В Библер - От наукоучения - к логике культуры (Два философских введения в двадцать первый век)

• Название: От наукоучения - к логике культуры (Два философских введения в двадцать первый век)
• Автор: В Библер
• Жанр: Философия

---

Здесь впервые в истории человечества (нечто похожее, но не в такой предельной форме и только для узкого круга участников платоновского "Пира" было в античности) этот особый круг явлений - культура - может быть определен во всеобщей форме, не в качестве одного из "ответвлений" нашего бытия (надстройки), но - как его (бытия) единственный смысл и замысел.

Если теперь - рефлектирующе и осознанно - сблизить давно известные нам (вне ученых дефиниций) явления культуры и те феномены, что трагически тревожат наше сознание и жизнь в XX веке, то будет возможно очертить исходный феноменологический образ (пока еще не понятие) культуры, всеобщий для всех ее исторических форм, но бытийно сдвинутый в эпицентр нашей жизни, сознания, социальности в XX веке и с особой силой - в канун века XXI.

В XX веке на основе тех трансформаций в бытии и в мышлении, о которых я только что говорил, всеобщее определение культуры возникает на грани изначальных вопросов бытия, на самой грани бытия и небытия культуры, - бытия и небытия человека.

Взгляд, обращенный на "обычный" круг явлений культуры, обнаруживает в нем совсем новые смещения, сдвиги, смыслы.

"Назовем мы кошку - кошкой", назовем те феномены, что заметили в бытии людей XX века, изначальными феноменами культуры.

2. XX век и феномен культуры

Итак, феномен, - пока еще не понятие - культуры, как он осознается (не осознается, мучит наше сознание...) в магматических сдвигах XX века:

1. В XX веке стало необходимым - для Шпенглера и Тойнби, для Леви-Стросса и Бахтина, для подспудного сознания каждого мыслящего человека - осознать и осмыслить какое-то странное и резкое отщепление идеи "культуры" от идей "образования", "цивилизации", "формации"...

Думаю, что именно в соотношении с идеей "образования" (этой исходной отправной точкой логики Гегеля) всеобщий смысл культуры может быть очерчен наиболее сжато и - для начала - образно.

В истории человеческого духа и вообще в истории человеческих свершений существуют два типа, две формы "исторической наследственности". Одна форма укладывается в схематизм восхождения по лестнице "прогресса", или - пусть даже мягче - развития. Так, в образовании, в движении по схематизму науки (но науки, понятой не как один из феноменов целостной культуры, а как единственно всеобщее, всеохватывающее определение деятельности нашего Ума) каждая следующая ступень выше предыдущей, вбирает ее в себя, развивает все положительное, что было достигнуто на той ступеньке, которую уже прошел наш ум (все глубже проникая в единственную истину), наши ноги и руки (создавая все более совершенные орудия труда), наше социальное общение (восходя к все более и более "настоящей" "формации", оставляя внизу до- и пред-историческое бытие человека). В этом восхождении все предшествующее: знание, старые орудия труда, пережившие себя "формации"... - конечно, не исчезает "в никуда", оно "уплотняется", "снимается", перестраивается, теряет свое собственное бытие - в знании и умении высшем, более истинном, более систематизированном и т.д. Образованный человек - это тот, кто сумел "перемотать" в свой ум и в свое умение все то, что достигнуто на "пройденных ступенях", причем "перемотал" в единственно возможном (иначе всего не освоить!) виде: в той самой уплотненности, снятости, упрощенности, что лучше всего реализуется в "последнем слове" Учебника. В самом деле, какой чудак будет изучать механику по трудам Галилея или Ньютона; математику - по "началам" Евклида, даже квантовую механику - по работам Бора или Гейзенберга (а не по современным толковым учебникам или - сделаем уступку - по самым последним научным трудам).

Это - об "образовании".

Культура строится и "развивается" совсем по-другому, по противоположному схематизму. Здесь возможно оттолкнуться от одного особенного феномена.

Существует одна сфера человеческих свершений, что никак не укладывается в схематизм восхождения (Ньютоново: "Я карлик, стоящий на плечах гиганта" предшествующих поколений...). Эта сфера - искусство. Здесь - даже "на глазок" - все иначе. Во-первых, здесь нельзя сказать, что, допустим, Софокл "снят" Шекспиром, что подлинник Пикассо сделал ненужным впервые открывать подлинник (обязательно - подлинник) Рембрандта.

Даже резче: здесь не только Шекспир невозможен (ну конечно же) без Софокла или Брехт - без Шекспира, без внутренней переклички, отталкивания, переосмысления, но и - обязательно - обратно: Софокл невозможен без Шекспира; Софокл иначе - но и более уникально - понимается и иначе формируется в сопряжении с Шекспиром. В искусстве "раньше" и "позже" соотносительны, одновременны, предшествуют друг другу, наконец, это есть корни друг друга. Не только в нашем понимании, но именно во все большей уникальности, "уплотненности", всеобщности собственного, особенного, неповторимого бытия.

В искусстве явно действует не схематизм "восходящей лестницы, с преодоленными ступенями", но схематизм драматического произведения.

"Явление четвертое. Те же и... Софья..." С появлением нового персонажа (нового произведения искусства, нового автора, новой художественной эпохи) старые "персонажи" - Эсхил, Софокл, Шекспир, Фидий, Рембрандт, Ван-Гог, Пикассо... не уходят со сцены, не "снимаются" и не исчезают в новом персонаже, в новом действующем лице. Каждый новый персонаж выявляет, актуализирует, - даже - впервые формирует новые свойства и устремления в персонажах, ранее вышедших на сцену; одно действующее лицо вызывает любовь, другое - гнев, третье - раздумье. Число действующих лиц постоянно изменяется, увеличивается, растет. Даже если какой-то герой навсегда уйдет со сцены, скажем застрелится, или - в истории искусства - какой-то автор выпадет из культурного оборота, его действующее ядро все же продолжает уплотняться, сама лакуна, разрыв обретают все большее драматургическое значение.

Такой схематизм художественной наследственности всегда сохраняет свои основные особенности, и схематизм этот коренным образом отличается от схематизма "образования", "цивилизации", формационного развития, как бы их ни понимать.

Схватим одним взглядом все сказанное об искусстве:

а) история сохраняет и воспроизводит здесь "персонажность" слагающихся феноменов;

б) увеличение числа "персонажей" осуществляется вне процедуры снятия и восхождения, но в схематизме одновременности, взаиморазвития, уплотнения каждой художественной монады;

в) обратимость "корней и кроны", "до..." и "после..." означает в искусстве особый тип целостности, "системности" искусства, как полифонического драматического феномена.

И еще один момент, не прямо вытекающий из представленной театральной схемы, но органично с ней связанный. Мой исходный образ предполагает еще одно (?) действующее лицо, точнее, некое "многоместное множество" действующих лиц. Это - зритель, слушатель художественного произведения. В театральном действе соучастие этого "действующего лица" особенно наглядно, но это активное творческое бытие не менее необходимо, насущно, органично для любого произведения любой формы искусства. Зафиксируем на мгновение слово "произведение" и пойдем дальше, пока что подчеркивая только особый "схематизм" "наследственности" в истории и реальном бытии произведений искусства. Если история искусства - это драма со все большим числом действующих и взаимодействующих лиц, если все эти Лица (авторы, стили, художественные эпохи) действительно и действенно одновременны, действительно и напряженно сопрягают время прошлое (во всей его самобытийности) и время настоящее, причем - в средоточии этого мгновения, то все это осуществляется как раз в общении "сцены и зрительного зала", или - автора поэмы и ее далекого - сквозь века - молчаливого читателя... Культуры - и того, кто ее (со стороны) воспринимает...

Не буду сейчас дальше развивать эту мысль.

Если хотите, называйте очерченный схематизм "прогрессом", или "развитием"... Сейчас существенно исходно отличить схематизм "наследственности" в искусстве: "Явление четвертое... Те же и Софья..." - от схематизма "восхождения" ("Карлик на плечах гиганта..."). Это - в искусстве.

Но в XX веке с особой силой обнаруживается, что такой схематизм истории искусств есть лишь особый и особенно наглядный случай некоего всеобщего феномена - бытия в культуре. Причем - бытия в культуре как в целостном Органоне. И этот Органон не распадается на "подвиды" и непроницаемые "отсеки".

Наш взгляд, обостренный современной жизнью (теми сдвигами, о которых я выше говорил, а в заключение скажу еще определеннее), безошибочно замечает: тот же феномен, что и в искусстве, действует в философии. Аристотель существует и взаиморазвивается в одном (?) диалогическом (?) культурном пространстве с Платоном, Проклом, Фомой Аквинским, Николаем Кузанским, Кантом, Гегелем, Хайдеггером, Бердяевым.

Но это одно пространство явно "не-евклидово", это - пространство многих пространств. Платон имеет бесконечные резервы все новых и новых аргументов, ответов, вопросов в споре с Аристотелем: Аристотель также обнаруживает бесконечные возможности "формы форм", отвечая на возражения Платона. Кант бесконечно содержателен и осмыслен в беседах с Платоном, Гегелем, Гуссерлем, Марксом... Философия - как феномен культуры - также мыслит в схеме: "Те же... и Софья". Это - опять-таки драма со все большим числом действующих лиц, и бесконечная уникальность каждого философа раскрывается и имеет философский смысл только в одновременности и во взаимополагании философских систем, идей, откровений. Если говорить более крупными блоками: философия живет в сопряжении и одновременном взаимопорождении разных форм бесконечно-возможного бытия и разных форм его понимания.