Филип Марсден - Перекресток: путешествие среди армян

• Название: Перекресток: путешествие среди армян
• Автор: Филип Марсден
• Издательство: Феникс
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1995

Книга удостоена в Англии премии имени Сомерсета Моэма (1994 г.).

Одним из главных побудительных мотивов данного путешествия стало «Путешествие в Армению» Мандельштама.

Филип Марсден – англичанин, путешественник и автор книг “Дом Бронской” (“The Bronski House”) и “Духоборцы” (“The Spirit-Wrestlers and Other Survivors of the Russian Century”) (книга удостоена премий Томаса Кука и газеты Дейли Телеграф как лучшая книга о путешествиях). Работы Марсдена переведены на девять языков. Он является членом британского Королевского Литературного Общества и живет в Корнуэлле.

Марсден является одним из основателей компании Travel Intelligence, издающей литературу о путешествиях.

---

Но, к счастью, ресторан гостиницы «Тбилиси» был открыт, и там, вылавливая вилкой кубики шашлыка, окаймлявшие большую тарелку с рисом, ужинал киевский корреспондент лондонской «Таймс». У его локтя стояла бутылка грузинского вина, и он был недоволен отсутствием в Тбилиси лишь двух вещей: зубной пасты и вертолета, который мог бы перенести его в зону землетрясения.

Следующее утро было прохладным и серым. Тяжелые облака все еще нависали над горами вокруг Тбилиси, но в районе вокзала я обнаружил первые признаки Армении. Цепочка армянских такси с открытыми дверями ожидала пассажиров. От таксистов веяло свежим духом предпринимательства, а на дверцах и стеклах их машин были прикреплены наклейки с видами Арарата, Эчмиадзина и озера Севан. В одном из таких такси собралось четверо: обвешанный золотыми цепочками армянский фарцовщик в блестящей черной рубашке, армянская пара из Бухары (голубые глаза на их обветренных в пустыне лицах сияли, словно сапфиры) и девушка-литовка, которая, как выяснилось, была с фарцовщиком.

В это время Армения была в блокаде. В течение трех лет азербайджанцы блокировали все пути на восток, включая газопровод и главную железную дорогу. Дорога через Грузию не действовала вследствие забастовок, а вдоль турецкой или иранской границы не было никаких коммуникаций. Только аэропорт и две узкие, побитые морозами и землетрясением дороги соединяли Армению с остальным миром. Одна из этих дорог вилась перед нами через лес, озаренный ярким утренним светом. Листья буков вздрагивали и трепетали на тонких ветках.

При мысли об Армении у меня резко улучшилось настроение. Я глянул на своих спутников, ожидая увидеть, что они чувствуют то же самое. Фарцовщик спал, его подруга выглядела хмурой. Только у армян из Бухары можно было заметить признаки оживления, и, когда, еще в Грузии, мы остановились у источника, чтобы умыться, они, словно золотоискатели, вглядывались в воду в своих сложенных ковшиком ладонях.

День плавно переходил в вечер, когда деревья на вершинах, плавно окаймлявших длинную долину, поредели. Вдоль дороги тянулась вереница деревянных домиков. В их тени прятались последние кристаллики инея. За домиками цвели яблони. Козы щипали свежую траву, а в овчарнях блеяли ягнята. На этой узкой полосе зима, казалось, быстро отступала, словно старая гвардия коммунизма, а весна, казалось, наступила за один день.

На перевале находилась каменная будка погранпоста и два солдата. Один из них сидел, откинувшись, на стуле. Его гимнастерка была расстегнута, грудь подставлена солнцу, глаза закрыты. На его коленях лежал автомат. Второй вразвалку вышел из будки и зевнул. При виде такси он медленно помахал рукой и дернул за веревку, поднимая деревянный шлагбаум на пути в Армению.

Шесть месяцев пути через двадцать стран пришлось мне пройти, чтобы оказаться здесь, у этой высокогорной границы с сонными пограничниками, у рубежа маленького государства Армения с его голыми холмами. Это было все, что уцелело от древней страны, от старинного золота Армении. Оставшаяся за моей спиной диаспора была лишь осколком этого золота.

Поверхность земли, расстилавшейся за шлагбаумом, казалось, выровнялась. Опрокинутые чаши далеких вершин нависали над линией горизонта. Все выглядело слишком маленьким на этой высокой равнине: города – словно отары овец, отары овец – словно камни, а камней, которыми славится Армения, отсюда вообще не было видно.

Стела десятого века, монастырь в Одзуне.

III Армения

«Ты видишь эту сонную вершину? Вон там? Выше. Ты знаешь, что это?» – «Нет», – сонно ответил другой. «Это – Арарат».

Джеймс Брайс,«Закавказье и Арарат»

15

Прими меня с нежностью и мудростью, о моя новая страна. Я иду пропеть свою песню под твоим октябрьским флагом.

Арам Арман,«Песня вернувшегося поэта»

Позади одного из мрачных многоэтажных домов Еревана, в которых люди, должно быть, чувствовали себя не дома, а в консервной банке, тянулась безымянная полоска пустыря к другому, столь же угрюмому блочному дому. Посреди этой пустынной полоски приютился маленький деревянный домик сапожника. Впервые я обратил внимание на наметившуюся дырку где-то в Трансильвании. Однажды вечером, расшнуровав ботинок, я увидел на его внутренней стороне разрыв примерно в два дюйма. Меня мгновенно охватил немой ужас, похожий на первый приступ лихорадки. У меня не было другой пары на смену, и день за днем в течение долгих месяцев я натягивал эти ботинки как самую большую ценность в моем гардеробе.

День за днем я наблюдал, как дыра увеличивается. Она росла в обоих направлениях: вперед – к мыску, и назад – к пятке. Я пытался найти сапожника, чтобы починить ботинок, но все лишь пожимали плечами, отделываясь междометиями «Ну!» и «Нет!».

К тому времени, когда я приехал на Украину, трещина перестала расползаться, и я почувствовал, что смогу добраться до Армении. Я не сомневался, что в Армении обязательно смогу починить свой ботинок.

Лучи позднего солнца проникали в домик сапожника и ложились на его передник неровными лоскутами. Сапожник носил очки со стеклами в форме полумесяца и работал быстро, то наклоняясь, то распрямляясь над кожаной подметкой с неровной поверхностью. Напротив него на потрепанном автомобильном заднем сиденье расположился чванливый тип. Одна его нога в носке стояла на картонной коробке. Я снял ботинок и вручил его сапожнику. Он нащупал дыру, потянул ее вправо и влево, затем поскреб заросший щетиной подбородок и пожал плечами. За моей спиной послышалось неясное бормотание о русских. Сапожник тут же протянул мне ботинок. Я повернулся к высокомерному типу и сказал ему по-армянски, что я не русский.

– Поляк?

– Британец.

– Извините, я подумал, что вы русский.

Сапожник вновь принялся чинить мой ботинок. Мрачный тип подвинулся, дав мне усесться рядом с ним на автомобильном сиденье, и достал бутылку водки.

– Давно здесь, в Армении?

– Нет, я только что приехал.

– Ах, из Лондона!

– Да.

– Какая погода в Лондоне? Дождь, наверное.

– Я ехал окольным путем.

– Окольным? Как это?

– Через Грузию, Россию, Украину, Молдавию, Румынию.

– Румыния? Это далеко!

Мой ботинок уже был натянут на колодку. Сапожник захватил край разрыва плоскогубцами и стал выворачивать его. Я моргнул и отвернулся. К стенам домика была приколота невероятная мешанина зрительных образов: репродукция картины крымского армянина Айвазовского, изображающей бурю на море, скульптурный портрет поэта Паруйра Севака, календарь с фотографией Его Святейшества Католикоса.

– Вы мне не верите? Я ученый, я видел место, где они готовят эти специальные бомбы. Они закладывают эти бомбы в геологические разломы и устраивают землетрясения где хотят.

– Давайте выпьем еще водки.

Подошва моего ботинка теперь отставала от пятки, словно лоскут оторванной кожи: сапожник продергивал иглу через кожаный верх.

В дверном проеме замаячила женщина, державшая в руке вечернюю туфлю со сломанным каблуком.

– Заходите! Заходите! – настойчиво произнес ученый. Мы потеснились, и она примостилась на сиденье, закинув ногу в чулке на другую, обутую. Вскоре мы заговорили о дефиците мяса, об азербайджанской блокаде, а затем, вполне естественно, о Вардане и персидских войнах пятого века и об арабском нашествии седьмого века. И о генерале Андранике, герое армянского Сопротивления, который возглавил партизанские отряды в борьбе против турок и был похоронен на кладбище Пер-Лашез. Мы говорили об армянских поэтах, и мои собеседники читали наизусть Севака, Сиаманто и Чаренца. Мы выпили еще водки, и ученый угостил меня еще несколькими невероятными историями: он работал на ядерном реакторе. У Армении была своя бомба. Туринская плащаница принадлежала армянину.

На мгновение воцарилась тишина. Солнечный свет половиком улегся на пыльном полу и мелкой рябью – на задней стене. Сапожник постукивал молотком, и у меня невольно возникало ощущение, словно Армения то попадает в фокус, то выскальзывает из него.

Женщина вздохнула:

– Они еще там, возле Оперы.

– Много? – спросил ученый.

– Очень много.

– Я видел их. – Ученый повернулся ко мне. – Вы видели их сегодня возле Оперы?

– Да, видел.

Траурный кортеж черных «Волг» спускался с гор. Движение на ереванских улицах замерло, и машины медленно подъехали к зданию оперного театра в центре Еревана. Семь гробов, семь фидаинов.

Местный журналист рассказал мне эту историю. Советское командование пыталось депортировать армян. Ответом было упорное сопротивление местных сил фидаинов, которые поднялись на их защиту. Население одной из деревень оказалось особенно непокорным, и советский командир дал команду прекратить огонь. Он лично отправился на переговоры с армянами. Семь фидаинов во главе со своим командиром вышли навстречу. На всякий случай каждый из них держал в руке ручную гранату. Соглашение о перемирии было достигнуто, и полковник направился к линии своих войск. Но, не дойдя до нее, он внезапно бросился на землю и приказал своим солдатам открыть огонь… Лишь одного из фидаинов смогли положить в открытый гроб.