Андрей Васильев - Останний день

• Название: Останний день
• Автор: Андрей Васильев
• Жанр: Городское фэнтези

Осень потихоньку начинает вступать в свои права, а это значит, что время, отведенное Полозом для выполнения задания, уже почти закончилось. Так что же получит Валера Швецов в останний змеиный день – благодарность забытого всеми древнего бога или смертельный поцелуй, который ему подарят гадючьи клыки?

---

– Вы про гребешок и кольцо? – уточнил я. – Да?

– Не знаю ничего ни про то, ни про другое. – Сдвинул брови старик. – Я про ведьмин тайник речи веду. Ты же по его душу нагрянул?

– По его, – подтвердил я. – Да вот перепутал одно с другим, понимаете ли. Принял этот клад за тот. Приходится теперь копать, не оставлять же его здесь.

– Слушай, Хранитель, а у меня, кроме этих, еще один клад есть! Давай ты и его заберешь, а? – Хитро прищурил глаз лесной хозяин. – Одним махом всех троих! И тебе прибыток, и мне облегчение!

– Не советую, – влез в беседу клад. – Тот старик с опушки очень злой, от него хорошего не жди! Кровь на нем, с нее он и силу тянет.

– А ну цыц! – рассердился лесовик. – Тебе слова не давали!

– На крови, значит. – Я снова взялся за лопату. – Плохо.

– Разбойное то злато, – признался лесовик. – Озоровала одно время в этих краях ватага, люди в ней лихие собрались все как один, кровь лили как водицу, свою жизнь в копейку не ставили, а чужой и вовсе цену не назначали. Их это казна, ее атаман в моем лесу спрятал опосля того, как всех своих дружков щурь-травой уморил. Может, делить нажитое на всех не пожелал, может, еще почему, мне то неведомо. Спрятал и ушел, да так и не вернулся. Видать, наткнулся на заугольника почище его самого, сила силу завсегда ломит. А казна так тут и лежит, смердит, что куча дерьма, корни деревьев злобой своей подъедает. И ведь чем дальше, тем больше чернота по опушке ползет. Обычный человек ее не увидит, разве что только мураши ледяные по коже у него пробегут да померещится, что в спину кто-то зыркнул, но я-то все примечаю да чую. Мне в моем лесу такого не надо. Хранитель, забери его себе, а я в долгу не останусь.

– Почтенный… Как вас по имени-отчеству? – Я снова воткнул лопату в землю и повернулся к лесовику.

– Фрол Евграфыч, – с достоинством ответил он.

– Почтенный Фрол Евграфыч, ни о каких долгах речь идти даже не может, – заявил ему я. – Ваши сородичи, лесные хозяева, мне жизнь столько раз спасали, что это я вам всем по гроб жизни обязан. И клад этот я непременно из вашего леса уберу, даже не сомневайтесь. Единственное – не сегодня. Не хочу я показывать злато-серебро, тем более такое, той, кто меня у леса ждет. Вы же поняли, о ком речь идет?

– Тоже верно. – Огладил бороду лесовик. – У Марфуты глазок смотрок, она все примечает. А коли что понравится, так непременно под себя подтянуть пожелает.

– Марфута. – Я ткнул лопатой в землю и с удовлетворением услышал, как штык скрежетнул по металлу. – Во как вы ее!

– Так она по моему лесу ишшо мелочью голозадой бегала, – усмехнулся Фрол Евграфыч. – И сестрицы ее тоже. Деревня тут раньше стояла, Вязино звалась, они все отсюда родом и есть.

– Сестрицы? – окапывая по бокам довольно-таки приличных размеров сундук, уточнил я. – Хм-м-м… Только про Аглаю слышал вроде.

– Трое их народилось, одна за другой, – сообщил мне лесовик. – Трое. Прасковья, Марфута да Аглая. Матерь ихняя на последней, Аглае, надорвалась да от горячки родильной в могилу сошла, ей даже Анисья-старица, бабка Марфутина, помочь не смогла, хоть и знающей ведуньей была. Ко мне приходила, мандрагыр-корень просила, и дал бы я ей его, да откуда взять, коли нету? А через десяток лет и старшенькая, Прасковья, за матерью отправилась. Только, значит, она в возраст вошла, только Анисья начала ей знания да наследие передавать, как сгинула Парашка, будто и не жила вовсе. Куда, чего – неведомо, как ни искали ее следы, все без толку. Да и так ясно было, что нет ее более на свете. Вот так Марфута старшей и стала, только толку с того – чуть. Бабка ее к себе близко не подпускала, видно, недоброе что чуяла, даже для их племени через край бьющее. Или подозревала чего. Прасковью она сильно любила, более остальных, а Марфуте-то завидно, поди, было.

Полагаю, небезосновательно. Убрать сестру, стоящую на дороге к власти и силе, вполне в стиле Марфы Петровны. Да и история с младшенькой в свете этого рассказа заиграла новыми красками. Как-то начал я сомневаться в том, что она сама внезапно постарела и умерла. Чую, помогли ей по-родственному.

Впрочем, это точно не мое дело. Я не полиция нравов и не гражданский суд.

Слушая рассказы лесовика, я наконец-то закончил выкапывать клад, отчистил потемневшие от времени бока сундука от глины и даже сбил напрочь проржавевший замок с петель.

– Открывай! – нетерпеливо потребовал клад. – Отпускай меня!

– Свободен, – разрешил я. – Проваливай.

Крышка скрипнула, в свете фонарика сверкнули камни украшений, которых в сундуке имелось изрядное количество, и это не считая всего прочего, вроде пары золотых блюд, приличных размеров креста того же металла и просто монет. Неплохо поживился в Москве Антуан Жан Огюст Анри Дюронель, надо признать. От души погулял. Не знаю уж, какой он был полководец, но в грабежах месье толк явно знал.

Как всегда в таких случаях, глаза затянула пелена, предшествующая показу неизбежного ретрофильма. Впрочем, на этот раз пелена выступила его частью, оказавшись дымом канонады. Понятия не имею, какое именно сражение разворачивалось передо мной – то, что случило под Городечно или под Миром. А может, это была сама Бородинская битва? Нет, нет, положительно не знаю. Дым, орудия, бьющие чуть ли не в упор по мерно шагающим к ним полкам, наша казачья лава, сцепившаяся в жестокой схватке с наполеоновскими уланами, десятки мертвых тел да кровь на траве – вот и все, что я смог разглядеть.

Следом мне показали Москву, старую, низкую, деревянную, ту, которую после называли «допожарной». И горожан, которые передали офицеру в эполетах увесистый узел, содержимое которого наверняка большей частью перешло в выкопанный мной сундук.

И снова Москва, но уже в огне и дыму. Следом за тем я увидел разбитую колесами грязную осеннюю дорогу, которую месили сапогами недавно еще бравые солдаты императора, после лес, яму и…

– Всё-ё-ё-ё-ё-ё-ё! – Яркий сноп огня вылетел из сундука, три раза кувыркнулся в воздухе и разлетелся на сотни искр.

Веселый был клад, беззаботный. И ушел легко и радостно, не то что некоторые.

– Уф, сплавил я этого надоедалу наконец-то! – обрадованно пробубнил лесовик и уселся прямо на край ямы. – Вот спасибо тебе! Еще от того ворона старого меня избавь – и вот тогда я совсем счастлив буду!

– Обещал – сделаю, – произнес я, направляя свет фонарика на содержимое сундука и вороша его рукой. – Ого, какой перстенек.

И было чему удивиться. Такой величины алмаз, каковой был вделан в золотую оправу исключительно тонкой работы, не часто увидишь. Не знаю, насколько он чист, но даже в случае наличия желтизны или пузырька все равно должен стоить сильно немало.

Пожалуй, более богатого клада я еще не брал. И если это всего лишь личная захоронка одного из приближенных к императору военачальников, что же тогда таит в себе знаменитое «золото Наполеона»? Даже страшно представить.

А еще, прислушавшись к себе, я понял, что никаких ощущений из разряда «это все мое» или «я теперь богат» не испытываю. Интерес – да, имеется, но исключительно исследовательский, близкий к профессиональному. Как видно, правы древние, говорившие, что когда чего-то у тебя становится много, то оно перестает быть целью, превращаясь в нечто обыденное, будничное. А то и надоевшее.

– Фрол Евграфыч, – обратился я к лесовику, – можно до поры до времени это дело тут прикопать? Мне оно, как говорено, нынче ни к чему, а оставлять его так, на виду, не хочется. Мало ли, кто это все найдет и на какие цели после пустит. Да и жалко, если честно. А души в этом золоте более нет, вас оно не потревожит.

– Дозволяю, – покладисто согласился он. – Пущай лежит, коли мешать не станет.

Кстати. Заодно и проверю, правда ли то, что прикопанные Хранителем клады никто посторонний взять не может. Хотя глупость сказал. Кто его тут искать-то станет, даже если заметит недавно разрытую землю?

Я еще раз глянул на содержимое сундука, подумав немного, взял золотые, с рубинами, серьги и положил их в карман. Воронецкой подарю, она к подобным вещам неровно дышит. Все же постаралась моя ведьма сегодня, причем, похоже, от чистого сердца. А вот этот кулон с изумрудом, пожалуй, Юльке завтра преподнесу, только надо коробочку какую-нибудь прикупить в ювелирке. Не могу я отказать себе в удовольствии шокировать немного тетю Жанну. Она же наверняка уверена, что я только что с бомжами за еду не дерусь, а тут такой поворот событий. Причем Певцова-старшая наверняка поймет, что вещичка дочери досталась непростая, с историей. Кто-кто, а тетя Жанна в этом толк знает, все в курсе того, сколько она на разные цацки дядь-сережиных денег спускает. Компенсирует, так сказать, работу времени блеском камней. Как говаривала госпожа Ряжская, с которой батя время от времени вел дела: «Хороший изумрудный гарнитур может спрятать дюжину морщин лучше любого пластического хирурга». Она сама дама в годах, так что в этом точно хорошо разбирается.