Дэниел Киз - Элджернон, Чарли и я

• Название: Элджернон, Чарли и я
• Автор: Дэниел Киз
• Жанр: Зарубежная публицистика
• Год: 2021
• ISBN: 978-5-04-113813-4

Дэниел Киз – знаменитый американский писатель, исследователь глубин человеческого разума, которому удалось как никому другому раскрыть перед читателем тайны личности и психологии. «Элджернон, Чарли и я» – история его жизни, творческого пути, история возникновения героев, которые теперь стали известны всему миру. Увлекательное путешествие писателя, начинавшего свой путь студентом медицинского училища и столкнувшегося с множеством препятствий, которые стояли между ним и литературной карьерой, захватывает с первых строк. В этом романе каждый сможет узнать, какие жизненные впечатления, знакомства, случайности и привели в конце концов Киза к созданию одного из самых известных романов XX века «Цветы для Элджернона». Долгие годы размышлений и труда привели Дэниела Киза к созданию тех культовых романов, о которых сейчас знает буквально весь мир. «Элджернон, Чарли и я» – история создания прежде всего знаменитых «Цветов для Элджернона». Писателю пришлось пережить тревоги, неудачи, отказы издательств и – наконец – триумф. Что побудило Киза стать писателем? Какие препятствия стояли на его пути? И как зародилась поистине гениальная, любимая всеми книга? Об этом он рассказывает искренне и крайне увлекательно.

---

Я же, будущий великий хирург, остался сидеть как парализованный. От одной мысли, что придется вырезать нерожденных мышат, меня затошнило. Пулей я выскочил из лаборатории, метнулся в туалет, вымыл лицо и руки и уставился в зеркало. Надо было возвращаться и доделывать начатое.

Через несколько минут я действительно вернулся. Смущенный своим бегством, желая оправдаться, я вымучил:

– Как крестный отец этого выводка, я сегодня всех угощаю сигаретами. А сигар не ждите.

Смех, одобрительные хлопки по плечу, поздравления – все это меня как-то уравновесило. Правда, пока я заканчивал препарирование, в голове вертелся дурацкий стишок:

Три слепых мышонка – пики-пик —
За фермеровой женкой – шмыги-шмыг.
А она-то ножиком – вжики-вжик,
Хвостики мышиные – чики-чик!

– Отличная работа, Киз, – похвалил профессор. – Ставлю высший балл.

Лыжа дружески пихнул меня в бок.

– Везунчик! Надо же, брюхатенькая попалась.

В тот вечер, готовясь к викторине по теме «Британские поэты», я открыл поэтическую антологию и стал просматривать оглавление. Мой взгляд зацепился за Элджернона Чарлза Суинберна. Вот так имечко, подумал я.

Глава 3 Второактинг

Даром что мне всегда хотелось стать писателем, я не представлял, какой жанр предпочесть. Прочитав «День саранчи» Натаниэля Уэста (кошмарную историю о голливудской изнанке), я зарекся от карьеры сценариста.

Оставались пьесы, рассказы и романы. И тех, и других, и третьих я прочел сотни, однако мой личный театральный опыт ограничивался участием в школьном спектакле. Третьеклассник, я играл оракула. Замогильным голосом предвещал царю ацтеков: «Дни твои сочтены, о Монтесума!»

Наверное, то был мой актерский «потолок».

В подростковый период и лет примерно до двадцати я бредил Манхэттеном, этим Багдадом-на-Гудзоне, городом, где процветали искусства, пресса и, конечно, Бродвейский театр. Всего за пять центов я мог и попасть в сию мекку, и посмотреть две трети практически любого шоу. Только и требовалось, что смешаться с толпой зрителей, которые после первого акта выходили покурить. При звонке, который возвещал конец антракта, я прошмыгивал в зал и живо находил свободное местечко. Успевал прежде, чем гасли огни. Такое времяпровождение я называл второактингом.

Шел 1942 год. Мне было пятнадцать. Пьеса называлась «Зубная кожа»[5]. «Наш городок» я прочел еще в школе, одноименный фильм посмотрел – вот почему меня так волновала перспектива увидеть второй акт этой новой пьесы Торнтона Уайлдера.

У меня хватало соображения не заниматься второактингом по субботам и воскресеньям. Зато в будние дни я надевал синий китель, повязывал неброский галстук и подземкой добирался до Таймс-сквер. В тот вечер я приехал рановато. Прогулялся по театральному кварталу, поторчал возле ресторана «У Линди», поглазел в ресторанные окна. Повоображал раньоновских персонажей – мошенников, игроков и гангстеров, а также «парней и куколок» – будто они зависли в «У Линди» (к слову, Деймон Раньон[6] называл ресторан «У Минди»). Я туда захаживал, когда заводилась лишняя монета; садился у окна, смотрел на бродвейскую толпу и наслаждался чизкейком, который все тот же Раньон и увековечил.

Я не дал себе размечтаться. Сосредоточился на ближайшей задаче. Перспектива пропустить первый акт меня не слишком печалила. Как правило, мне удавалось угадать, с чего там у них началось; если же нет – я не расстраивался, а просто придумывал свой вариант. Сочинял завязку, чтобы не шла вразрез с развязкой и характерами персонажей. В те дни я просмотрел немало вторых и третьих актов – но ни одного первого.

Когда опускался занавес, я вместе с остальными зрителями аплодировал – а сам воображал жизнь драматурга во всем ее блеске. В день премьеры – овации, подобные шквалу; выкрики «Автора на сцену!»; поклоны и букеты. Далее – отмечание в ресторане «У Сарди». Разумеется, с шампанским. И с икрой. Затяжное. Потому что все ждали рецензии в утренней «Нью-Йорк таймс».

Вечер начался как обычно. Я смешался с курильщиками, что вывалили из театра в переулок; я тоже достал сигарету из портсигара «под золото». Навострил уши. Вокруг обсуждали первый акт, информация могла пригодиться.

Раздался звонок. Вместе с остальными я шмыгнул в фойе. Скользнул взглядом по афише – огромной, в человеческий рост. На ней красовались Фредрик Марч и Таллула Бэнкхед. Разумеется, обоих я видел в кино. А сегодня увижу на сцене, живьем.

Оказавшись в зале, я поспешил к последним рядам, готовый усесться на свободное местечко. В центре ряда я заметил два кресла, но не успел дернуться, как их заняла пара опоздавших.

Лишь тут я сообразил: нынче народу больше, чем обычно. Я вжался в стену, прищурился. Огни уже гасли. Глаза быстро привыкали к темноте.

Все кресла были заняты. Может, рискнуть – сунуться на балкон? Ради Торнтона Уайлдера я бы и на это пошел. Да, попытаю счастья на балконе. Боком я выбрался из зала. Поскакал по лестнице через две ступеньки. Заметил на полу номер «Плейбилла»[7], сунул в карман. Устремился к свободному местечку в середине ряда.

Только плюхнулся – на меня возмущенно воззрилась соседка по креслу.

– Что вы себе позволяете? Это место моего мужа!

– Извините. Наверное, ошибся рядом.

Я вскочил и полез по проходу. Навстречу двигался грузный мужчина. Пришлось отступать в конец ряда. На меня шикали. Я отдавил немало ног.

На финише меня поджидала дежурная с фонариком.

– Извольте предъявить билет. Занавес вот-вот поднимут.

Сердце запрыгало. Я стал шарить по карманам.

– Похоже, я его обронил, мэм. Вот здесь он был, в этом самом кармане.

Дежурная глядела с подозрением.

– На балконе все места заняты.

– Пойду поищу билет в фойе.

– А я посодействую вам в поисках.

– Благодарю вас, мэм, в этом нет необходимости, – прошептал я и поспешил ретироваться.

Не заметил последнюю ступеньку и упал.

– Вы не ушиблись, юноша? Пойдемте-ка со мной. К управляющему.

– Нет-нет, все в порядке. Я не ушибся.

Снова вприпрыжку через две ступеньки – только теперь вниз, в пустое фойе. Огромная афиша была видна полностью; в самом низу имелась приписка «ВСЕ БИЛЕТЫ ПРОДАНЫ!». Перед вторым актом я ее не заметил – приписку закрывала толпа.

Вот я кретин!

Скорее прочь из театра!.. Только на улице я решился оглянуться. Название пьесы показалось мне насмешкой над моей же собственной ситуацией.

Я побрел на север района Бродвей, к Центральному парку. Брел и убеждал себя: в пути непременно попадется что-нибудь тянущее на приключение. Было уже поздно, и в сам парк я не пошел. Я устроился на скамейке и стал глазеть на шикарные отели. Особенно меня впечатлило название «Эссекс-хаус». Интересно, что за жизнь у гостей этого «Эссекс-хауса»; небось в деньгах купаются? Однажды я выгляну из отельного окна, окину взором вот эту самую скамейку – так я решил.

Когда я топал обратно к подземке, нарядная публика как раз покидала театр. Кто-то усаживался в лимузины, припаркованные тут же; кто-то махал таксистам. Большинство шли в сторону залитого огнями Бродвея.

Опять я влился в толпу, словно, находясь рядом с этими людьми, автоматически делался им рóвней. Многие держали в руках «Плейбилл». Я тоже вынул журнал – пусть будет паролем, признаком моей принадлежности к высшему свету.

Одна группка вошла в ресторан «У Сарди». Я проскользнул следом, огляделся. Небожители уселись. Перед ними возник официант. Я помахал «Плейбиллом» и осведомился, где туалет.

Покинув сие заведение, я двинул к подземке, по пути стараясь представить, какова была пьеса. Ничего не получалось. Поэтому, пока ехал в Бруклин, я сочинил свою пьесу – о юноше, который чуть было не влип, жаждая посмотреть второй акт бродвейской постановки.

Двадцать пять лет спустя, в 1967-м, я сподобился попасть в содружество одаренных деятелей искусств и прибыл в Петерсборо, Нью-Гэмпшир, в знаменитую колонию Макдауэллов. Там мне предстояло работать над моим вторым романом под названием «Прикосновение».

Мне выделили роскошную студию-бунгало прямо посреди леса. В первый же день сообщили: дабы ничто не нарушало моего уединения, столь необходимого для творческой деятельности, беспокоить меня будут только раз в сутки – в полдень, на автомобиле, доставлять корзинку с провизией.

Осматриваясь в новом жилище, я обнаружил на каминной полке лопасть деревянного весла, всю испещренную надписями моих предшественников. Надписи шли сверху вниз. Верхние успели поблекнуть, нижние были еще свежи. Мой взгляд выхватил фамилию: Торнтон Уайлдер. В 1936-1937-м он создал «Наш городок» в этой вот самой студии – в которой я весь следующий месяц намеревался писать «Прикосновение».

Мне вспомнился неудачный поход в театр, и у нижнего края лопасти я нацарапал свое имя.

Глава 4 Битье посуды