Колин Макиннес - Абсолютные новички

• Название: Абсолютные новички
• Автор: Колин Макиннес
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-699-05154-6

Летом 1958 года Великобританию лихорадит: «рассерженные» уже успокоились, «тедди-бои» выродились в уличных хулиганов, но появилось новое и загадочное молодежное движение — «Моды». Лондон потрясают расовые беспорядки, Лондон свингует, Лондон ждет пришествия «Битлов». Если что-то и повлияло на дальнейшее развитие британской рок-музыки — так это именно лето 1958 года...

«Абсолютные новички» — эпохальный роман о Великой Рок-н-ролльной эпохе. Эпохе «тедди бойз» и, что главное, «модов» — молодых пижонов, одетых в узкие брюки и однотонные пиджаки, стриженных «горшком» и рассекающих на мотороллерах, предпочитающих безалкогольные напитки и утонченный джаз. И одно дело — читать обо всем этом в рок-энциклопедиях, и совершенно другое — познакомиться с «модами» на страницах книги.

---

Мы стояли там с этим Пиком, тяжело дыша. И я сказал ему: "Ты о'кей, белый мусор? ", а он сказал мне: «О'кей, черномазый». И это оказался Клевый. Мы оба засмеялись — Ха! Ха! Ха! — потом прокрались к чьему-то черному входу, открыли дверь и на цыпочках прошли в коридор к парадному выходу, и вышли из дома по ступеням, на которых лежал какой-то парень и рычал, и я посветил на него фонарем и увидел кровь, и кровь принадлежала Эду Теду.

— Ну, что же! — сказал М-р Клевый.

— Да, — сказал я, и мы просто оставили его там, и пошли по улице.

А там, там шла заранее подготовленная битва. Теды окружили полицейских возле железной дороги — ну, я предполагаю, что их должны были окружить — а остальные боролись с Пиками и друг с другом, с бритвами и колами и велосипедными цепями и железными прутами и даже иногда с голыми руками. И вскоре меня эта штука засосала, и я услышал крик: "Ниггерская шлюха! ", и сквозь тела и руки я увидел Сюз, ее схватили какие-то девки и какие-то животные, и мазали ей лицо грязью, и орали, тот ли это цвет, что ей нравится, и если это тот, то она его получила. И я тоже заорал всеми своими легкими, и начал драться, словно маньяк, и никак не мог добраться до нее, и меня тут же сильно ударили, и земля поплыла у меня под ногами, и я начал блевать.

Потом кто-то меня поднял, и это оказался Горлопан Генри, и он сказал, "Ты в порядке, старик? ". А я ответил, "Нет, старина, и не мог бы ты, ради Христа, постараться забрать оттуда мою девчонку? ". Ну, они так и сделали. Еще несколько Горлопанов и экс-Деб втащили ее в вишневый автомобиль, и я тоже взгромоздился туда, и Горлопан за рулем спросил, куда теперь, и я ответил, "Домой! ".

Я старался не пускать их к себе в квартиру, когда мы добрались до дома, потому что они, и в особенности экс-Деб, очень хотели помочь Сюз, но я сказал, большое спасибо, но не могли бы вы пойти на хуй, пожалуйста, и оставить нас одних, что они и сделали, и мы поднялись наверх, шатаясь, рука об руку, падая друг на друга, и, когда мы вошли ко мне, там сидел, держа в руках свою ужасную шляпу, мой полубрат Верн. "Где ты был?! ", — воскликнул он.

Я не ответил, и мы оба шлепнулись на пол. Верн подошел, посмотрел на нас и сказал:

— Твой Папаша почти отдал концы. Ма сказала, что ты должен немедленно приехать.

— Через минуту, Верн, — сказал я.

Потом я поцеловал Сюзетт, блеванул, в глазах потемнело, и все такое.

— Ты должен поехать, — говорил Верн, тряся меня за плечо.

— Через минуту, Жюль, — сказал я. — Чеши отсюда, парень, я приеду так быстро, как только смогу. Убирайся отсюда сейчас же, — и я вытолкал его за дверь.

Потом я вернулся к Сюз, и сказал:

— Лучше бы тебя умыть.

Она встала, посмотрела на себя в зеркало и сказала:

— Нет, мне так нравится. Мне это идет.

— Черт возьми, нет, — сказал я, пошел, взял полотенце, кувшин с водой и всякие другие штуки, вымыл ее лицо, и одновременно целовал, и в моей квартире в Неаполе мы, наконец, сделали это, но, честно говоря, нельзя сказать, что это было сексуально — это была просто любовь.

Потом я принес немного еды, и мы сели на кровати, перекусывая, как какая-то старая женатая пара, и я прекратил жевать, уставился на нее и сказал:

— Ты бешеная девчонка.

Она бросила на меня грозный взгляд.

— Ага, — сказал я. — А дальше будут свадебные колокольчики.

— Не в ближайшие три года, — сказала она. — Сначала развод.

— О, к черту три года! — воскликнул я, схватил ее левую руку, снял кольцо Хенли, купленное на Бонд Стрит, подошел к окну и вышвырнул его в Неаполь. — Нашедшему никакого вознаграждения! — крикнул я во всю глотку ранней заре.

Потом я повернулся.

— А что с Уизом? — спросил я. — Что заставляет людей предавать друг друга?

— Некоторым это нравится, — сказала она. — Получают от этого большое удовольствие, — и она продолжила есть.

— Ну, — сказал я, — старина Уиз должен уладить это с Сатаной, когда встретит его.

— Ты веришь во все это? — спросила она, тоже вставая.

— Несомненно, я верю в Сатану после сегодняшнего вечера, — сказал я ей. — Новый Неаполитанский Дятел. Надеюсь, Пики разберутся с ним.

— Или ты, — сказала она.

— Нет, не я, Сюз, я сваливаю из Неаполя, и ты вместе со мной.

Она опять посмотрела на меня.

— Мы уезжаем на наш медовый месяц, — сказал я, — завтра. — Нет, то есть, уже сегодня.

Она покачала головой.

— Я отсюда не уеду, — сказала она, и к ней вернулся ее свинячий взгляд, — пока все не закончится.

Я схватил ее за волосы и потряс ее голову.

— Мы поговорим об этом позже, — сказал я ей, — сейчас мне нужно ехать к Папаше.

— Сейчас?

— Да. Ложись спать, цыпка, я вернусь и принесу тебе молока.

Я не могу передать, что я почувствовал, видя Сюз, лежащей на моей постели, где я так часто думал о ней, и я бегом вернулся к ней, и целовал до тех пор, пока она не начала сопротивляться, потом вылетел во двор и в раннее утро.

Но во дворе нет Веспы! "Удачи им! ", — крикнул я, и пошел пешком по дороге. И я подумал, что мне надо пойти к Воротам, чтобы нанять такси, и я, естественно, не собирался возвращаться в зону войны, просить каких-то водителей подбросить меня. Так что я шел пешком, а на улицах было очень тихо, как бывает тихо после звука разбитого секла, и на зеленые деревья снова падал свет, и они выглядели свежими и вечно цветущими. И тут какой-то тип попытался меня переехать.

Я развернулся, готовый убить этого чувака, хоть я и был слаб, но это оказался не кто иной, как Микки Пондорозо, за рулем своего понтового Понтиака.

— Микки, — воскликнул я. — Buenas Diaz! Какого черта ты делаешь в этом дурдоме? Все еще изучаешь положение дел?

Ну, хотите — верьте, хотите — нет, чувак-дипломат именно этим и занимался: путешествовал по району, совал свой нос всюду, и, в конце концов, провел два часа в отделении, потому что возникли маленькие вопросы по поводу его машины и, поверите ли вы этому, по поводу того, было ли его лицо негроидным или нет, и это взбесило Латиноамериканца, потому что его бабушка как раз была Пикой, и он очень гордился ей и ее расой, и кучи его двоюродных братьев играют за национальную футбольную сборную, которая выиграла в этом, 1958 году Кубок, и в следующий раз выиграет, и — Боже! — в следующий тоже.

Я прервал типа на полуслове.

— Микки П., — сказал я, — ты нанят! Ты везешь меня в Пимлико, пожалуйста, это очень важно.

По пути я спросил у Микки, в какой из тех стран, где он побывал, меньше всего этих проблем с цветом, и он сразу же ответил, в Бразилии. И я сказал, это мне подходит, как только достану бабки, уеду навсегда в Бразилию со своей пташкой.

Потому что в этот момент, должен вам сказать, я разлюбил Англию. И даже Лондон, который я любил, как свою мать, в некотором роде. Если спросите меня, вся эта чертова группа островов, могла погрузиться на морское дно, и все, чего я хотел — не ступать по этой земле больше никогда, уехать куда— нибудь и прижиться там.

Микки не одобрил все это, хотя мне казалось, что мои слова польстят ему. Он сказал: «Однажды Римлянин — Римлянин навеки», и что в каждой стране есть как кошмары, так и блага — именно это слово он и использовал.

Я сказал, что случившееся в Неаполе может повториться когда-нибудь снова. Потому что если ты нанес вред какому-то человеку или группе людей, или целой расе, особенно, если они слабы, ты обязательно вернешься и снова сделаешь это, и здесь ничего изменить нельзя.

А он сказал, неужели я не понимаю, что такие вещи могут произойти где угодно?

Я ответил на это, что был не столько против того, что это происходит, сколько против того, что со времени происшествий в Ноттингеме, более чем недельной давности, никто не оказал этому сопротивления: по мнению правительства и высоких типов-чиновников, всех этих беспорядков просто-напросто не было, или были, но в какой-то другой стране.

Ну, что же, он доставил меня до двери, и я сказал, прощай, еще раз спасибо за Веспу, не знаю, что бы я без нее делал, и он удрал, словно Фанджо, куда бы то ни было.

Дверь сразу же открылась, открыла ее Ма, и я сразу понял, что Папаша умер. "Где он? ", спросил я, и она повела меня вверх по лестнице. Ма ничего не говорила до тех пор, пока мы не зашли в комнату. «Он все спрашивал, где ты, и мне пришлось сказать ему, что тебя нет».

Не знаю, видели ли вы когда-нибудь труп. Кстати, сам я видел его впервые, и это не производило на самом деле никакого впечатления, кроме всей этой штуки, связанной со смертью и умиранием. Я надеюсь, что это не непочтительно: но так как я был уверен в том, что, когда я приеду сюда, Папаша будет мертв, у меня не было каких-то особых чувств к тому, что я увидел на кровати. Все, что я почувствовал, вообще-то, это то, что я стал гораздо старше. Я почувствовал, что с его смертью я поднялся вверх на пару ступенек к чему-то.

Старая Ма теперь плакала. Я хорошенько посмотрел на нее, но мне ее слезы показались совершенно искренними. В конце концов, они долгое время были вместе, и я осмелюсь сказать, что время самом собой создает что-то, даже если любви нет и в помине. Я поцеловал старушку, немного погладил по плечу, и повел ее наверх, и спросил, что с организацией похорон. И она сказала, что знает, что надо делать.