Даниэль Шпек - Улица Яффо

• Название: Улица Яффо
• Автор: Даниэль Шпек
• Жанр: Современная зарубежная литература
• Год: 2022
• ISBN: 978-5-86471-920-6

Третий роман автора больших бестселлеров «Bella Германия» и «Piccolа Сицилия». «Улица Яффо» продолжает историю, которая началась в романе «Piccolа Сицилия». 1948 год. Маленькая Жоэль обретает новый дом на улице Яффо в портовом городе Хайфа. В это же время для палестинки Амаль апельсиновые рощи ее отца в пригороде Яффы стали лишь воспоминанием о потерянной родине. Обе девочки понятия не имеют о секрете, что не только связывает их, но и определит судьбу каждой. Их пути сойдутся в одном человеке, который сыграет определяющую роль в жизни обеих – бывшем немецком солдате Морице, который отказался от войны, своей страны, от семьи в Германии, от своего имени, от самого себя. И всю жизнь Мориц, ставший Морисом, проведет в поисках одного человека – себя настоящего. Его немецкая семья, его еврейская семья, его арабская семья – с какой из них он истинный, где главная его привязанность и есть ли у него вообще корни. Три семьи, три поколения, три культуры – и одна общая драматичная судьба. Даниэль Шпек снова предлагает погрузиться в удивительную жизнь Средиземноморья, но полифоничность и панорамность в его новом романе стали еще шире, а драматизм истории Морица-Мориса и его близких не может оставить равнодушным никого.

---

Когда Жорж позже вернулся домой, его волосы были пыльно-белыми, а рубашка в крови; он рассказал, что переносил тела умерших к машинам «скорой помощи», но умолчал, что парамедики отказались забирать их, потому что они ухаживали за ранеными, которые еще дышали. Там были и дети, потому что в серале располагалась столовая для детей бедняков. В конце концов они повезли трупы в больницу на своих машинах; Жорж трижды ездил туда и обратно с бездыханными детьми на руках. «Слава Богу, что не наши», – сказала его жена. Он посмотрел на нее со слезами на глазах, не зная, что ответить.

Леллуш выразил соболезнования мусульманским и христианским деятелям и пожертвовал деньги пострадавшим. «Бегин – террорист, – говорил он, – Хагана никогда бы не сделала такого». Но ему больше не верили. Пролитая кровь разрушает доверие. Террор возымел эффект. В последующие недели, когда в городе взрывалось все больше и больше бомб, тысячи людей устремились с чемоданами на вокзал и в порт, опасаясь за свои семьи. Никто не мыслил об отъезде навсегда, все думали, что вернутся, когда ситуация успокоится. Представители высшего класса, у кого имелись дома в Бейруте или Каире, уехали первыми. Затем – средний класс, кто мог на время поселиться у родственников в Наблусе или Акко. Все больше и больше магазинов закрывалось, так что рабочие и служащие оставались без работы. Амаль теряла одну подругу за другой.

* * *

А потом случилась Дейр-Ясин. Когда-то это было просто название мирной деревни недалеко от Иерусалима. Ее жители заключили договор о ненападении с соседней еврейской деревней Гиват-Шауль. Утром 9 апреля 1948 года сионистские военизированные формирования «Иргун» и «Лехи» напали на спящих жителей, забросали дома ручными гранатами, убили мужчин, женщин и детей. Живых собрали на деревенской площади, некоторых расстреляли, а остальных погрузили на грузовики. Бойцы ограбили дома, вынеся ценные вещи и деньги, затем сложили убитых в кучу и подожгли. Тех, кто остался жив, доставили на грузовиках в Иерусалим и торжественно провезли по улицам. Пленники были в шоковом состоянии, еврейские прохожие плевали и бросали в них камни. Пятьдесят пять сирот, чьи родители были убиты, высадили у Яффских ворот.

В новостях говорили о более чем двухстах погибших. Позже будут спорить о точной цифре. Обе стороны сильно меняли число погибших в собственных пропагандистских целях. Их было только сто один, сказали они. Или сто двадцать пять. Но какое это имеет значение для умерших и для их родственников, которые не смогли их даже похоронить? В газете «Нью-Йорк таймс» видные евреи, включая Альберта Эйнштейна и Ханну Арендт, осудили ополченцев как террористов. Их командиры, родившиеся в Российской империи, Мечислав Бигун и Ицхак Езерницкий, не испытывали никаких угрызений совести. Ни одна газета не написала об ортодоксальных евреях из соседней деревни, которые прибежали и в ужасе кричали бойцам: «Воры! Убийцы! Это мирные люди! У нас было соглашение! Что вы наделали?»

Дейр-Ясин стала сигналом. Весть распространилась по стране точно лесной пожар; страх был заразен, как вирус. Амаль слышала, как по улице Хильве едет машина с громкоговорителем на крыше. Резкий голос с иностранным акцентом призывал арабов увезти своих женщин и детей в безопасное место, чтобы их не постигла беда. Амаль застыла в шоке, пока Мариам не взяла ее на руки.

– Не бойся, ya habibti [23], не слушай их, с нами ничего не случится.

Но все больше и больше арабов паковали чемоданы. Мужчины боялись за честь жен, матери – за жизнь детей. На улицах и рынках Палестины можно было увидеть семьи, толкающие детские коляски, груженные коробками и ценными вещами. В Яффе все больше и больше людей стекалось в гавань – только открытое море обещало безопасность. Молодые люди баррикадировали улицы мешками с песком. Мрачные, отчаянные, но плохо оснащенные бойцы. Еще недавно они работали пекарями, водителями автобусов или сборщиками апельсинов. Их поддерживали добровольцы из Арабской освободительной армии – небольшой группы иракских и сирийских наемников, имевших дурную репутацию в Яффе, потому что они приставали к женщинам и занимались грабежом. Было известно, что палестинское Сопротивление несет потери по всей стране. В деревнях и городах действовали добровольцы, но спонтанно и не скоординированно, в то время как сионистское ополчение было лучше обучено, организовано и оснащено. Радио Дамаска и радио Каира твердили, что арабские армии вторгнутся в Палестину, как только уйдут британцы. Но здесь, в Яффе, катастрофу было уже не остановить.

Жорж забил окна досками. Он спросил жену, не хочет ли она уехать. Мариам ответила: «Мы остаемся. Это наш дом. Только трусы убегают». Башар, старший брат Амаль, которому еще не исполнилось и десяти лет, рвался присоединиться к боевикам. Жорж приказал всем не покидать дом.

* * *

25 апреля 1948 года началось наступление на умирающий город. Из Тель-Авива Иргун обстреливал Яффу минометным огнем. Снаряды били по домам в течение трех дней и ночей. Нигде уже не было безопасно. Больницы перестали работать. Десятки тысяч людей, которые до сих пор упрямо оставались в городе, теперь обратились в бегство. В Маншие, на северной окраине города, защитники яростно удерживали свои позиции. Они выдержали первые атаки. Но затем сионисты изменили тактику. Вместо того чтобы наступать по улицам, они взрывали стены тесно построенных домов и прокладывали себе путь из комнаты в комнату.

В то же время Хагана атаковала деревни вокруг города. Салама, Кафр-Ана, Язур. Ополченцы окружили их с трех сторон, оставив открытым одно направление. Громкоговорители требовали от жителей покинуть дома. Одного упоминания о Дейр-Ясине было достаточно, чтобы вызвать массовую панику. Тысячи беженцев заполнили дороги на восток. Когда деревни, снабжавшие Яффу продовольствием, пали и обезлюдели, в осажденный город пришел голод. Продукты стали баснословно дороги. Поезда и автобусы перестали ездить. Дети не могли попасть в школу, а роженицы – в больницу. Полицейских почти не осталось, воры и мародеры наживались на крахе общественного порядка.

Оставшиеся арабские жители бежали в центр. Последнюю надежду они возлагали на британскую армию, которая подтянула танки, чтобы остановить сионистов. Но время было против арабов. 15 мая заканчивался Британский мандат. «Вы хотите вернуться домой живыми или в гробу?» – кричали в мегафон бойцы Иргуна британцам. Они взрывали дома, чтобы перекрыть дороги, забирались на танки и бросали внутрь динамитные шашки. Британцы отступили.

* * *

Что в конце концов заставило Жоржа и его жену бежать? Возможно, это был разговор с другом, Юсефом Хейкалом, мэром, который отвез на корабль собственную семью. Яффа падет, говорил он, британцы уступят Невесту моря сионистам. Но когда война закончится, все вернутся в свои дома. Возможно, Жорж не хотел видеть, как его любимый город капитулирует под натиском вражеского превосходства. Последней каплей стало беспокойство за старшего сына.

Ночью Башар убежал из дома. Жорж и Мариам искали его повсюду и наконец нашли на блокпосту в Маншие. Один из работников Жоржа, ставший бойцом, отвел их к мальчику.

– Он слишком молод, чтобы убивать, и слишком молод, чтобы умирать.

На поясе у Башара висели ручные гранаты, нелепо хлопавшие по его маленькому телу.

– Иди домой, – велели ему старшие.

– Я не трусливая собака, – огрызнулся Башар. – Если мы не будем бороться сегодня, завтра у нас не будет родины.

Мариам схватила его за воротник, втащила в джип, и Жорж поехал обратно по разбомбленным, вымершим улицам. Втайне он гордился сыном. Но в этот момент Жорж принял решение. Он был не против сам умереть, сражаясь за Яффу, даже напротив – он был бы горд. Но он никогда бы не простил себе, если бы не смог защитить своих детей.

* * *

Стояло нереально тихое утро. Громко лязгнул замок, когда Амаль вышла из дома вместе с братьями, а Жорж запер дверь. Ни свиста снарядов, ни сотрясений, ни рушащихся каменных стен. Только птицы щебетали в саду. Жорж отдал Мариам ключ. Она положила его в карман платья, а он взял чемоданы и сумку с апельсинами. Таксист, который всегда возил их в Бейрут и Иерусалим, уже давно уехал. Зеленый джип они просто оставили. Это будет небольшое путешествие, сказала Мариам, на корабле. Съездим в Бейрут к тете Мэй.

– Мы надолго уезжаем? – спросила Амаль.

– Скоро вернемся, – ответила бабушка.

Амаль, которая еще не знала, что эта фраза будет сопровождать ее всю жизнь, увидела, что бабушка отвернулась, чтобы скрыть слезы. Это не были слезы горя – они придут позже. Но слезы стыда.

Амаль навсегда запомнила путь до гавани, который в то утро показался ей как никогда долгим. По обычно оживленным улицам Аджами бродили только собаки. Амаль подумала о своих двух кошках, которых пришлось оставить в саду, потому что отец запретил ей брать их на корабль. Она держала за руку младшего брата Джибриля, а Башар с мрачным выражением лица нес на плече чемодан. Пахло дымом и мусором; и пожарные, и мусорщики перестали работать. Они шли мимо закрытой витрины аптеки «Аль-Камаль», мимо молчаливых каменных стен и пустых садов. Улица Хилве потеряла все свои слова. Там, где раньше на магазинах и кафе смешивались все языки города – арабский, английский, идиш, иврит, французский и итальянский, – теперь стояли только боевики со старыми винтовками. Ставни пекарни «Абулафия», круглосуточно продававшей хлеб, были закрыты. Каждая подробность того утра отпечаталась в памяти Амаль, словно сон или фильм, где каждую мелкую деталь показывают крупным планом, но в то утро все казалось ей нереальным. Воробьи, подбирающие объедки хлеба возле булочной. Перепачканная первая страница газеты «Фаластин» в сточной канаве – эту газету ее отец всегда читал по утрам в кафе – и запах пороха, долетавший с севера. Плюшевый мишка, выпавший из доверху набитой детской коляски, которую мужчина толкал через пустой перекресток. А еще люди, бегущие из северных кварталов, с совершенно неописуемым выражением в широко распахнутых глазах. Страх смерти. Это больше не был город Амаль, и фактически она была одной из последних, кто видел прежнюю Яффу: скоро старый указатель «Улица Хильве» – верхняя строка на английском, средняя на арабском и нижняя на иврите – заменят на новый, «Улица Йефет», – иврит сверху, арабский в середине и английский внизу. Театр «Альгамбра» с ослепительно-белым фасадом в стиле баухаус вскоре станет кинотеатром «Яфор». А иммигранты, не знающие ни слова по-арабски, заселятся в дома, владельцы которых полагали скоро вернуться.