Дмитрий Липскеров - Родичи

• Название: Родичи
• Автор: Дмитрий Липскеров
• Издательство: Олма-Пресс
• Жанр: Современная проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-94846-416-4

Ночью на железнодорожной ветке Петербург-Москва терпит аварию странный поезд, состоящий из локомотива и одного-единственного пассажирского вагона. Поезд, которого в этом месте и в это время по всем официальным бумагам просто не могло быть. Он везет одного пассажира — альбиноса тридцати двух лет, не помнящего и не знающего о себе ничего, даже имени, но не испытывающего по этому поводу какого-либо дискомфорта. А тем временем на далекой Чукотке пытается разобраться с неприкаянными духами девятнадцатилетний мужичок Ягердышка, вынянчивший в свое время белого медвежонка, мать которого подстрелили охотники...

Проза Липскерова — это огромное количество историй, баек и анекдотов, зачастую совершенно фантастических, связь между которыми обнаруживается лишь постепенно, по мере погружения в теплые недра очередного романа. Автор неспешно связывает концы, выстраивает в единую последовательность события, сводит самых разных героев вместе, чтобы доказать, что все они действительно родня. В первую очередь друг другу, конечно, но и нам, читателям, немножко тоже.

---

В тренировочных штанах теперь, когда Никифор бегал и подпрыгивал, отчетливо различилась эрекция. Она, столь явно выпирающая, и слова, брошенные Боткиным медсестре, возвели на физиономию генерала краски стыдливости.

— Я, пожалуй, пойду! — объявил Иван Семенович, ощущая, как влажнеют подмышки.

— Нет-нет! — вскричал Никифор. — Ни в коем случае! Богом молю, — оборотил он свою рыжую физиономию к Бойко. — Дьяволом заклинаю! Арестуйте Катьку, она талант у меня крадет! Посланница подземелья она! Девка!!!

Иван Семенович был совершенно сконфужен. Он понял, что Никифор еще не в себе, а потому сказал: «Хорошо-хорошо», — отозвал Катерину в сторону, а Боткину велел сесть на скамейку. Тот безропотно подчинился и, сидя, ухмылялся, уверенный, что «вагину» арестуют и отвезут в Бутырки.

— Он не ненормальный! — сразу же сообщила медсестра. — Он всегда так ревностно к семени своему относился. Считает, что расход семенного фонда пропорционален расходу мозгового вешества. После каждого соития у него случается истерика! Киша перестает быть уверенным в своей гениальности!.. Особенно сейчас… — Личико Кати порозовело вместе с ушками. — У него после черепной травмы непроходимый коитус…

— Что? — переспросил генерал.

— Эрекция постоянная… — Щечки девицы загорелись помидорчиками. — Что-то там срослось по-другому, и мозг посылает информацию… в тазовую область… В общем, сами видите!..

Иван Семенович все прекрасно видел, вспоминая каждодневный прием виагры, и испытывал некоторую зависть к такому неслыханному природному явлению. Но и сочувствовал Никифору, представляя, что и у него в штанах тоже этакая невидаль. Круглосуточно!!!

— Здесь все просто! — сказал генерал громко, чтобы и Никифор слышал. — Как в армии! Очень бром поможет, только дозу удвойте… И с компотиком его, все и наладится!..

На минуту Боткин оцепенел, будто гипнозу поддавшийся, затем хлопнул себя по лбу, тихо произнес: «Эврика!» — и побежал к корпусу.

А генерал с Катериной сидели на лавочке и наслаждались садиком, в котором скоро должна была проявиться весна.

Так они провели минут пятнадцать, думали каждый о своем, пока не появился Никифор Боткин, весь исполненный достоинства и гордости. Он демонстративно прошелся перед лавочкой, словно артист, изображающий цаплю, выпячивая тренировочные штаны, в которых угадывалась полная пустота. Лишь оттянутая ткань болталась…

— Ой! — вскрикнула Катерина, укрыв ловкие губки ладошкой.

— Ну, вот и чудесно! — похвалил генерал. — Все и разрешилось просто…

Затем мужчины остались вдвоем. Катерина исчезла во чреве больницы, и Никифор жарко заговорил сидящему в благости на лавочке Ивану Семеновичу о великом счастии носить фамилию «Боткин».

Генерал, жмурясь на недоделанное весной солнышко, слушал вполуха. Он поймал себя на мысли, что хочется в старый «Арагви» похлебать харчо, сжевать сочный люля, запив обед полбутылочкой, и быстренько домой, в коечку, продолжать воскресный выходной дневным сном.

— …сублимация — мать творческого порыва! — донеслось до Бойко, и Иван Семенович вернулся в реальное измерение.

— Господи, они нас обкрадывают, эти глупые бабищи!!! У них ума своего нет, потому и питаются нашими мозгами, доят наши умственные потенциалы! Сколько гениев кануло в Лету, не сумев противостоять напору смазливых вагин! Руки… — Никифор посмотрел на свои пальцы, поросшие рыжими волосками. — Руки… Они теряют знание природы вещей, когда всякие там Катьки насилуют их!..

Заговаривается, подумал генерал, пытаясь представить, как можно насиловать руки.

— Это я в переносном смысле, конечно! — добавил Боткин. — Мои руки — это продолжение моего мозга, таланта, в нем хранящегося!..

Здесь Иван Семенович вспомнил Машу молодой, ее рыжее веснушчатое тело, как будто художник кистью встряхнул; представил количество семени, пролитое в горячее лоно, и вдруг на секунду вообразил, что Мария, его жена, как Катька, — ненасытная вагина, и не выплескивайся он так множественно, мог бы и маршалом стать!..

— Тьфу! — Генерал затряс головой почти гневно. — Перестаньте эту свою теорию в меня запихивать! Я этих вещей не понимаю и понимать не хочу! Бог создал мужчину, а к нему женщину приставил. И потому женщины не могут быть посланниками подземелья!

— Вы так говорите, потому что не гений! — Никифор осекся.

— Ничего-ничего, — улыбнулся генерал. — Продолжайте.

— А мне нечего стесняться, собственно! Я делал такие операции в своей занюханной больнице, какие в принципе считаются невозможными даже в лучших западных клиниках! Я, — Боткин понизил голос, — я провел операцию на собственном мозге… Зеркальную операцию… Это то же самое, что писать справа налево правой рукой и слева направо левой одновременно!.. Я не могу не признать в себе гения! Это было бы непростительно, потому что я бы не холил и не лелеял сей дар, а значит, утерял бы его!.. А знаете, что такое потерять дар?..

Генерал вопросительно вздернул брови.

— Потерять дар — Богов подарок не сохранить! Человек с Божественным даром не принадлежит себе и волоском единым! Он лишь обязан обслуживать свой гений, чтобы тот исправно работал на благо Богу!..

— Почему не людям?

— Все, что угодно Господу, благодать для людей!

— Вы что же, — немного удивился генерал, — вы — верующий?

— После того как по мозгам дубиной съездили, как молнией озарило! Частичку Бога в себе почувствовал!..

— А как вы отличаете Бога в себе от дьявола? Может быть, от лукавого у вас дар?

Иван Семенович пожалел, что задал этот вопрос, потому что после него Никифор побледнел смертельно.

— Я же людям добро несу, — сказал он растерянно.

— Вот вы операцию какую-нибудь уникальную сделаете, спасете человеку жизнь, а его потомок вырастет, к примеру, диктатором и миллионы человеческих жизней спалит. Может такое случиться?

Никифор кивнул.

— Так от кого ваш дар? Кто в вас гений внедрил?

— Схоластика все это! — неожиданно воспрял духом Боткин. — Вера важна, она защищает! Я вон вам сухожилия и нервы на руке сшил! А не будь меня рука бы через год засохла! Вы же хороший человек? Вам Бог помог! Через меня помог! Я проводник воли Его!..

Иван Семенович был согласен, что Бог ему помог, а потому успокоил Боткина своей уверенностью, что в душе хирурга оставлена печать именно Бога.

— Если хотите, — добавил генерал, — я в Бога не верую и в дьявола тоже!

— Как так! — ужаснулся Никифор. — Ведь в ад! — И приложил руки к груди, смотря на собеседника, активно сострадая.

— В ад так в ад! — согласился Бойко.

— Может быть, лучше литературку какую-нибудь почитать на досуге? — предложил хирург. — Я подыщу… — Понизил голос. — С батюшкой пообщаться!..

— Нравитесь вы мне! — честно признался генерал. — Чем, понять не могу, но нравитесь!

Рыжий Боткин захлопал рыжими глазами в стеснении.

— Что вы можете сказать об Ахметзянове? — неожиданно поинтересовался генерал.

— Это вы о патологоанатоме нашем спрашиваете?

— Именно.

— А что такое случилось?

— Пропал в тот день, когда вам по голове дали.

— Ай-яй-яй! — расстроился Никифор. — Что же вас интересует?

— Каким врачом был Ахметзянов?

— Что вы!.. — замахал руками Боткин. — Врач — это который лечит. А Ахметзянов со смертью имел дело. Вскрытия производил, да и только! Но надо сказать, делал он это отменно! Всегда отыскивал причину смерти! Талант!

— Может быть, гений?

Никифор на вопрос генерала лишь глаза сделал круглые: мол, два гения в одной больнице?..

— Я жизнь обслуживаю, а он смерть!

— Гениально обслуживал смерть! — подначивал генерал — Вот мы шофера моего хоронили, казалось, так и встанет сейчас из могилы!

— Пугаете все вы! — разозлился Боткин. — Не ахметзяновская заслуга это! Гример — гений!

— Многовато гениев что-то получается! — посчитал генерал. — Ну да ладно! А этот Ахметзянов ни в чем таком замечен не был?

В каком?

— Как бы вам сказать… Не злоупотреблял своей работой?

— Не понимаю! — честно признался Никифор.

— Дело в том, что он не один пропал!

— Амурные дела?

— Он труп с собой прихватил!

— Как это?!

Никифор был изумлен.

— Вы помните, катастрофа железнодорожная была?

Боткин кивнул.

— Погибло четыре человека.

— Да-да, — подтвердил хирург. — Всех помню! Проводница, молодой человек, такой белокурый красавец с голубыми глазами, умер при мне, машинист и помощник его шансов не имели…

— Ваш Ахметзянов исчез вместе с белокурым красавцем! — сообщил Иван Семенович.

— Ахметзянов ваш! — парировал Боткин и почему-то обиделся.

Генерал усмехнулся, усматривая в Боткине черты все больше детские, и подумал о том, что гениев так и описывают — дети!

— Мой, — согласился Иван Семенович. — Я к вам специалистика подошлю в четверг, если не возражаете, попробуйте составить портретик этого белокурого!..