воздуха, ни один из которых не пострадал во время бунта. Наши компасы, глубиномеры и другие тонкие инструменты были разбиты; отныне мы могли полагаться только на догадки, часы и календари, а также отсчитывать дрейф по предметам, видимым из рубки и иллюминаторов. К счастью, у нас еще были запасные батареи на долгий срок для внутреннего освещения и для прожекторов. Мы часто включали круговое освещение, но видели только дельфинов, плывущих параллельно нашему курсу. К этим дельфинам я испытывал научный интерес — ведь обычный Delphinus delphis есть китообразное млекопитающее, неспособное выжить без воздуха; я же видел одного из них плывущим около двух часов, не поднимаясь.