Анатолий Левандовский - Потомок Микеланджело

• Название: Потомок Микеланджело
• Автор: Анатолий Левандовский
• Издательство: Издательство политической литературы
• Жанр: История
• Год: 1991
• ISBN: 5-250-01182-9

Повесть «Потомок Микеланджело» посвящена драматичным страницам истории Франции — борьбе тайных революционных организаций против диктатуры Наполеона Бонапарта. Центральной фигурой этой борьбы выведен Филипп Буонарроти, друг и соратник Бабефа, один из руководителей заговора Равных.

Автор книги Анатолий Левандовский известен читателю повестями о Жанне д'Арк, Робеспьере, Дантоне, Сен-Симоне. В Политиздате были изданы его книги о Марате, Сен-Жюсте, Бабефе.

---

Уже давно стало ясно: континентальная блокада провалилась. Мало того, что блокаду нарушала Россия, что ловчили жадные до взяток функционеры и рядовые чиновники. В некоторых случаях Наполеон и сам бывал вынужден закрывать глаза на нарушения — без иных английских товаров империя не могла существовать. Что же касается России, то он чувствовал — и чем дальше, тем больше — эта страна уходила из-под его влияния.

И вот к началу 1811 года Наполеон оказался между двумя гигантами, которые сводили на нет его мечту о мировом господстве: между Англией и Россией. Англия была врагом, Россия — союзником. Но каким союзником…

Когда-то, лобызая Александра в Тильзите, Наполеон думал сделать его п о с л у ш н ы м союзником, слепым исполнителем воли французского императора. Еще в Эрфурте эта надежда не была полностью оставлена: помышляя об Александре как о своей потенциальной «любовнице», Наполеон все еще хотел видеть в нем некое подчиненное начало. Но, несмотря на свою обходительность и ласковость, Александр Павлович не желал подчиняться союзнику — он проводил свою, самостоятельную политику, выгодную тому государству, которое возглавлял. Вопреки своим обещаниям, Александр ничем не помог Наполеону во время последней войны с Австрией. Александр флиртовал с Бернадоттом, неожиданно ставшим наследником шведского престола и ненавидящим Наполеона лютой ненавистью. Александр и не думал соблюдать блокаду, поскольку это было невыгодно русскому купечеству и угрожало русской экономике. Мало того, Александр явно тяготел к Англии — самому могущественному и беспощадному из врагов Наполеона…

Этого союза допустить было нельзя. Он означал бы гибель.

Появилась дилемма: с которой из двух начинать?

Был момент, когда он решил начать с Англии. И даже возродилась идея Булонского лагеря, старая мысль о высадке морского десанта. Но то был лишь момент. Наполеон быстро оставил мысль о покорении Британии. Война льва с китом была невозможна.

Оставалась Россия.

Он догадывался, что на просторах России его ничто хорошее не ждет. Но он и не помышлял о длительной войне. Он тешил себя мыслью: достаточно будет ему, Непобедимому, во главе своих несметных полчищ переступить границы этой дикой, отсталой страны, как толпы «бояр» побегут ему навстречу, неся на расписных русских блюдах ключи от городов, а «византиец» склонит свою лукавую голову и запросит мира.

И он, победитель, конечно же галантно предоставит царю этот мир. Предоставит в той форме, которая угодна ему, победителю.

И тогда-то наконец он станет п о л н ы м властелином, подлинным хозяином всего сущего…

Он думал об этом, когда готовил многочисленные армии и располагал их вдоль русских границ.

Он думал об этом и 24 июня 18 12 года, в предутренние часы, когда армии перешли границу.

Он надеялся на это (но уже много слабее), находясь в Смоленске.

А потерял надежду в Москве, когда кое-кому казалось, что он выиграл эту войну, когда победные бюллетени Великой армии во всех углах Европы извещали о конце «русского медведя» и когда в действительности историей был уже полностью решен и определен его собственный конец.

Именно эти дни точно уловили Мале и Буонарроти и поспешили использовать их для осуществления своих смелых планов.

2

У французов есть поговорка:

«Ищи женщину».

Это выражение в самый раз было вспомнить вождям филадельфов в 1812 году, ибо, хотя в их обществе отсутствовали представительницы прекрасного пола, все же без смелости двух женщин, быть может, никогда бы не случилось того поразительного события, которое стало оборотной стороной русского похода Наполеона…

…Секретарь доложил Савари:

— Ваше сиятельство, в приемной вас дожидается какая-то интересная дама.

— Интересная? — переспросил Савари. — Пусть войдет!

Он был довольно охоч до слабого пола. Тем более что семейная жизнь его не сложилась: от жены-аристократки он не видел ничего, кроме постоянных упреков и поношений.

Дама оказалась не просто интересной, но весьма красивой. Ее стройную фигуру ладно драпировало скромное черное платье, по моде времени стянутое под самым бюстом. Когда она подняла вуаль, Савари увидел бледное точеное лицо, которому могла бы позавидовать Венера Милосская.

Савари растаял.

— Сюда, мадам. Прошу садиться. Чем могу служить?

Дама взглянула ему в лицо, и этот пристальный взгляд больших серых глаз буквально испепелил министра.

— Мое имя Дениз Мале, — произнесла она глубоким грудным голосом.

«Мале… Что-то знакомое», — промелькнуло в памяти Савари.

— Вы не родственница бригадного генерала Мале?

— Я его жена.

«Ах, вот что… Жена… Наверное, с ходатайством. Помнится, с этим Мале что-то стряслось… Он даже что-то писал…»

— Когда-то я знавал вашего супруга. Это способный и храбрый командир. Если не ошибаюсь, император наградил его орденом Почетного легиона.

— Совершенно верно, ваше сиятельство. А сейчас он томится в тюрьме…

В тюрьме… Так и есть… От него были какие-то заявления, которых Савари не читал… Стало быть, сейчас начнутся слезы — женских слез министр не выносил.

Но слез не появилось. Спокойно, с достоинством Дениз сказала:

— Больше месяца назад, ваше сиятельство, я подала вам ходатайство, тщательно обоснованную просьбу. Но вы никак не ответили.

— Простите, мадам, — засуетился Савари. — Такое множество неотложных дел… И потом, наша канцелярия не всегда безупречна — многое до меня просто не доходит…

Он позвонил и потребовал, чтобы немедленно разыскали и принесли прошение. Внимательно прочитал его, попутно поглядывая на даму.

В прошении указывалось, что генерал Мале, всегда верный своему долгу и имеющий ряд боевых наград, стал жертвой бывшего министра полиции Фуше. Без всякой вины он уже почти три года пребывает в Форс и Пелажи. Его не судят, ему даже не предъявляют какого-либо обвинения. А между тем здоровье его расстроено, требуются лечение и уход, которые могут быть предоставлены только в домашних условиях. Дениз просила, чтобы министр беспристрастно рассмотрел дело ее мужа и освободил его за отсутствием преступления.

Прошение было составлено удивительно толково.

В нем и ненавязчиво перечислялись заслуги Мале, и тонко подчеркивалось, что виной всему несправедливость предшественника Савари, чем давалась самому Савари блестящая возможность эту «несправедливость» исправить, и вполне уместно упоминалось о расстроенном здоровье заключенного.

Единственно, что в нем отсутствовало, это упоминание о том, что и подсказал, и составил его красивой даме не кто иной, как сам предшественник Савари, иначе говоря, Фуше…

Прочитав документ, Савари изобразил на своем лице одну из самых обольстительных улыбок.

— Не беспокойтесь, мадам, я лично займусь делом вашего мужа. Сделаю все возможное. Вас же прошу посетить меня через неделю…

Он тут же затребовал дело Мале. Но никакого дела не оказалось. Он вызвал Паскье. Но тот ничего толкового ему не сообщил. И между прочим заметил, что бывший министр называл всю историю, связанную с Мале, «заговором предположений»…

«…»Заговор предположений», — повторял про себя Савари. — Какой же это заговор? Какая-то чепуха. Да и дела Мале не существует в природе…»

Он долго обдумывал эту историю и принял соломоново решение. Вины за Мале он не обнаружил, и услужить красивой даме очень хотелось. Однако, зная, что не бывает дыма без огня, так просто отпустить заподозренного в заговоре он не отважился. Вместо этого Савари отдал приказ: поскольку заключенный болен и нуждается в уходе и лечении, перевести его из Сен-Пелажи в клинику доктора Дюбюиссона.

3

Заведение доктора Дюбюиссона издавна пользовалось отличной репутацией. И не потому, что доктор и его помощники хорошо лечили; поскольку они лечили сразу от всех болезней, правильнее было бы сказать, что они не лечили вовсе. Нет, слава доброго доктора и его клиники объяснялась совсем другими причинами.

Клиника причислялась к сонму тюремных больниц Парижа. Но только причислялась. Ибо ничего общего с другими тюремными больницами она не имела. Здесь пациентов не держали под стражей, не морили голодом, не изводили грубостью и не душили теснотой. Здесь каждый больной имел отдельную комнату и прекрасный стол (разумеется, если он это оплачивал), вежливое обращение и тенистый сад для прогулок. Здесь вообще можно было забыть, что ты находишься в неволе, если бы не запрещалось выходить на улицу и если бы каменные стены сада не были так высоки; впрочем, для человека, до этого жившего в душной камере и хлебавшего тюремную бурду, новые условия могли показаться раем.

Клиника Дюбюиссона прославилась еще в дни якобинского террора. Тогда в ней отсиживались «бывшие», темные дельцы и толстосумы, причем многие из них только благодаря этой мере предосторожности сумели уберечься от революционного трибунала и гильотины.