Джон Ле Карре - Русский Дом

• Название: Русский Дом
• Автор: Джон Ле Карре
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Шпионский детектив
• Год: 2002
• ISBN: 5-699-00964-7

Трудно найти две более несовместимые вещи, чем любовь и война, однако встреча британского издателя Барли Блэйра с русской женщиной Катей Орловой произошла именно на «переднем крае» холодной войны. Против собственной воли они оказались втянуты в игру спецслужб ведущих держав, развернувшуюся вокруг рукописи известного советского ученого, содержание которой способно взорвать хрупкое мировое равновесие. Джон Ле Карре, в прошлом кадровый сотрудник британской разведки, а сегодня один из самых популярных в мире писателей, с большим мастерством анализирует внутренний конфликт, разгорающийся в душе человека, вынужденного делать нелегкий выбор между патриотическим долгом и страстью.

---

Джон Ле Карре Русский Дом

Я даже думаю, народы так стремятся к миру, что недалек тот день, когда правительствам придется посторониться и не мешать им обрести его.

 Дуайт Д. Эйзенхауэр

Надо мыслить, как мыслят герои, чтобы поступать всего лишь как порядочный человек.

Мей Сартон

Предисловие

Выражение благодарности в предисловии, быть может, так же испытывает терпение читателя, как кинозрителя – перечисление в титрах всех ассистентов и помощников; однако меня всегда настолько трогает готовность очень занятых людей пожертвовать своим временем и знаниями ради такого легкомысленного занятия, как мое, что я не могу упустить возможности поблагодарить их.

Особенно я признателен Строубу Толботту, замечательному вашингтонскому журналисту, советологу и автору статей о ядерной обороне. Если в этой книге и допущены ошибки, то, разумеется, не по его вине, и уж, конечно, без его содействия их было бы куда больше. Профессор Лоуренс Фридмен, автор нескольких классических работ о современных конфликтах, также щедро позволил мне черпать из кладезя его мудрости, но мои упрощения лежат не на его совести.

Фрэнк Джеррити, давний агент Федерального бюро расследований, приобщил меня к тайнам детектора лжи, который сейчас, увы, именуется «полиграфом», и если мои персонажи не такого высокого мнения об этом приборе, как он, то винить нужно их, а не Фрэнка.

Кроме того, я должен очистить от возможных подозрений Джона Робертса и сотрудников общества «Великобритания–СССР», которое он возглавляет. Он сопровождал меня в моей первой поездке по Советскому Союзу и распахивал передо мной всякие двери, которые иначе остались бы закрытыми. Но о моих черных замыслах он ничего не знал, да и не пытался их выведать. А из его сотрудников я особенно благодарен Энн Воган.

Мои советские хозяева из Союза писателей проявили такую же тактичность, а широта их души повергла меня в изумление. Каждый, кто приезжает в Советский Союз в это удивительное время и удостаивается возможности вести такие беседы, какие велись со мной, не может не увезти с собой глубокую любовь к его народу и благоговейный ужас перед масштабом проблем, которые ему предстоит разрешить. Надеюсь, мои советские друзья ощутят в этой повести отражение хотя бы малой доли того тепла, которое дарило мне их общество, и тех надежд на более разумное и дружественное будущее, которые мы разделяли.

Джаз объединяет людей, и, когда дело дошло до саксофона Барли, недостатка в добрых друзьях у меня не было. Уолли Фокс, знаменитый карикатурист и джазист, одолжил мне свой музыкальный слух, а Джон Колли – свою несравненную осведомленность как в текстах, так и в музыке. Если бы миром правили такие люди, ни о каких конфликтах мне больше писать не пришлось бы.

Глава 1

На верхнем этаже претенциозно-уродливого здания сталинской постройки, стиль которого известен москвичам как «ампир во время чумы», в гостинице, стоящей на широкой московской улице в пятистах шагах от Ленинградского вокзала, со скрипом подходила к концу первая в истории, устроенная Британским советом ярмарка аудиопособий по изучению английского языка и распространению британской культуры. Был летний вечер, половина шестого. Весь день один яростный ливень сменялся другим, но теперь капризное солнце отсвечивало в лужах и от тротуаров поднимался пар. Прохожие – молодежь – были в джинсах и кроcсовках, а люди постарше еще не сняли плащей.

Помещение, которое снял Совет, было недорогим, но совершенно неподходящим для выставки-продажи. Я уже видел его. (Не так давно, находясь в Москве совсем по другому делу – в кармане у меня тогда лежал дипломатический паспорт, – я поднялся на цыпочках по огромной пустой лестнице и постоял в вечной мгле, окутывающей старинные бальные залы, когда они спят.) Круглые коричневые колонны и зеркала в золоченых рамах, наверное, больше соответствовали бы последним часам тонущего лайнера, нежели началу великой инициативы. На потолке разъяренные русские в пролетарских кепках грозили Ленину кулаками. Их неистовство выглядело тем более нелепо, что ниже, вдоль стен, на облупленных зеленых стеллажах демонстрировались кассеты «Винни-Пух» и «Продвинутый компьютерный курс английского за три часа». Кабины для прослушивания, обитые мешковиной, не обладали многими обещанными свойствами и выглядели печально, как шезлонги на пляже в ненастную погоду. Задвинутые в тень под галерею выставочные стенды казались таким же кощунством, как столики букмекеров в храме.

Какая-никакая, но выставка все же состоялась. Как это водится в Москве, сюда приходили люди, если у них был, конечно, соответствующий статус, а стало быть, документы, чтобы удовлетворить стоящих у дверей молодых людей с тяжелым взглядом и в кожаных пиджаках. Люди приходили из вежливости. Из любопытства. Для того, чтобы поговорить с иностранцами. Просто потому, что это выставка. И теперь, в пятый и последний вечер, здесь начинался большой прощальный прием с коктейлями. Под люстрой собралась горстка средней руки номенклатурных работников от культуры – дамы с прическами «осиное гнездо» в цветастых платьях, которые скорее подошли бы особам с более изящным телосложением; мужчины, затянутые во французские костюмы с серебристым отливом, что означало: их владельцы имеют доступ в спецмагазины. Устроители выставки из Великобритании в костюмах унылых серых тонов блюли монотонный дух социалистического аскетизма. Люди уже разговорились, и бригада строгих официанток начала разносить бутерброды с заветренной колбасой и теплое белое вино. Британский дипломат высокого ранга (хотя и не совсем посол) обменялся с кем надо рукопожатиями и сообщил, что он в восторге.

Один только Ники Ландау пока еще не участвовал в празднике. Склонившись над столиком у своего опустевшего стенда, он суммировал последние заказы и проверял, соответствуют ли квитанции расходам. У Ландау был принцип: не идти развлекаться, пока не закончишь дело.

Тем не менее краем глаза Ландау все время видел нелепое голубое пятно – советскую женщину, которую сознательно не замечал. «Опасность! – думал он, не отрываясь от работы. – Поберегись».

Дух праздника не заражал Ландау, хотя по натуре он был весельчаком. Во-первых, он всю жизнь испытывал отвращение к британской бюрократии, с тех самых пор, когда его отец был принудительно возвращен в Польшу. Впрочем, о самих британцах, как позднее я узнал от него, он не желал слышать ничего дурного. Пусть не по крови, но он был одним из них и относился к ним с благоговением новообращенного. Однако засранцы из министерства иностранных дел – это особая статья. Чем они были высокомернее, чем больше ухмылялись и поднимали, глядя на него, свои дурацкие брови, тем больше он их ненавидел и вспоминал о своем отце. А во-вторых, будь его воля, он никогда не приехал бы на эту ярмарку. Он бы уютненько устроился со своей новой миленькой подружкой Лидией в одной не слишком чопорной гостинице в Брайтоне, куда обычно привозил своих девочек.

– Уж лучше держать порох сухим до сентября, пока не откроется Московская книжная ярмарка, – советовал Ландау своим клиентам у них в конторе. – Знаешь, Бернард, русские любят книги, а ярмарок аудиопособий они просто побаиваются, и вообще они к ним еще не готовы. Начнем с книжной ярмарки – и все будет в порядке. Начнем с кассетной – и нам смерть.

Но клиенты Ландау были молоды, богаты и не верили в смерть.

– Ники, малыш, – сказал Бернард, пристроившись сзади и положив ему руку на плечо, что Ландау не понравилось. – В нынешнем мире мы должны держать флаг высоко. Или мы не патриоты, а, Ники? Как ты, например. Именно поэтому мы и рискуем. Сейчас Советский Союз с его гласностью – просто Эверест для кассетного бизнеса. И ты, Ники, возведешь нас на его вершину. А если ты этого не сделаешь, то мы найдем такого, кто это сделает. Кого-нибудь помоложе, Ники, верно? У кого и энергии, и шика побольше.

Энергия у Ландау еще была. А о шике – в этом Ники сам готов был признаться – забудьте. Он тот еще типчик, вот он кто. Нахальный польский коротышка и гордится этим. Чертов Ник, лихой парень, нацеленный на восточноевропейские страны, способный, как он любил прихвастнуть, всучить порнографические открытки грузинскому женскому монастырю или тоник для волос лысому, как бильярдный шар, румыну. Он, Ландау, мальчик-с-пальчик (но в спальне – ого-го!), носит высокие каблуки, чтобы подогнать свою славянскую фигуру под английские мерки, которые его так восхищают, и пижонистые костюмы, которые так и насвистывают: «А вот и я». Когда чертов Ник организует свой стенд, заверяли его коллеги по выставкам-продажам наших безымянных осведомителей, на этом стенде можно услышать, как звенит, зазывая покупателей, колокольчик на тележке польского уличного торговца.

И малыш Ландау посмеивался вместе с ними, принимая правила их игры. «Ребята, я поляк, вам ко мне и притронуться-то противно», – с гордостью заявлял он, заказывая всем выпивку. Так он вынуждал их смеяться вместе с ним. А не над ним. Потом, как правило, он выхватывал из нагрудного кармана расческу и, чуть присев, глядя на свое отражение в стекле картины или в полированной поверхности стола, маленькими руками зачесывал назад свои чересчур черные волосы, чтобы придать себе молодецкий вид и быть готовым к новым победам. «Ктой-то там в уголочке такая хорошенькая? – спрашивал он обычно на безбожном жаргоне польского гетто и лондонских трущоб. – Эй, милашка! Почему это мы тоскуем в одиночестве?» И один раз из пяти ему могло повезти, что, по его представлениям, было приемлемым процентом, конечно, если все забрасывать и забрасывать удочку.