Иван Ле - Хмельницкий. Книга третья

• Название: Хмельницкий. Книга третья
• Автор: Иван Ле
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1974

Трилогия «Хмельницкий» — многоплановое художественное полотно, в котором отражена целая историческая эпоха борьбы украинского народа за свою свободу и независимость под водительством прославленного полководца и государственного деятеля Богдана Хмельницкого.

---

30

Расходились, словно таяли от теплых слов старшого. Прощаясь с людьми на площади, Богдану хотелось каждому пожать руку, — ведь кто его знает, придется ли еще встретиться в тесном кругу спаянных единой волей людей. Судьба воина полна всяких неожиданностей.

Пожимая людям руки, Богдан напоминал:

— Я, Хмельницкий, Богдан Хмельницкий из Чигирина! Будете в наших краях, прошу в гости. И в великий пост троицу отпразднуем. Приезжайте в Субботов, друзья…

Кривонос восхищался Богданом, а в голове роились мысли: как быть дальше? Где применить его ум, энергию, бесстрашие? Не каждый шляхтич так образован, как Хмельницкий. А как закалял свою волю при сложных взаимоотношениях с Короной? Не у каждого есть такая вера в силу народа, как у Хмельницкого. Такому бы страной, родной землей управлять, а не выполнять мелкие, шпионские поручения гетманов.

— Давай-ка, брат, поговорим и мы. Давно мы не беседовали с тобой! — сказал Максим Кривонос прощавшемуся с людьми Богдану.

— Давай, Максим, хоть и помолчим, лишь бы вместе, чтоб души наши говорили. Более двадцати лет горе мыкал и ты. Да и мне не сладко пришлось в проклятой турецкой неволе…

— Нет, не совсем так, Богдан. Я хотя и был изгнанником, но на чужбине чувствовал себя свободным, как орел. А ты…

— Я тоже старался вырваться на волю, Максим. Турецкий плен явился для меня рубежом между юностью и зрелостью. Это, брат, хотя и жестокая, но хорошая школа для нашего брата казака. Да и там, даже среди турок, встречаются настоящие люди, с душой и сердцем побратимов, не говоря уже о таком великомученике, как патриарх Лукарис Царьградский.

— Слыхали, слыхали и мы о нем. Погиб святейший, вечная ему память и слава! Как казака, замучили его на галерах и с камнем на шее бросили в море. А не слыхал ли ты еще об одном великом человеке, борце за свободу — Кампанелле?..

— О боже праведный, Кампанелла! Его названый брат помог мне бежать из неволи… Говори, что случилось с этим гигантом науки и мучеником. Слыхал я, что он бежал во Францию. У меня есть некоторые его книги на латинском языке.

— Умер и Кампанелла. Сколько зим ему пришлось отсидеть в казематах, калекой вырвался из когтей иезуитов. А умер он во Франции солнечным майским утром!..

— Умер солнечным утром! — как молитву, повторил Богдан за Кривоносом.

— Трагической была его судьба. Но итальянский, испанский да и французский народы старались облегчить ее. Простые люди похитили Кампанеллу, переправили во Францию уже совсем немощного, но прославившегося на весь мир! Народ явился стоголосым глашатаем его славы и оказал большую услугу истории и науке, сохранив его сочинения! — мечтательно произнес Кривонос, словно читал по писаному.

— Кампанелла! — вздохнул Богдан. — «Город солнца», пророческая фантазия мечтателя о том, как сделать людей равными, как лучше использовать материальные блага, добытые коллективным трудом! Это гигант мысли, да жаль, что он был одинок!

— Нет! На земле много хороших людей, Богдан. Кампанелла тоже не был одиноким в своей борьбе за равенство людей. Слыхал ли ты о Рембрандте? Об этом простом голландском маляре, ставшем великим художником! Наверно, слыхал?

— Только то, что успел мне рассказать о нем наш хитромудрый Юрко Вовгур. Хотелось бы, чтобы и ты подробнее поведал мне о нем. Мне известно, что он освободил тебя из неволи, как меня святитель Лукарис! А что мы, собственно, знаем еще? Только то, что мир велик, а знания держат паны под замком, как скряги золото. Сами едут учиться в западные страны. На лазурных берегах постигают науку. А как тянутся к знаниям простые люди! Но что мы можем знать…

Беседа затянулась до ночи. Порой они говорили с таким пылом, словно призывали друг друга к борьбе, то начинали вспоминать роскошные зеленые луга на побережье Днепра и даже девушек. Один вздыхал, завидуя женатому Богдану, второй утешал как мог.

— Не утешай, Богдан. Вспоминаем мы об этом скорее как о своей юности, далекой теперь молодости. Которая из них была для тебя первой Евой? Изменившая тебе послушница монастырская, прельстившаяся богатством и султанской славой, или настоящая турчанка…

— Их было две на заре моей молодости…

— Даже две! Две женские судьбы коснулись крыльями в стремительном взлете юности… А Рахиб-хоне такая же несчастная, как и Анна-Алоиза, встретившаяся на моем тернистом пути. Иезуиты отняли у нее женское счастье и материнскую радость… А что я могу сказать о своей Василине из Подгорца? Разыскал я ее, свою первую и юношескую любовь. Она теперь пожилая вдова, долго не могла узнать меня, а может, из предосторожности просто боялась признаться. От меня родила, говорит, сына Николая, но уже будучи замужем за другим. Родители поторопились, чтобы не осталась с байстрюком в девках! А жаль, что она не осталась в девках!.. «Николай стал теперь казаком», — сказала она. Вот и ищу, как вчерашнюю мечту. Николай Подгорский…

— Рахиб-хоне и не обещала мне сына, будучи четвертой у моего баши. Только… Не стоит об этом…

— Да, Богдан, не стоит. Поговорим об этом в другой раз. Тебе пора. Каменецкие шляхтичи, наверное, уже послали своих джур к коронному гетману с сообщением о твоем пребывании здесь.

— Ты прав. Я рад, что мы с тобой начали этот большой разговор! А Рахиб-хоне, или скорее уж Ганна, или твоя Василина — это только сердечные занозы.

— Но эти занозы все-таки глубоко вонзились в наши сердца, — засмеялся Кривонос. — На всю жизнь!

— Это тоже роднит нас с тобой. Николая Подгорского я поищу у нас. Лучше бы тебе самому приехать к нам! Где такому быть, как не среди запорожцев! А наш разговор мы еще продолжим. Лукарис, Кампанелла, Рембрандт! Есть о ком вспомнить и нам!.. Может быть, заглянешь хоть на несколько дней ко мне в Субботов. Ни бог, ни сатана не узнает! Твой след своими ногами затопчу, не позволю шляхтичам выполнить их людоедский приговор.

— Люди уже готовы к восстанию. Нельзя их оставлять одних, погибнут. Об этом и ты не забывай. Но знай, что мы на Подольщине готовы в ближайшую весну вспахать и посеять зерна свободы! Однако подождем приднепровцев!..

Часть вторая «Вместе с сухим и сырое загорится!»

1

В субботовском хуторе Хмельницкого шумно праздновали новые крестины. У них родился второй сын.

Только вот роженица до сих пор еще оставалась в постели, вызывая тревогу у родных. Тяжелые роды измучили, обессилили немолодую уже женщину. Целую неделю пролежала она в тяжелой послеродовой горячке и, лишь когда пришла в сознание, узнала, что родила сына. Радовалась ли она появлению еще одного ребенка на свет и в без того большой семье, трудно сказать.

— Мальчика привел господь бог принять от тебя, Ганна. Будь здорова, доченька! — сказала уже совсем состарившаяся Мелашка, когда та открыла глаза.

— А кормите вы его?.. — забеспокоилась Ганна, с трудом поворачивая тяжелую голову.

— А как же, бог с тобой! Соседка молодуха вам еще спасибо говорит. Три раза в день носим к ней кормить ребенка. Чтобы не распирало, говорит… Молочной породы молодуха!

Богдан был рад рождению второго сына. Тимоше пошел уже восьмой год, а рос он один в окружении девочек. Он тяжело переболел оспой, которая оставила следы на его лице. Сейчас все тревоги за его жизнь остались позади, но мать глубоко переживала за сына, оставшегося на всю жизнь с оспенным лицом.

Хмельницкий устраивал пышные крестины, послал гонцов на левобережье Днепра, в Лубны и Переяслав, даже в Киев! Друзья юности были самыми желанными гостями на этом семейном торжестве в доме Хмельницких. Готовились устроить богатые крестины, как подобает казацкому старшине. В доме появился младенец! Прибавилось хлопот, и Богдан прежде всего советовался с Мелашкой обо всем.

— Можно ли, мама, доверить такого малыша нашей воспитаннице Гелене? — спрашивал он старуху.

— Дивчине, слава богу, уже пятнадцать минуло. Таким только и нянчить детей! А что она шляхтянка… Да какие там шляхтичи ее родители? Батрачили всю жизнь в корчме чигиринского жида. Мать ее во время родов умерла, а она выросла под присмотром служанок корчмаря. Отец долгое время служил у арендатора Захарии, покуда не ушел вместе с казаками в море. В бою с турками и погиб ее неудачник-отец. Вот Ганна и приютила у себя сиротку. Потому что на родственников, если они и окажутся, надежды мало. Бедный родственник, что дырявая сума у нищего. Как-нибудь вырастим, говорила пани Ганна, потом отблагодарит. До чего же умная, набожная, не расстается со своим молитвенником, правда латинским, а с ребенком ласковая. Вот только плохо с языком… — говорила Мелашка.

— Это не страшно, матушка, даже очень хорошо. Я собирался взять учителя польского и латинского языка, чтобы учить детей, особенно Тимошу. Не все же время нам жить в этом лесу, пора и в люди выходить… За это не бранить надо девушку, а поощрять. Свой язык Тимоша знает, ведь дома и на улице говорит. А позже приглашу хорошего воспитателя.