Реми Хансен - Очень мистические истории

• Название: Очень мистические истории
• Автор: Реми Хансен
• Издательство: Литагент Эксмо (новый каталог ОСНОВНОЙ)
• Жанр: Ужасы
• ISBN: 978-5-04-188516-8

В этой книге собраны загадочные и мистические рассказы современных писателей – Екатерины Белугиной, Ольги Поезд, Тери Аболевич, Анны Самариной, Ярика Бо, Анны Бауэр, Дарьи Синицы, Реми Хансен, Дмитрия Гуляева, Веры Эристави. Каждый рассказ погрузит в атмосферу тайны, где ждут духи, привидения, невероятные явления и загадочные существа. Читатели окажутся в центре мистических событий, став свидетелями необъяснимого, и задумаются о том, что может скрываться за границами нашего мира.

---

Рядом снова раздался надрывный не то визг, не то стон. Он с трудом повернул голову.

Лиза сидела на стуле. В одном белье, с коричневыми подтеками по всему телу. Руки за спиной, ноги плотно привязаны к ножкам стула. Глаза девушки казались голубыми омутами на чумазом лице, в них плескалось отчаяние и ужас. Волосы слиплись в сплошной бурый колтун. Грязная тряпка закрывала рот и ей. С потолка прямо на плечо шмякнулся сгусток. Лиза затряслась, отвернулась, по щеке побежали слезы, смывая на короткое время гниль.

Глеб тупил. Он никак не мог сообразить, что происходит. Перевел взгляд на потолок. Его скрывал густой, едкий пар. Из него то и дело выпадали ошметки вывареня. Пол был заставлен канистрами с отрезанной горловиной. В некоторых скопилось больше половины. А в трех шагах от него на газовой плите стоял огромный чан. В нем непрестанно булькало, вылетали грязные брызги, вверх стремился густой темный пар. За край чана зацепилось ощипанное крыло, мясо отваливалось, обнажая проваренные косточки.

Озарение пришло внезапно, как удар обухом топора.

Они на кухне у гребаной Олечки, привязанные к стульям, почти голые. Видно, дед в трениках подсыпал что-то в чай. А Глеб-то хорош, махнул сразу залпом. Он зажмурился, чтобы не зарыдать.

Рядом всхлипывала Лиза. Тряпка во рту пропиталась гадкой жижей и сочилась, когда девушка стискивала челюсти. Ее взгляд умолял. Но Глеб не мог помочь. Он напряг руки, пытаясь немного ослабить веревки. Кажется, ему это даже удалось. По крайней мере, когда он расслабил мышцы, давление уменьшилось. Он повторил.

За дверью послышался женский голос:

– Павлушка, убери здесь! Сейчас новый ставить буду.

Дверь приоткрылась, в кухню юркнул Павлушка в дешевом полиэтиленовом дождевике. В руке у него была тряпка в разводах. Он даже не взглянул на пленников, принялся переставлять бутыли, переливать густое месиво из одной в другую. Глеба передернуло, когда сын хозяйки ловко подцепил пальцами упавший на пол сгусток и закинул в ближайшую бутыль. Тряпкой вытер пол. Дождевик усеяли бурые капли.

Глеб замычал, пытаясь привлечь внимание, но Павлушка и носом не повел. Встал и подошел к плите, помешал в чане огромной поварехой. А вот когда подала голос Лиза, повернулся, посмотрел на нее. Но взгляд, такой безжизненный, смирившийся, словно говорил: «Мне жаль, но я ничем не могу помочь». Он протолкнул крыло поглубже и вышел.

Вошла Олечка. Тоже в плаще, под которым угадывалась старая ночнушка. В руках она держала еще один чан, только пустой. Набрала воды, поставила рядом с первым. Зажгла газ. Все ее движения были такими четкими, выверенными, действительно, как у заправской поварихи.

– Сейчас, Матушка, накормлю тебя, – бухтела она. – Знаю, знаю. Надоели крысы да голуби.

Олечке кто-то отвечал. Ее фразы прерывались скрежетом и визгом, доносившимися прямо из стен.

– Иди к нам…

К черту вас! Никуда он не пойдет. Взгляд упал на лежавшие на столике между плитой и раковиной инструменты. Ножи, топор и пила. В животе забилось, заухало. Сердце сжалось, а потом резко пустилось в галоп. Сам не пойдет, значит, по кускам в чан, едкой вонью к потолку, ошметками в баклахи и через мусоропровод в пасть.

«Олечка и людей варит…» От безысходности хотелось выть. Но вместо этого Глеб снова и снова напрягал и расслаблял руки. Веревка наконец поддалась, и он освободил большой палец.

Дверь приоткрылась. А вот и виновник торжества! Трофим Иванович тоже облачился в помятый полиэтилен. Проходя мимо Олечки, он шлепнул ту по широкому заду, игриво хихикнул.

– Аааа, – протянул он гнусаво, глядя то на Глеба, то на Лизу. – Вот и гости дорогие. Я ж говорил, не ходи в подвал, – дед погрозил пальцем. – Теперь вот придется вас дотошных скормить. Чтоб другим неповадно. Нельзя ей свежее есть.

Ноги его разъехались на скользком от вывареня полу, и он растянулся среди бутылок, опрокинув несколько.

– Ах ты, старая козлина! – взревела Олечка и обрушила на Иваныча всю мощь русского матерного.

Дед кряхтел, отругивался. Плащ задрался, треники вымокли в коричневой жиже. Он кое-как поднялся и виновато развел руками. Олечка взвизгнула:

– Павлушка! Убери! А ты, – она злобно зыркнула на деда, – давай режь. Пора уже.

– Да, да, да. Ты только не ругайся, душенька.

Дед взялся сначала за нож, но потом отложил его на столик. Ладонь легла на рукоять топора.

– Что ж, Лизонька, начну с тебя. Ты уж прости…

Павлушка протиснулся в кухню, начал собирать выварень с пола. Глеб заметил, как он смотрел на Трофима Ивановича. Почти вызывающе, с ненавистью, губа, над которой торчали редкие усики, приподнялась.

Лиза заерзала, попыталась закричать, но из-за тряпки получился хриплый стон. Глеб замычал так громко, как мог, стараясь привлечь внимание к себе. Глупо, конечно. Но ему хотелось дать этой хрупкой девушке еще несколько минут жизни. Вдруг ее будут искать. Вдруг ее бабушка догадается, где она. Но мерзкий дед даже не смотрел на Глеба. Он замахнулся. Девушка пискнула и зажмурилась. Глеб закричал что было мочи и рванул веревки. Высвободил одну руку, но с ужасом осознал, что все равно не успевает.

Павлушка вскочил на ноги, в руке у него мелькнул нож, тот самый, что минуту назад отложил на стол Трофим Иванович. Дед охнул, когда лезвие пропороло плащ и вошло в горло, топор вывалился из рук, сбив еще две канистры. За ним повалился в жижу и сам сосед. Олечка обернулась и зажала рот рукой.

В тишине, нарушаемой лишь бульканьем в чане, раздался звонок. Кто-то забарабанил во входную дверь. Глеб за это время распутал вторую руку и сдернул тряпку с лица, принялся стягивать веревки с голых щиколоток. Ноги задеревенели, стопы почти полностью погрузились в выварень. Стук в дверь повторился.

– Откройте!

Голос показался знакомым. Снаружи слышались глухие удары.

Но Олечка не обращала внимания на то, что творилось вне кухни. Она схватила сына за волосы и швырнула на пол. Загрохотали канистры.

– Выродок! Смотри, что натворил!

На Глеба навалилась такая злоба, неистовая, лютая. Он перехватил руку сумасшедшей и с размаху впечатал кулак прямо в нос. Олечка отлетела к раковине, рука натолкнулась на рукоять кухонного ножа. Но, хитро крякнув, тетка взялась за пилу.

Глеб едва успел отпрыгнуть, запнулся о Павлушку и рухнул в скользкий вонючий студень, прямо к ногам Лизы. Олечка гнусно захихикала, сжав покрепче пилу, прыгнула. Признаться, Глеб не ожидал такой прыти от дряблой тетки, которая и сама походила на холодец. Она плюхнулась ему на грудь, приставила пилу к горлу, но Глеб вовремя успел перехватить ее запястья. Она давила все сильнее. Глеб задыхался от вони, от тяжести грузного тела, руки медленно, но верно слабели.

Внезапно Олечка закатила глаза, отпустила пилу и задрала руки, пытаясь нащупать что-то на спине. А потом повалилась в густую бурую дрянь. Позади стоял Зариб с ломом, а рядом с ним Клавдия Михайловна со злорадной улыбкой.

– Получила, ведьма?! Будешь знать, как соседям гадить!

* * *

Участковый таки явился. И даже привел двух оперов. Морщась и отплевываясь, они выволокли тело Трофима Ивановича. Бессознательную Олечку и вновь безучастного Павлушку увезли санитары. Квартиру опечатали, обещали вызвать Санэпидстанцию.

Глеб и Лиза сидели рядом на ветхой укрытой ковром софе в квартире Клавдии Михайловны. Девушка, смущенно покосилась на него, расправила складки древнего крепдешинового платья. Сверху была накинута вязаная кофта ядреного малинового цвета. Влажные после душа волосы Лиза убрала за спину, позади на толстый ковровый ворс упали несколько капель.

Глеб натянуто улыбнулся в ответ. Сам он был одет в брюки с лампасами, перетянутые на животе толстенным кожаным ремнем и широкую затхлую ветошь, которую пенсионерка назвала рубашкой. Кожа на ногах нестерпимо чесалась от колючих шерстяных носков. В общем, хотелось домой. Но сидевший напротив участковый достал ручку и бланк.

На вопросы отвечала в основном Клавдия Михайловна. Правда, все ее показания непременно сводились к жалобам. Зариб сидел на стуле возле окна и только кивал.

Когда пришла очередь Глеба, он рассказал все. Про выварень, про подвал, про мать Олечки, которая превратилась в крысу. Участковый не записывал, а глядел на него усталым, равнодушным взглядом. Наверное, сожалеет, что так рано отпустил санитаров. В конце концов, он ушел, пообещав вызвать каждого для дачи показаний. Клавдия Михайловна устремилась за ним, продолжая изливать душу. Лиза, хоть сама с трудом держалась на ногах, взяла бабушку под руку. Их голоса гулко отдавались в общедомовом коридоре. Хлопали двери. Это вездесущие соседи спешили узнать новости и воочию лицезреть участкового.

В комнате остались Глеб и Зариб. Первым заговорил сантехник. Он покосился на Глеба и виновато произнес:

– Вы извините, что удрал после подвала.

– Да брось, – устало ответил Глеб, – я и сам готов был удрать, но сдуру пошел разбираться.