Павел Астахов - Класс. История одного колумбайна

• Название: Класс. История одного колумбайна
• Автор: Павел Астахов
• Жанр: Детектив
• Год: 2022
• ISBN: 978-5-04-166087-1

Только за последние четыре года в России произошло 7 случаев расстрела учащихся в образовательных учреждениях. Кто виновен в том, что молодые люди расстреливают своих однокашников? Может, государство с его беспомощным «управлением» культурой, «заботой» о морали и нравственных ценностях? Или кинематограф, который «крутит» по всем кинотеатрам страны бездуховные и пошлые поделки, мерзкие ужастики и пошлость? Что они несут молодым людям? Агрессию, упадничество, безысходность… Этой – одной из самых тяжелых проблем нашей действительности – и посвящен новый роман Павла Астахова. В этот день у Дмитрия Свободина все пошло наперекосяк. Рано утром умерла бабушка, которая его воспитывала. Потом ему пришлось терпеть хамство санитаров и участкового. Потом ему всыпали на работе за опоздание. Потом он поругался с отчимом, который презрительно назвал его неудачником и, вдобавок, тем обидным прозвищем, которое прилипло к нему еще в школе. В школе… Именно она была источником всех его бед и неудач. И та троица одноклассников, которые нам ним издевались, – тоже виноваты, что он неудачник. И тупой физрук, который постоянно унижал его перед девчонками. И вся та жестокая, лживая, душная атмосфера 11 «Б» класса… И ничего в затуманенном сознании не осталось, кроме жажды мести. Чудовищной, неуправляемой, дикой, как бешеное животное. Дмитрий схватил помповый дробовик отчима, набил карманы патронами и пошел в школу, которую окончил три года назад. Как раз в это время там проводил урок известный адвокат Артем Павлов… В основе романа – реальные трагические события, которые произошли в нашей стране в последние годы (175-я школа в Казани, школа № 1 в подмосковном городе Ивантеевка, Пермская школа № 127, школа № 5 Поселка Сосновый Бор в Улан-Удэ, школе № 1 Стерлитамака, Керченский политехнический колледж, Амурский колледж строительства и ЖКХ). Книга настолько эмоциональна, настолько сильно побуждает задуматься о судьбе молодых россиян, что, без преувеличения, должна стать настольной для каждого старшеклассника, для каждого родителя.

---

Не ощущал, и все, хоть ты тресни.

Мама тоже на удивление быстро взяла себя в руки, и однажды, в один из самых обычных дней, на пороге их дома появился Михаил Викторович. Шумный, самоуверенный, решительный, бескомпромиссный. И буквально с первой встречи он не упускал возможности продемонстрировать свое превосходство по сравнению с отцом по всем фронтам, что, нужно отдать должное, ему удалось.

Отец был молчалив и больше слушал, Михаил Викторович любил находиться в центре внимания, он разговаривал без умолку, то и дело вставляя остроумные шуточки и анекдоты. Отец, хоть и считался технарем по профессии, практически был бесполезным в решении бытовых проблем вроде подтекающего крана или перегоревшей розетки. Михаил Викторович же был, что называется, спецом широкого профиля и легко мог починить любую мелочь в доме. Как-то между делом он даже отметил, что занимался дизайном квартир. С первых дней своего появления он затеял в их доме глобальный ремонт, параллельно начав приводить в порядок дачу.

Но все это делалось с неким косвенным подтекстом – мол, «видали, каков я? Что бы вы делали без меня?!» Вообще, Михаил Викторович обожал, когда к нему шли с просьбой. Оказывал помощь он не сразу, заставляя обратившегося к нему некоторое время терзаться переживаниями – а вдруг не выгорит? И решалось все в итоге со снисходительным покровительством и завуалированным намеком «будет время – отработаете».

Даже внешне отчим давал несколько очков форы покойному папе. Отец начал рано лысеть, носил очки, был худощавым, с узкими плечами и нескладной фигурой. В противовес ему Михаил Викторович своей внешностью напоминал работягу с лесоповала – крепкий, широкоплечий, с крупными мускулистыми руками, загорелый, с густым ежиком седеющих волос. Если уж копать глубже, то отчим превзошел отца даже по фамилии. Фамилия вообще была для Дмитрия одной из самых болезненных тем, она словно красной нитью проходила через всю его жизнь, чуть ли не с того момента, как он себя помнил.

Он носил фамилию отца – Шлангин.

Что могло быть хуже для парня?! Он ненавидел собственную фамилию всей душой.

«Шланг, шланг!» – смеясь, дразнили его в детском саду.

«Шланг, завяжись узлом!» – кривлялись дети во дворе.

Он надеялся, что в школе обидное прозвище останется в прошлом, но ничего подобного, шутки не исчезли, они стали даже еще злее.

«Шланг, а как у вас принято: сосать, качать или брызгать?»

К слову, у отчима была фамилия Кротов. Тоже не дворянская, но уж куда лучше, нежели «шланг».

За спиной отчима уже был один брак, разведенная жена со взрослой дочерью остались в Белоруссии, куда Михаил Викторович регулярно высылал деньги.

С появлением «нового папы» в доме, как того и следовало ожидать, появились новые порядки и правила, и Дмитрию многие из них пришлись не по вкусу. Ни о каких компромиссах речи вообще не шло – отчим требовал беспрекословного подчинения. В их доме царила армейская установка: «В любой ситуации существует два мнения – мнение Михаила Викторовича и неправильное». За каждую провинность неотвратимо следовало наказание. Отчим цеплялся к Дмитрию по поводу и без повода, и переубедить его в том, что он допускает ошибку, было невозможно в принципе.

Однажды рядом с входной дверью их квартиры появилась корявая надпись – «Шланг – лох». Дмитрий мельком глянул на нее, тут же забыв. Такие мелочи уже не особенно задевали его. Когда тебя постоянно колют булавкой, рано или поздно ты свыкаешься с этим, не придавая этому значения. Конечно, когда острие не проникнет особенно глубоко, усиливая боль.

Возвращаясь после работы, Михаил Викторович, естественно, заметил оскорбительную надпись. Он не спеша переоделся в домашний спортивный костюм, после чего подозвал Дмитрия и заставил его стереть «это дерьмо». Робкие возражения парня, что, мол, почему результаты данного «творчества» должен устранять именно он, не возымели действия, отчим был непоколебим.

Дмитрий вооружился наждачной бумагой (послание было выковыряно гвоздем или иным острым предметом) и со вздохом принялся за работу. Пока он пыхтел, зачищая неуклюже выведенные буквы, Михаил Викторович курил прямо там же, на лестничной клетке.

«А знаешь, почему так все происходит?» – вдруг спросил он.

«Что?» – меланхолично отозвался Дмитрий, орудуя наждаком.

«Не включай дурака! – резко сказал тот. – Нормального пацана никогда не обозвали бы Шлангом. Потому что нормальный пацан не даст себя в обиду».

Дмитрий продолжал молча работать. Все его руки были в зеленой пыли от стертой краски, но царапины на стене еще виднелись.

«Когда я пошел в первый класс, то по росту был самым маленьким, – сообщил отчим, выпуская изо рта кольцо дыма. – И какой-то жирный придурок, услышав мою фамилию, назвал меня Кротом. Я это помню как сейчас».

Дмитрий без особого интереса посмотрел на мужчину, который вальяжно прислонился к дверному косяку, зажав сигарету между указательным и средним пальцами.

«А я как раз недавно книжку про кротов с отцом читал. И знал, что кроты, кроме прочего, питаются червями. И тогда я сказал этому жирдяю: «Если я Крот, то ты Червяк. И сейчас я тебя сожру». А потом я укусил его за руку. Он завизжал, как ошпаренный. Вот так. Меня отругали перед всем классом, но больше никто и никогда не посмел меня как-то обозвать. Понял?»

Дмитрий кивнул. Отстранившись, он придирчиво разглядывал грязно-зеленое пятно на месте надписи.

«Сойдет, – снисходительно заметил отчим. – Иди, вымой руки. И больше не позволяй этой гадости появляться на стенах»…

…Мать, всегда чувствовавшая себя хозяйкой дома, вдруг как-то незаметно ушла в тень. Сделалась серой мышкой, молчаливой и покорной, во всяком случае, при общении с новоявленным мужем. Теперь в доме все решал Михаил Викторович.

Глухая неприязнь между ним и Дмитрием росла, со временем превратившись в ледяную стену взаимной ненависти. Или, вернее сказать, в ядовитый нарыв, громадный и трясущийся, как желе.

Этот уродливый пузырь лопнул в день рождения отчима, когда тот, изрядно «приняв на грудь» у себя на автомойке с друзьями, домой уже явился пьяным. Конфликт возник буквально на ровном месте. Михаил Викторович сделал резкое замечание Дмитрию, почему он не помогает матери; парень огрызнулся, что это Кротова не касается. Отчим едко заметил, что от Дмитрия глупо что-то ожидать, учитывая его фамилию и происхождение в целом. Мол, «от осинки не родятся апельсинки». А когда парень, вспылив, бросил, что отчиму следовало бы проявлять хоть какое-то уважение к его умершему отцу, Михаил Викторович послал Дмитрия по матери. Тот не остался в долгу, за что Кротов, окончательно выйдя из себя, влепил пасынку оплеуху.

Они были на кухне. Потирая покрасневшую щеку, Дмитрий посмотрел на кастрюлю с запеченной свининой, в которой находилась вилка для мяса. Рука сама потянулась к вилке, и в глазах отчима мелькнуло что-то отдаленно похожее на изумление. Не страх, нет. Всего лишь изумление, вроде: «Как так?! Эта козявка посмела даже подумать об этом?!»

Обстановку разрядила Вика, случайно заглянувшая на кухню.

Дмитрий не остался на празднование. Вместо этого он продал в ломбарде золотую цепочку, а вырученные деньги утром следующего дня швырнул в лицо Кротову. Эти деньги были личным вкладом Михаила Викторовича в новый смартфон Дмитрия, и отчим при каждом удобном случае напоминал об этом парню.

С тех пор Дмитрий жил у бабушки. С отчимом он не общался и преспокойно не общался бы еще сто лет, если бы сегодня не произошло страшное с бабушкой.

Лишь огромным усилием воли, после мучительной внутренней борьбы с самим собой он сломался и был готов пойти к отчиму на поклон. Потому что это был последний способ раздобыть деньги на похороны.

Часы из малахита

Дмитрий застал Михаила Викторовича прямо у въезда в моечный бокс – он внимательно рассматривал новенький компрессор, только что выгруженный из припаркованной рядом «Газели». Экспедитор терпеливо стоял рядом, держа в руках документы. Когда наконец все формальности были улажены и компрессор укатил в глубь бокса, Дмитрий, набравшись храбрости, шагнул вперед. Он уже хотел открыть рот, чтобы поздороваться, как отчим внезапно обернулся.

– Какими судьбами? – сухо поинтересовался он. Свои руки Михаил Викторович демонстративно сунул в карманы светлых хлопчатобумажных брюк.

«Мог бы этого и не делать, – мелькнула у Дмитрия мысль. – Я тоже не горю желанием жать твою руку».

– Здрасте, – выдавил он. – Вам… звонила мама?

Кротов смерил его пронзительным взглядом, и Дмитрий призвал все свое самообладание, чтобы держаться спокойно. Вид у Михаила Викторовича был такой, словно перед ним ползла полудохлая крыса, выбравшаяся из канализационного стока – грязная и гадкая, источавшая непереносимую вонь.

– Идем, – коротко бросил он, зашагав в сторону подсобного помещения, где у него был оборудован крошечный кабинет.