Людмила Милевская - Вид транспорта — мужчина

• Название: Вид транспорта — мужчина
• Автор: Людмила Милевская
• Жанр: Иронический детектив
• Год: 2003
• ISBN: 5-699-00157-3

Когда у тебя три сестры, то и проблем в три раза больше, чем обычно. А если к тому же все сестры — близнецы, то количество неприятностей растет в геометрической прогрессии. Денисия, единственное разумное существо из этой четверки — как она сама о себе думала, — вечно влипала из-за своих непутевых сестриц в истории. Вот и сейчас пришлось лезть в чулан, прятаться от банкира — мужа Зойки, который терпеть не мог родственников жены. Но чего ради сестры не сделаешь! Сидя среди веников и ведер, Денисия сначала с изумлением, а потом и с все растущим подозрением и страхом прислушивалась к разговору банкира с каким-то Карлушей. Они говорили о том, как удачнее.., убить Зойку!

---

Людмила МИЛЕВСКАЯ ВИД ТРАНСПОРТА — МУЖЧИНА

ЧАСТЬ I

Ни для кого не секрет, что самый доступный и распространенный вид транспорта — это мужчина. Кто только не ездит на нем: жены (свои и чужие), тещи (свои и чужие), деты (свои и чужие), любовницы (а теперь уже и любовники)…

Можно продолжить список ездоков. Скажу больше, этот список неисчерпаем. Почему? Да потому, что наш мужчина пошел дальше своих предшественников. Он уже не желает ограничиваться одной женой, от чего сам и страдает, получая в нагрузку лишнюю тещу, лишнего тестя… Короче, много лишней родни. Правда, он резко сократил количество детей, но его пробег от этого не уменьшился. По данным науки, современный мужчина наматывает в день до ста километров и более.

Многие из них (увы) делают это пешком...

В мире все стремительно преображается: на смену дилижансам пришли поезда, на смену поездам — самолеты, не за горами те дни, когда человечество пересядет на космические аппараты, когда столичный стиляга будет мечтать о новенькой летающей тарелке, но…

Но это ничего не меняет. Мужчина для женщины по-прежнему является главным средством передвижения по жизни — самым быстрым и, самым доступным.

Глава 1

«Шея уже затекла. Пора перекур делать», — тряхнув челкой и распрямляя усталую спину, решила Денисия.

— Кстати, Лар, как твой сынуля? — дежурно поинтересовалась она, уходя в себя и механически массируя затылок.

Лариса преобразилась. Мгновенно отодвинув от себя старофранцузский словарь, она защебетала:

— Ой, Денька, мой Зюзик становится очень забавным. В доме ремонт, а Зюзик счастлив. Лезет везде, мешается, достает Рашида вопросами. Знаешь, какое у него теперь самое любимое слово?

— Какое?

— Ебанок.

Денисия растерялась, но Лариса ее успокоила:

— Не пугайся, это всего лишь безобидный рубанок в исполнении моего сына. У Зюзика образовалась жуткая информационная жажда. Все улавливает, как губка впитывает и такое потом выдает, что все держатся за животики.

— Вот хохмач.

— Спрашивает на днях: «Папа, что такое фураж?»

Рашид объясняет: «Корм для скота и все такое…» — «Ага, — делает вывод мой Зюзик, — значит, кураж — это корм для кур».

— Гениально! — восхитилась Денисия.

Лариса зарделась от удовольствия и продолжила:

— А вчера мы были в цирке. Вдруг объявляют:

«А теперь выступит женщина-змея!» Мой Рашидик возьми да брякни: «Глянь, Ларка, коню ясно, что все женщины змеи, но эта даже не скрывает». И что ты думаешь, Зюзька подслушал и тут же, когда вернулись домой, заявил нашей соседке: «Здравствуйте, тетя Венера-змея». Та, разумеется, ушла в откат, а он ей: «Извините, все женщины змеи, но я не знал, что вы это скрываете». Я Рашида своего чуть не убила, — заключила Лариса и рассмеялась.

Денисия посмотрела на нее с завистью и сказала:

— Счастливая ты, Ларка. Всегда у тебя настроение хорошее.

— Какая я, к черту, счастливая? — отмахнулась та. — У меня на руках муж, ремонт и ребенок. Причем ребенок доставляет меньше всего хлопот.

Она глянула на часы и всполошилась:

— Денька, за дело. Что-то плохо сегодня движется наш перевод, а через два часа я должна быть в редакции. , Денисия виновато пожала плечами:

— Самочувствие скверное. Думаю, слегка переутомилась на приеме вчера. В преддверии таких приемов отдыхать надо, а я пашу без продыху. Кажется, в голове тараканы уже завелись.

— Эхе-хе, — вздохнула Лариса, — жизнь наша бешеная. Действительно можно умом тронуться при такой загрузке. День расписан буквально по минутам, везде опаздываю, все меня костерят. Раньше хоть дома относительный покой был, теперь же, когда со мной приключился этот ремонт, жизнь стала невыносима. Знаешь, подруга, крыша едет аж бегом. Пора обращаться к психиатру.

— Ой, пора!

— На кровать упаду, глаза закрою, а вместо сна звуки в ушах, ритм сумасшедший: «Гой-гой-паду-да жи-жи-ту-ру-ру…» Как тут не материться? Марш моей жизни вместо сна.

— Да ты что? — ужаснулась Денисия.

— Клянусь моим Зюзей. Вот оно, мое женское счастье. А если каким-то чудом заснуть ухитрюсь, мой тут как тут с дельным предложением.

— С каким?

Лариса горестно закатила глаза:

— Ну ты, блин, как маленькая. Известно с каким.

Какое еще дело мужику в два часа ночи делать приспичит? Не кран же чинить. И что удивительно, всегда не вовремя его на подвиги тянет. Как тут не материться? И нет чтобы с ласки начать, он сразу с угрозы. «Только попробуй мне, — говорит, — заявить, что у тебя плохое самочувствие». — «Нет, — отвечаю, — самочувствие у меня завидное, а вот самочувствие отвратительное». Он сразу в крик: «Затрахали меня твои критические дни! Через них скоро импотентом стану». Я ему: «Рот закрой, ребенка разбудишь». Вот и вся любовь.

— Он не обижается? — с тревогой поинтересовалась Денисия.

Лариса обреченно махнула рукой:

— Уже привык. Честное слово, эта гонка за бабками добром не закончится. Мой прав: скоро, блин, будем все как один припадочными, но зато в норках, бриллиантах и на «мерсах». Как тут не материться?

Вот прикинь, вчера сумасшедший гонорар получила, а радости ноль. На душе сплошной непокой. Так, без всякого удовольствия, шубку из стриженой норки себе и купила. Пришла домой, глянула в зеркало — зашибись. В редакции все бабы будут в отпаде. Одним походом в «шоп» задаваку Козлову, с ее сраным песцом, ниже плинтуса опустила. Казалось бы, радуйся, а на душе, кроме смятения и тревоги, ничего.

— Ты знаешь, то же самое и у меня, — призналась Денисия.

— Что? — испугалась Лариса. — Тоже шубка из стриженой норки?

— Да нет, у меня только смятение и тревога. Так и кажется, за поворотом беда.

— Ты даже не представляешь, как я тебе сочувствую! — вздыхая с облегчением, воскликнула Лариса.

«И есть чему», — уныло подумала Денисия.

Действительно, ощущение беды доставало с утра, и Денисия не могла понять почему. Вчера (вот повезло!) побывала у французского посла на приеме, сегодня премию получила… Конечно, не такой гонорар, как у Ларки, шубку из норки не купишь, но при нашей бедности ничего…

Можно было бы все спихнуть на погоду, но противное мокрое ненастье давно сошло, затих пронизывающий до костей ветер, ударил легкий приятный морозец, и выглянуло наконец солнышко. Оно не очень-то грело, но зато светило с ярким озорством, наполняя девичью душу Денисии иллюзией скорой весны. Казалось бы, все хорошо, но беспричинное ощущение непредотвратимого горя поселилось в груди, пугало и ныло.

Так уже было. Перед смертью матери.

Мать долго болела, все реже звучали ее наставления, все чаще ложилась вялая ее рука на стриженый затылок Денисии и с неожиданной силой тянула непокорную голову дочери к своим бледным губам. Денисия целоваться совсем не хотела.

Она рвалась от безжизненной материнской кровати к детской бесцельности и суетне, нетерпеливо приговаривая: «Ну, мам, ну, я пойду». Расходуя последние силы, мать упрямо притягивала к себе лоб дочери, сосредоточенно опечатывала его поцелуями и со словами: «Мое ты горе», — отпускала Денисию на волю, а сама, утомленная, падала на подушку и отворачивалась к стене, пряча набежавшие слезы.

Денисии говорили, что мать больна, но трагическую важность этого события понять она не могла, как не могла осознать ценности святого материнского поцелуя. Эта ценность пришла позже и слишком поздно. Тогда же, в те страшные дни, беззаботная Денисия радовалась смертельному недугу мамы, несшему ей бесконтрольность и полную свободу.

И Денисия с восторгом пользовалась этой свободой, моля бога лишь об одном: чтобы мать подольше болела. Ее беспечный веселый мир был далек от унылой, пропахшей лекарствами кровати, и для матери, как это ни жестоко, в этом мире места не находилось.

Денисия пребывала в свойственном молодости и здоровью эйфорическом ощущении подъема. Серьезных печалей не знала она пока.

Лишь в день смерти матери ей было не по себе: в груди как-то странно сдавило и долго не отпускало.

В тот день в их ежеутренней борьбе мать снова вышла победителем, но, орошая поцелуями непокорный дочкин лоб, она не сказала: «Мое ты горе». Она растерянно выпустила из себя: «Как ты будешь без меня, мое ты чудо…»

Слов этих Денисия не поняла и тут же забыла, но на уроках в школе страхом и болью ныло в груди, а когда она вернулась домой, матери уже не было.

Тот день изменил беззаботное существование Денисии, разделил ее жизнь на «до» и «после». И началось все с этого нытья под сердцем, с этого непонятного страха, с необъяснимой боли.

Почему ей сегодня вспомнился тот страшный день? Да из-за этой же боли и вспомнился.

Грустные мысли (и слава богу) прервал телефонный звонок. Звонила Степанида, сестра. Младшая.

Как всегда, обращалась за помощью.

«Иметь трех сестер — еще тот подарок судьбы», — подумала Денисия, сердито опуская трубку на теле фон и приходя к выводу, что в ее случае это даже кара господня — работать приходится за четверых.