Ирина Мельникова - Бесы Черного Городища

• Название: Бесы Черного Городища
• Автор: Ирина Мельникова
• Жанр: Детектив
• Год: 2004
• ISBN: 5-699-09193-9

Новое увлечение появилось у молодежи города Североеланска: и студенты, и молодые чиновники, и даже барышни из благородных семей, подпоясавшись специальными кушаками, лазают по скалам. И никто из них не знает, что в облюбованном ими Черном Городище скрывается целая банда… Она хорошо организована, ею руководит человек необыкновенно хитрый и коварный. Агенту сыскной полиции Алексею Полякову удалось выйти на нее, но главаря взять не удавалось. А доказательства того, что именно он причастен к серии страшных убийств, потрясших Североеланск и окрестности, у Алексея неопровержимые. Злодей меняет имена и профессии, но не может изменить лишь одного — своего прошлого. Но именно прошлое этого человека и позволило Алексею Полякову взять его след…

---

Ирина Мельникова Бесы Черного Городища

Каин. Я жажду душой добра!

Люцифер. А кто его не жаждет?

Кто любит зло?

Никто, ничто. Но в нем -

Всей жизни и безжизненности дрожжи.

Дж. Байрон. Каин

Часть I

Глава 1

1575 год, конец сентября

От города до Покровского вела долгая, унылая и однообразная дорога. Леса здесь давно вырублены, лишь кое-где виднеются низкорослые перелески да толпятся вдоль дороги редкие березовые и осиновые колки, сбросившие последнюю листву под порывами осеннего ветра. Тут даже летом, в самую жару, никогда не просыхает грязь, и вода держится в выбитых колесами рытвинах до самых заморозков.

Молодой человек, по виду почти подросток, изрядно вытянувшийся, но пока не раздавшийся в плечах, выглянул из кибитки и плотнее запахнул студенческую тужурку. Одет он был явно не по погоде, даже без картуза, но по странной причине почти не чувствовал холода. Он не бывал в этих местах четыре года. За это время успешно прошел три курса университета, у него стали расти усы, и он уже знал, что такое любовь женщины, но здесь ничего не изменилось. Все то же хмурое небо, непролазная грязь, снопы соломы на полях, а на жнивье пропасть ворон, жадно хватающих все, что не успели подобрать крестьянские руки.

Родительский дом показался внезапно. Раньше его скрывали огромные разлапистые сосны, целая сосновая роща. Но сейчас от нее остались одни пеньки — и это оказалось единственным изменением в округе, которое удалось заметить молодому путнику. Дом уже не заслоняли деревья, и он был виден за несколько верст издалека.

Дорога шла прямо, но молодой человек знал, что она еще много раз нырнет в овраги и скроется в низинах, прежде чем доберется до усадьбы. Но сначала она минует село. По российским меркам, Покровское — село молодое, сотня с небольшим лет, по сибирским — старое. Но, кажется, именно здесь воплотился в полной мере дух аракчеевщины, явления для Сибири ранее неведомого и по сей причине удивительного.

Улицы села словно выровняли по линейке. Избы издавна строились добротные, пятистенные, с тесовыми и крытыми дранкой крышами. И выглядели они точь-в-точь как бравые фельдфебели или сытые унтер-офицеры, раздобревшие на щедрых сибирских хлебах. Вытянулись они вдоль идеально прямой дороги военным строем и, кажется, впрямь готовы взять под козырек.

Село заканчивалось площадью. На дальнем ее краю — сельская церковь с тремя куполами, выстроенная из крепкого, бревнышко к бревнышку, листвяга. Напротив же — грязная хибара питейной лавки, дешевого кабака с вечно распахнутыми дверями, где ширина крыльца соразмерна лишь широте души подгулявшего завсегдатая. Местным поклонникам зеленого змия сей притон порока только тем и был интересен, что в нем завсегда могли поднести чарку отвратительного, но дешевого пойла. Здешние шинки да кабаки тем и славились, что способны были напоить до смерти хоть лихую орду ватажников, хоть артель старателей, хоть местного попа со всем его причетом.

Но для молодого человека он был памятен своей коновязью, которую заменял самый что ни есть настоящий бивень мамонта, по виду больше смахивающий на ствол сухого дерева, чем на окаменевший фрагмент древней челюсти. На кости и черепа доисторических животных то и дело натыкались в шурфах и находили в речных отложениях дикие золото добытчики — бергалы и «хищники», поэтому они здесь были не в диковинку, и по этой причине никто в Покровском уже не помнил, когда и с какой целью привычное бревно заменили древним бивнем. Скорее всего кто-то посчитал, что он гораздо прочнее дерева, а может, просто вовремя подвернулся под руку.

Впрочем, внимание подпивших клиентов не привлекала и ярко-желтая, издалека заметная вывеска с изображением черного улья, многие годы висевшая на хибаре. Несомненно, этот масонский символ на стене придорожной забегаловки тут, в таежной глубинке, уже утратил свое значение. Но молодой человек знал, что это дань былым увлечениям обитателей усадьбы.

Его родного гнезда, к которому он стремился всей душой на протяжении почти месячного пути из Москвы до Североеланска и двух дней нудно-бесконечной дороги до Покровского.

Подобно деревенским избам постройки усадьбы располагались также по линейке и ранжиру, точно полки и дивизионы на плац-параде. Как это принято в среднерусской полосе, два гранитных столба, два каменных стража, увенчанных шарами, охраняли въезд на длинную, в четыре ряда деревьев аллею.

В прежние времена кибитку молодого человека встретили бы за добрую версту от села, а у ворот усадьбы его непременно поджидала бы матушка в теплом салопе и в бархатном чепце.

Она бы близоруко щурилась на дорогу и подносила к глазам кружевной платочек…

Молодой человек громко вздохнул, и возница на облучке оглянулся.

— Теперя недолго, барин! — И перекрестился. — Опустел дом, затих…

Но пассажир разговора не поддержал и только сильнее насупился.

Возница крякнул и огрел кнутом одну из двух лошадей, тянувших кибитку от последней почтовой станции, или станка, как их называли в здешних местах. Молодой путник прибыл на нее вечером, переночевал в доме смотрителя, потому как по прежнему опыту знал, что постоялый двор с наступлением темноты превращался в гнусный вертеп, где находил себе пристанище всякий подозрительный сброд.

В его темных, освещенных лишь жалкими свечными огарками убогих клетушках с грязными стенами и закопченными потолками, никогда не мытыми заплеванными полами и набитыми соломой и блохами тюфяками ютились бежавшие с каторги убийцы и мастеровые с казенных заводов, вышедшие из тайги старатели и крутившиеся возле них шулеры и прочие жулики. Срамные бабы, которых никто не знал по имени — известны были только их непристойные клички, — цеплялись ко всякому постояльцу, подыскивая себе клиентов. И, не заботясь о морали, тут же задирали грязные юбки, чтобы удовлетворить столь же грязное вожделение своих испитых, оборванных кавалеров, зачастую за миску похлебки или за чарку отвратительно пахнущего «шандыка» — едва разведенного контрабандного китайского спирта.

Молодой человек брезгливо сморщился. Хотя чем столичная жизнь с ее соблазнами и тщательно скрываемым от посторонних глаз развратом, ставшим нормой даже для благородных семейств, отличается от местных диких нравов? И здесь и там правят бал одинаково низкие чувства: корысть, обман, супружеская измена, которые вскормили, точно навоз, вульгарный цветок с покрытым мерзкой слизью стеблем и жадно раскрытыми навстречу соблазну лепестками, напоминавшими с виду протухшее мясо. Имя тому цветку — Похоть, которая зарождается в самых потаенных уголках человеческого сознания. Низкие желания сродни животным инстинктам, и только человек, управляющий своим сознанием и чувствами, способен победить в себе страшного зверя, погасить угрозу порабощения темными силами.

Люди придумали эти силы сами, чтобы оправдать себя и найти причину всего дурного, что творят они в угоду своим прихотям и тщеславию. И в каком бы воплощении ни настигало нас зло, в какие бы одежды ни рядили его люди, оно существует и рождается не где-то далеко, а в нас самих. Зло — это зеркало, в котором отражается лицо человека. И мало кто осмелится посмотреть в него без страха. Потому что там хорошо видны и зависть, и жажда власти, и алчность, и беспримерная гордыня — все те низменные чувства, которые порабощают и угнетают слабую душу.

Но свободный человек с душой, подвластной разуму, сам делает выбор: сознательно пойти на поводу у темных инстинктов либо побороть их в себе.

Так думал студент, в чьей голове воззрения античных философов и бредни французских и английских мудрецов о ладно скроенном, благочестивом и процветающем обществе смешались в полнейшую кашу с новомодными учениями Гегеля и Канта и той абракадаброй, что порой звучала на лекциях отечественных профессоров и академиков. Сцепившись в драке, метафизика и диалектика сотворили в его мозгах полнейший кавардак, отчего прежде веселая физиономия приобрела угрюмое выражение, а в глазах полыхал мрачный огонь, выдавая почти сложившегося неврастеника.

Дорога тем временем вступила в березовую аллею, ведущую к нарядному парадному подъезду, ворота которого стерегли две готические башни из серого плитняка, выдавая пристрастия владельцев усадьбы к европейскому образу жизни.

Они смотрелись более чем нелепо на фоне добротных сибирских изб и чахлой северной растительности.

Сам же дом возвышался в глубине двора массивной трехэтажной громадой с бельведером, украшенный тосканским портиком о четырех колоннах, к которому вела со стороны двора широкая, из двух отдельных пролетов лестница. Замкнутая цепь абсолютно симметричных флигелей и прочих хозяйственных построек, стрельчатые окна, зубцы, остроконечные башни — все вместе чем-то напоминало средневековый замок. Но было в такой похожести что-то нарочитое, театральное, буффонадное. И это впечатление не пропадало оттого, что все постройки и сам дом, словно полковые казармы и арсенал, были выкрашены в казенные желто-белые цвета.