Татьяна Устинова - Детектив на пороге весны

• Название: Детектив на пороге весны
• Автор: Татьяна Устинова
• Жанр: Детектив
• Год: 2022
• ISBN: 978-5-04-166083-3

Весна – время новых начинаний, впечатлений, путешествий и знакомств. Время любви и захватывающих дух приключений! Вот и наши любимые авторы – Татьяна Устинова, Татьяна Полякова, Анна и Сергей Литвиновы – решили порадовать нас незабываемыми весенними историями в своих остросюжетных романах. Вместе с их героями мы снова разгадаем хитроумные головоломки, которые с такой щедростью и изобретательностью подкидывает нам жизнь. Читайте и заряжайтесь оптимизмом! В книге представлены три детективные истории: «Закон обратного волшебства», «Небеса рассудили иначе» и «Даже ведьмы умеют плакать». Издательство «Эксмо» представляет отличный подарок к весенним праздникам – сборник «Детектив на пороге весны»! В него вошли остросюжетные романы самых популярных и любимых писателей, действие которых происходит очаровательной весной. Они увлекут захватывающей интригой, подарят по-настоящему радостное настроение, и вы убедитесь, что интересная книга – по-прежнему лучший подарок!

---

– Скорее всего, не рыцарские времена, – перебил Юра, – а подпольщиков. Простите великодушно, Марфа Васильевна. Ничего не вспоминается такого?.. Никто из семьи революционными идеями не страдал?

Все уставились на него в изумлении, словно он сказал некую непристойность.

– Идеями? – переспросила бабушка иронически.

– Ну да. Вот… совсем недавно писателей на дачах прятали, а они из себя истопников изображали. В семидесятые годы это было, Леонид Ильич Брежнев такие игры с писателями очень уважал! А тогда? Разве не скрывали?

У Анфисы загорелись глаза, и вдруг ей стало весело:

– Слушай, бабушка, а что? Это идея! Может, у нас на участке была подпольная типография?! Может, здесь «Искру» печатали?! И этот приезжал… как его…

– Кто?

– Бауман, вот кто!

Бабушка помолчала, а потом закурила.

– Почему Бауман?

– Ну, не знаю. Он вроде все эту «Искру» перевозил! Ну вот. В подполе был печатный станок, а через подземный ход они уходили, когда наезжал урядник. А?

Воцарилась пауза.

– Во всем этом нет ничего смешного, – отчеканила Марфа Васильевна через некоторое время и рассерженно постучала тонкой сигареткой о край пепельницы. Потом прищурилась и посмотрела на дым. – Решительно ничего, моя дорогая. Все это очень и очень печально. Игры с огнем никогда не кончаются ничем, кроме пожара. Они очень увлеклись, играя с огнем. Не знаю, при чем здесь наши предки, но… но это вполне возможно, – заключила она с печальной твердостью, как бы признавая и свою ответственность за содеянное. – Вы правы, Юра. Прадед, кажется, даже в Петропавловке провел несколько недель, именно за помощь «Народной воле». Отец потом его… поручился за него – или залог внес, что ли! Это они тогда все эту ерунду революционную из Германии привозили, из Дерпта. Все им казалось, что, как только они государя низложат, страна заживет по-другому, весело, радостно!.. Все будут трудиться на собственное благо и во имя высоких целей. Только твой Бауман, – язвительно заметила она, обращаясь к Анфисе, – тогда еще не родился.

– Нет, – вдруг серьезно сказал Юра. – Вы не правы, Марфа Васильевна.

– Он еще спорит! – простонала с дивана Клавдия Фемистоклюсовна.

– Никто не хотел никакого блага. Может, десяток человек из… образованных, а остальные… Для остальных это все была только борьба за власть. Не за идею. Власть привлекательнее всего остального, и ничего нового в этом нет со времен убийства Цезаря. Этих, которые боролись за идею, просто использовали те, которые боролись за власть. А террор и тогда, и сейчас – просто террор. Борьба против своих. Война с мирным населением. Идеалы тут ни при чем, Марфа Васильевна.

– Террор? Кто говорит про террор?

– Я говорю, – тихо сказал Юра. – «Отпусти им, Господи, ибо не ведают, что творят»!

Марфа Васильевна перестала постукивать папироской, Клавдия прекратила стонать и перекладывать на голове тряпку, Анфиса, страсть как любившая «умные разговоры», больше иронически не улыбалась. То ей все было смешно, когда она думала про Баумана, а тут перестало.

– Так, кажется, великая княгиня велела написать на могиле террориста, убившего ее мужа?

Все молчали. Дымилась бабушкина сигарета.

– А надо было на террор отвечать террором, – с силой сказал Юра. – Как Ленин впоследствии! Вот уж кто ничего не боялся, и за душу свою бессмертную не хлопотал! А они все прощали, потому что им так Господь велел!

– Ты споришь с Господом? – почему-то на «ты» спросила его Марфа Васильевна. – Напрасно.

– Я не спорю с Господом! Я спорю с людьми, которые позволили проделать с собой то, чего нельзя было позволять! Почему я должен прощать какому-то подонку смерть своего любимого человека?! Только потому, что Господь призывал прощать?! Но я не могу простить, я не бог! Это он может, потому что он… он знает все лучше нас и очень давно живет, а я не могу! Я готов забыть, но простить – никогда! И самое главное, что я не хочу, – вдруг добавил он свирепо, – не хочу прощать. Я здесь живу, и то, что они когда-то сделали со страной, они сделали и со мной. Я всю жизнь занимался грязной работой, подчищая за мерзавцами, которые на свет родились только потому, что великая княгиня когда-то простила того подонка! Если бы она не простила, мерзавцев было бы меньше, как вы не понимаете?!

Все молчали и смотрели на него, и Клавдия Фемистоклюсовна, сдернув с головы тряпку, приподнялась и села на диване, и у Марфы Васильевны от сигареты отвалился столбик серого пепла и неслышно упал на скатерть. Она даже не заметила.

Анфиса Коржикова подошла к нему, взяла его за запястье и пожала.

– Ничего, – сказала она. – Все нормально, Юра.

Вид у него был довольно дикий.

Бабушка моментально взяла все в свои руки. Велела Клавдии перестать валяться, смахнула пепел в пепельницу, потребовала чай, ватрушку и бутербродов с колбасой. Клавдия захлопотала, Юра посидел-посидел, закурил и расслабился, и разговор от высоких материй перешел к более приземленным.

– А вот у меня есть замечательная история, – поглядывая на Юру с каким-то новым чувством, начала Марфа Васильевна. – И как раз про революционэров, раз уж у нас такой… разговор. Вы толкуете про борьбу за власть, а я вам скажу, что там у них, у большевиков, еще была страшная борьба за мужиков. Да, да, – сказала она, заметив, что Анфиса улыбается, – всем революционэркам хотелось получше устроиться, и они боролись за свое место под солнцем. Ну, Ленин, самый перспективный в смысле власти, к тому времени был уже абонирован, и разженить его с Надеждой не было никакой возможности. Оставалось некоторое количество мужичков помельче, и за них все отчаянно сражались. Был среди них такой приличный немецкий дяденька по фамилии Ренгник. На него в свое время положила глаз Землячка, но он ее отверг, можете себе представить! Он ее отверг и женился на обыкновенной девушке, вовсе не революционэрке, можете себе представить! Она была толстушка, веселая и с чувством юмора. А сам Ренгник был такой трогательной души человек, что из пролетарского кремлевского буфета, когда в стране был голод, этой своей жене приносил кусочек курочки. У него нагрудный карман пиджака всегда был сальный, потому что он курочку клал туда.

Все слушали эту удивительную историю, не перебивая.

– Сталину даже не удалось его расстрелять, – сказала бабушка несколько хвастливо, как будто гордилась революционером Ренгником, – он умер от туберкулеза, была у него такая счастливая возможность. А я дружила с его дочерью Тамаркой, – заключила бабушка. – Вот такие дела.

Клавдия подала чай, все расселись вокруг стола, чувствуя себя чуть-чуть по-другому, не так, как до случившегося нынче вечером разговора, и разошлись спать, уговорившись, кто и чем занимается завтра утром.

Бабушка обещала выяснить, что было в старом доме во время войны и откуда могла взяться фотография. Для этого нужно позвонить Ивану Ивановичу, запудрить ему мозги как следует и убедить его в том, что ее этот вопрос интересует из чистого любопытства. Ну, может, она вступила в общество юных следопытов и теперь идет тропами Великой Отечественной войны!

Клавдия взялась расспросить деревенских знакомых про самого Петра Мартыновича и про его учительскую деятельность, а Юра обещал выяснить что-нибудь про родственников. «По своим каналам», как выразился он.

Таким образом, на сегодняшнее утро Анфису решительно не волновала судьба бритого сэра Квентина по имени Илья Решетников, и ввязываться в новую авантюру ей совсем не хотелось.

Но поздно, поздно!..

Яичница, круассан, торт и малина были съедены, кофе выпит, и ничего не осталось такого, из-за чего можно было бы еще отложить свое «независимое расследование».

– Моя дорогая, – провожая ее утром, сказала бабушка, – боюсь, что ты даже не подозреваешь, в какое отвратительное дело впутываешься! Еще только бандитских разборок тебе не хватает!

Анфиса и представить себе не могла, насколько на этот раз бабушка оказалась права!..

Примерно в полдень Мика сказала себе, что она, пожалуй, близка к истерике.

Она не знала хорошенько, что значит быть близкой к истерике, но такое состояние ей нравилось. Оно означало, что Мика готова разрыдаться – вот уже глаза налились слезами, – что все очень плохо, даже не плохо, а ужасно, что кошмары сегодняшней ночи продолжают преследовать ее, что она не может, не может больше!..

Она именно так и думала про себя – про «кошмары сегодняшней ночи» и про то, что «больше не может!..».

Утром она позвонила Валентину и все ему рассказала.

Он пришел в невообразимое бешенство.

Он орал и визжал так, что растерянно улыбавшаяся в трубку Мика должна была отнести ее подальше. Она пугалась, когда так кричали возле самого ее уха.

– Идиотка! – орал Валя. – Дура, мразь! Сколько раз я повторил тебе, что нужно сделать, а что ты сделала?! Ну, что ты сделала?!!

Она хотела заплакать и не могла – от потрясения. С ней никто и никогда не разговаривал таким тоном, даже бывший муж, хам и деревенщина. Бывший муж если и орал, то как-то необидно, легко, через пять минут забывал, что орал, становился ласковым и обычным.