Николай Лебедев - Нюрнберг

• Название: Нюрнберг
• Автор: Николай Лебедев
• Жанр: Военная проза
• Год: 2023
• ISBN: 978-5-04-184556-8

Капитан Игорь Волгин дошел до Берлина. Но долгожданная Победа не стала точкой в его военной судьбе. По воле случая он, владеющий языками и опытом оперативной работы разведчика, оказался в Нюрнберге, где в это время начинался судебный процесс над главарями Третьего рейха. Став членом советской делегации, Волгин получил еще и долгожданную возможность отыскать следы родного брата, пропавшего в этих краях в годы войны. Однако в тот момент, когда первая зацепка в поисках была найдена, в ходе Нюрнбергского процесса случился неожиданный поворот. Сам того не ожидая, капитан снова оказался на огневом рубеже… Международный военный трибунал открылся в Нюрнберге 20 ноября 1945 года, став беспрецедентным событием ХХ века. Впервые на скамье подсудимых оказались главные лица целого государства, обвиняемые в совершении военных преступлений. Человечество совместными усилиями осудило германских нацистов – разжигателей самой страшной трагедии в мире. Приговор этим преступникам стал фактической точкой в истории Второй мировой войны.

---

Николай Лебедев Нюрнберг

Памяти моих родителей

Игоря и Елены Лебедевых,

а также

дяди Николая Лебедева,

погибшего на фронтах

Великой Отечественной

6 апреля 1945 года,

посвящаю…

К годовщине главного суда эпохи над фашистскими палачами в Нюрнберге.

На основе реальных событий.

О личной трагедии человека и величайшем процессе человечества…

© Лебедев Н.И., 2022

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023

1. Беглец

…Николай внезапно замер и посмотрел ему прямо в глаза – строгие, жесткие, заносчивые.

Помедлил несколько секунд. Потом взял кисть, размахнулся что есть силы и острым тыльным концом попал прямо в черную точку посередине глазного яблока. Холст с треском разошелся. Он проткнул его с новым, торжествующим чувством, перемешанным с ненавистью, которую давно испытывал к этому человеку.

Николай долго крутил кисть, расширяя дыру, потом схватил с колченогого столика банку с черной краской и выплеснул в лицо Гитлера.

Брызги разлетелись во все стороны. Краска поползла вниз, скрывая лицо: и усики, и тонкие губы под ними. Казалось, одноглазый Гитлер брезгливо морщится, продолжая буравить Николая взглядом из-под косой челки.

Николай осмотрелся по сторонам. На него глядели со всех сторон солдаты, улыбающиеся лица бюргеров, гитлеры в разных позах. У гитлеров был мрачный, высокомерный, но в то же время ироничный вид.

А за окном, закрытым ржавой, но прочной решеткой, по-прежнему полыхало. Вспышки молний высвечивали полдюжины фюреров, надменно-осуждающе глядящих на Николая с неоконченных портретов.

«Сегодня или никогда. Уж лучше погибнуть, чем гнить в этом проклятом месте».

А ведь где-то идет война, и он еще нужен. И может, он сможет добраться до линии фронта, до своих. А если не сможет, если его убьют при попытке к бегству? Что ж… В конце концов, он уже нарисовал то, что ему было суждено нарисовать, – он создал Фреску. Никакие силы не смогут стереть ее.

А вот то, что он нарисовал помимо Фрески, вынужден был нарисовать, надо уничтожить здесь и сейчас. Не откладывая. В эту самую ночь – 6 апреля 1944 года.

И он принялся уничтожать все, что находилось в мастерской. Бесшумно и методично. Николай остановился лишь тогда, когда все плакаты и картины, все плоды его подневольных трудов были залиты краской, исполосованы, превращены в хлам.

Фигуры ладных, статных арийцев в униформах скрылись под огромными неряшливыми кляксами. Что же касается лица фюрера, то Николай замазывал его на всех плакатах отдельно, держа в изуродованной руке малярную кисть.

Потом он в мелкие клочки изорвал фотографии, которые приносил ему Молот. На всех этих фотографиях был изображен Гитлер в скульптурных позах. Гитлер улыбался. Гитлер смотрел сурово. Гитлер склонялся к страждущей толпе с видом ментора. Монстр. Убийца.

Николай оглядел помещение. Сжечь бы все это к чертовой матери!.. Но огня нет, только краска под рукой – вязкая, холодная. Чего-чего, а краски тут было достаточно. Молот обо всем позаботился.

Прошлой осенью Молот пытал его несколько недель, а потом стал дробить ему пальцы – один за другим. Он бил молотком с оттяжкой, умудряясь расплющивать только один палец, не задевая остальные. Так можно было пытать дольше. И когда Николай понял, что, если это не остановить, он никогда больше не сможет держать в руках кисти. И он сдался. В конце концов изобразить фюрера на холсте – это не самое большое предательство.

Рука до сих пор не зажила и болит, болит. И уже непонятно, краска это на грязных бинтах или же кровь.

Взгляд его упал на изображение святого. Эскиз Фрески. Святой глядел на Николая просто и строго.

Николай сгреб кисти, в последний раз оглядел мастерскую и разбил лампочку. Теперь бежать!

* * *

Лагерь военнопленных раскинулся на склоне холма посреди негустого леса. Его возводили сами заключенные на месте заводика для горных разработок. К тяжелым воротам вела разбитая дорога. Ощерившаяся колючей проволокой охранная башня высилась у входа. Рядом стоял домик для офицеров.

Бараки же располагались аккуратными рядами, стекая вниз по склону к горной разработке, и заканчивались у самой скалы. Вдоль скалы тянулась узкоколейка, по которой заключенные толкали небольшие тяжелые вагонетки с рудой. Некоторые заключенные умирали прямо здесь, падая на шпалы.

По периметру лагеря выстроили забор в несколько рядов. Прозрачный и непреодолимый. Вышки с прожекторами стояли по углам забора, еще несколько были вделаны в сам забор – на расстоянии друг от друга.

Мышь не проскользнет.

Николай поддел древком кисти тяжелый засов, который по приказу Молота навешивали на ночь на дверь мастерской.

«А если мне надо будет выйти?» – спокойно, но с издевкой в голосе поинтересовался Николай.

«Потерпишь», – улыбнулся Молот.

«А если барак загорится?»

«Сгоришь», – был невозмутимый ответ.

Николай уже несколько недель по миллиметру расширял щель в предбаннике мастерской, чтобы в нее можно было просунуть кисть. Самое главное – чтобы его манипуляции не были замечены охраной. Тогда прощай, свобода. Прощай, жизнь. Надо было соблюдать осторожность.

Ему не хватило пары недель. Щель все еще была мала.

Но теперь выбора не было. Бежать!

Николай уже пробовал бежать дважды.

В первый раз – когда после контузии очнулся в плену. Его поймали, отбили все внутренности. Били лениво, но сильно. Потом истекающего кровью поставили в общий строй таких же, как и он сам, военнопленных. И отправили на запад. Те, кто шел справа и слева, поддерживали Николая, чтобы он не упал. Упадешь – пристрелят на месте.

Во второй раз Николай пытался бежать уже из лагеря. Его взяли, когда он делал подкоп под колючую проволоку. Карцер. Выбитые зубы.

И тут появился Молот. Он прознал, что в карцере сидит какой-то русский художник, который должен умереть. Молот, как потом передали Николаю заключенные, очень заинтересовался, услыхав это слово – «художник». И пожелал увидеть Николая лично.

Так начался новый этап в жизни Николая – благополучный, как казалось со стороны, но такой проклятый. Больше не надо было таскать вагонетки с рудой, но надо было рисовать гордых арийцев для городских плакатов и, что самое отвратительное, надо было рисовать фюрера.

Рисовать – или умереть.

Николай был готов к смерти, но Молот оказался тонким психологом. В один день он вдруг предложил сделку: в распоряжении художника будет собственная мастерская и даже немного свободного времени. Дополнительная миска супа.

А главное – главное! – Николай получит возможность исполнить свою мечту.

«В перерывах ты сможешь заняться важным делом, – сказал Молот. – Ты ведь хочешь нарисовать фреску?»

Он пристально, не мигая, поглядел Николаю в глаза. Тот молчал.

Молот улыбнулся. Он понял, что выиграл.

Кто бы смог отказаться?!

А теперь фреска создана. Хоть и разрушена наполовину от этих бомбежек американской авиации, которые начались пару месяцев назад. Молот даже привез Николая в храм, чтобы тот занялся реставрацией. Но тут опять начались бомбежки, и про фреску на время забыли.

А Молот стал настаивать, чтобы художник побыстрее закончил плакаты, это важно для поддержания духа. И запер Николая в бараке-мастерской.

Николай выглянул в зарешеченное окно.

В этих местах непогода – нередкое явление, но такого ливня Николай давно не видел.

Ночь была черна, косые струи дождя хлестали наотмашь. Фонари на столбах метались из стороны в сторону, их испуганный мутный свет выхватывал из темноты грязные стены бараков, разбитые колеи внутренних дорог и дрожащую на ветру колючую проволоку ограждений.

Охранники вымокли насквозь и потому прятались в теплых каптерках. Только несколько скрюченных фигур – то ли самые добросовестные, то ли самые упрямые – бродили вдоль бараков, подбрасывая на плече сползающие винтовки.

Самое время попробовать выбраться наружу. Если наутро его застанут здесь, в мастерской, то при виде разора, который учинил Николай, его убьют. Надо сбросить засов с двери.

Николай сломал несколько кистей и уже было подумал, что его затея на сегодня провалилась, когда наконец удалось поддеть засов деревянным концом кисти.

Засов сорвался с держателей и шлепнулся наземь. Дверь отворилась.

Николай перевел дух, прислушался. Собрался с силами и выскользнул наружу.

Прямо, теперь направо. Теперь еще тридцать шагов до открытого места. Потом надо пересечь его – как можно быстрее, пока не увидели часовые.

Николай шел навстречу звукам патефона. Можно было бы подумать, что он безумец, если не понимать всю точность и безошибочность его плана.

Если идти задворками, то непременно напорешься на охрану. Задворки охранялись тщательнее. А эта часть лагеря, которая, казалось, у всех на виду, – нет.