Генри Миллер - Сексус

• Название: Сексус
• Автор: Генри Миллер
• Издательство: ООО «Издательство ACT»; «Институт ДИ-ДИК»
• Жанр: Современная проза
• Год: 2002
• ISBN: 5-17-003265-Х

Генри Миллер – классик американской литературыXX столетия. Автор трилогии – «Тропик Рака» (1931), «Черная весна» (1938), «Тропик Козерога» (1938), – запрещенной в США за безнравственность. Запрет был снят только в 1961 году. Произведения Генри Миллера переведены на многие языки, признаны бестселлерами у широкого читателя и занимают престижное место в литературном мире.

«Сексус», «Нексус», «Плексус» – это вторая из «великих и ужасных» трилогий Генри Миллера. Некогда эти книги шокировали. Потрясали основы основ морали и нравственности. Теперь скандал давно завершился. Осталось иное – сила Слова (не важно, нормативного или нет). Сила Литературы с большой буквы. Сила подлинного Чувства – страсти, злобы, бешенства? Сила истинной Мысли – прозрения, размышления? Сила – попросту огромного таланта.

---

Когда я вернулся в квартиру, там оказалось полным-полно народу. К Ульрику нагрянули гости – те самые, которых он называл «славные ребятишки с Юга». Они прикатили из Виргинии и Северной Каролины на своих отличных стремительных автомобильчиках и приволокли с собой уйму персикового бренди. Никого из них я не знал, и поначалу мне было немного неуютно, но после пары стаканчиков я размяк и стал разговорчивым. К моему удивлению, они как будто ничего не понимали из того, что я говорил, и, посмеиваясь, оправдывались смущенно: мы, мол, народ деревенский, в скотине разбираемся, а вот в книжках нет. Что-то я не заметил, чтобы я упоминал о каких-нибудь книжках, но вскоре понял, что так уж они распределили роли: я – интеллектуал, болтающий о чем угодно, а они – сельские джентльмены в сапогах с люрами. Несмотря на мои попытки говорить их языком, ситуация становилась довольно напряженной. И стала вовсе нелепой, когда одному из них вздумалось обратиться ко мне с каким-то дурацким замечанием об Уолте Уитмене. Почти весь день я был как в лихорадке, невольный променад несколько охладил меня, но теперь персиковый бренди и разговоры снова меня завели. Мне захотелось схватиться с этими славными ребятишками с Юга просто так, всего лишь из-за того, что надоело сдерживать в груди бессмысленную веселую ярость. И потому, когда приличного вида мальчонка из Дерхэма попробовал скрестить со мной шпаги из-за моего любимого американского писателя, я ринулся на него с громами и молниями. И как часто со мной случалось, хватил через край.

Поднялся шум. Они, наверное, даже и не подозревали, что можно всерьез относиться к таким пустякам. Их смех разъярил меня окончательно. В чем я только их не обвинял: и в том, что они пропойцы, и что они, сукины дети, только лоботрясничают, ни черта не знают, а мнят о себе невесть что, да и шлюхи-то у них никудышные, и т. д. и т. п. Крепкий долговязый малый – позднее он станет кинозвездой – вскочил с места, примериваясь, как лучше влепить мне в челюсть, но Ульрик сумел разрядить обстановку. Действовал он, как всегда, мягко, вкрадчиво, стаканы наполнились снова, и перемирие было объявлено. И как раз в эту минуту раздался звонок, и на пороге возникла молодая очаровательная женщина. Она была мне представлена как жена какого-то типа, знакомого, очевидно, всем присутствующим, потому что все о нем стали справляться. Я отвел Ульрика в сторону и попросил объяснить, что все это значит.

– У нее муж парализован, – сказал Ульрик, – и она сидит возле него днем и ночью. Вот и заглядывает иногда выпить капельку, чтобы не свихнуться совсем.

Стоя в отдалении, я рассматривал ее. Она была, на мой взгляд, из тех сексуально озабоченных женщин, что, сохраняя вид невинных страдалиц, ухитряются полностью утолять свои аппетиты. Почти следом за ней вошли еще две бабенки – одна явная шлюха, а другая чья-то жена, уже потерявшая товарный вид и потому злая и дерганая. Они все время сновали взад-вперед, а та сидела на своем месте уверенно и спокойно. Я проголодался как зверь, да и в штанах у меня стало как-то тесно. С появлением женщин боевое настроение во мне утихло, и только две вещи занимали меня сейчас: жратва и секс. Пошел в сортир и забыл запереть за собой дверь. Стой у меня не прошел, а выпитый бренди просился наружу; так я и стоял со своим молодчиком в руке, нацеливаясь попасть куда надо, и струя из меня била довольно крутая. И тут дверь внезапно распахнулась. Это была Ирен, жена паралитика. Она ойкнула и хотела было закрыть дверь, но почему-то, может быть, потому, что я продолжал как ни в чем не бывало заниматься своим делом, остановилась на пороге; даже начала со мной разговаривать, будто и в самом деле все происходило совершенно естественно. Когда я стряхнул последнюю каплю, она произнесла:

– Вот это представление! Вы всегда бьете в цель с такого расстояния?

Я схватил ее за руку, на сей раз не забыв про дверь.

– Пожалуйста, не надо, – захныкала она, вид у нее был и правда перепуганный.

– Только на минуту, – взмолился я, член мой уже уперся в ее юбку, а губы прижались к накрашенному рту.

– Не надо, прошу вас. – Она попыталась выскользнуть из моих объятий. – Сраму же натерпишься!

Я понимал, что ее нужно отпустить, и работал в бешеном темпе.

– Сейчас отпущу, – сказал я. – Еще один поцелуй, и все…

С этими словами я притиснул ее к двери и, даже не дав себе труда задрать подол, стал тыкаться в нее так, что через пару минут вывалил весь свой запас прямо на ее черное шелковое платье.

Моего отсутствия никто и не заметил. Ребятишки с Юга толклись возле двух оставшихся баб, и глаза у них были, как у кобелей перед случкой. Только хитрый Ульрик поинтересовался, не видел ли я где-нибудь Ирен.

– Думаю, она пошла в ванную.

– Ну и как это было? – спросил он. – Ты все еще влюбленный? В ответ я только криво ухмыльнулся.

– А почему бы тебе как-нибудь вечером не прийти со своей подружкой? – продолжил Ульрик. – Я всегда найду предлог затащить сюда Ирен. Мы тут устроим пересменку и утешим ее как следует.

– Послушай, – сказал я. – Дай-ка мне доллар. Помираю с голоду.

Ульрик, когда у него попросишь денег, принимает такой смущенный, растерянный вид, будто эта просьба ставит его в чрезвычайно затруднительное положение. Вот и пришлось застать его врасплох, пока он не сумел выстроить свою обычную, мягкую, но почти непреодолимую для подобных атак стенку.

– Давай поживее. – Я хлопнул его по плечу. – Сейчас не время отнекиваться и разводить руками.

Мы вышли в холл, и там он, стараясь все же действовать незаметно, сунул мне доллар. Только мы подошли к дверям, как из ванной вышла Ирен.

– Как, уже уходите? – Она подошла к нам и взяла обоих за руки.

– Да у него спешное дело, – сказал Ульрик. – Но он обещает скоро вернуться.

И мы оба облапили ее и принялись целовать.

– А когда же я вас опять увижу? – спросила Ирен. – С вами так интересно было разговаривать.

– Только разговаривать? – спросил Ульрик.

– Ну понимаешь… – начала она и прервала фразу игривым смешком.

Этим смешком она меня словно за яйца схватила. Я сгреб ее и, зажав в углу, нащупал ее просто раскаленную манду, а язык запустил ей чуть ли не в глотку.

– Зачем ты убегаешь? – прошептала она. – Останься… Тут Ульрику захотелось урвать свою долю.

– Ты за него не беспокойся, – сказал он, пиявкой присасываясь к ней. – Этому типчику утешений не надо. Он всегда хватает больше, чем может проглотить.

Уже оторвавшись от них, я поймал последний умоляющий взгляд Ирен. Она выгнулась, едва не переломившись, подол ее задрался, а Ульриковы ручонки ползали по ее ляжкам и липли к горячей щелке. «Вот так, – думал я, сбегая по лестнице, – ну и сука». А сам почти терял сознание от голода, и перед моими глазами истекал соком бифштекс и роскошно пенилось пиво.

В салуне на Шестой авеню, неподалеку от дома Ульрика, я получил все, о чем мечтал, и еще осталось десять центов. Я сразу же повеселел, и душа моя раскрылась навстречу любому зову. Мое состояние было, наверное, слишком отчетливо написано на физиономии: когда я на минуту встал в дверях, осматривая место действия, какой-то человек, выгуливавший собаку, весьма по-дружески поклонился мне. Я было решил, что он принял меня за кого-то другого, со мной такое часто случалось, но нет, он просто так же, как и я в эту минуту, был настроен на общение. Мы обменялись несколькими словами, и вот я уже иду рядом с ним и его псом. Он говорит мне, что живет совсем близко и, если я ничего не имею против небольшой дружеской выпивки, он приглашает меня к себе. По нескольким произнесенным им фразам он показался мне тонким, образованным джентльменом старой выучки. Оказывается, он недавно вернулся из Европы, провел там несколько лет. У себя дома он рассказал мне о своем романе с одной графиней, во Флоренции. Он, кажется, посчитал, что я хорошо знаю Европу. Он обращался со мной так, словно я был художником.

Квартира была не такой уж роскошной, но он сразу же раскрыл коробку отличных гаванских сигар и спросил, что я предпочел бы выпить. Я выбрал виски и опустился в великолепное кресло. У меня возникло ощущение, что этот человек вот-вот предложит мне денег. Он слушал меня, будто верил каждому моему слову, внимательно и почтительно. Вдруг решился прервать меня вопросом, уж не писатель ли я. Почему он так подумал? Ну, по тому, как я вглядываюсь в окружающее, по тому, как я стоял в дверях, по выражению рта – маленькие черточки, не поддающиеся точной характеристике, складываются в общее впечатление.

– А вы? – спросил я. – Вы что делаете?

Он ответил жестом, в котором словно заключалась просьба о снисхождении, словно он извиняясь признавался: я – ничто.

– Был когда-то художником, правда, слабым. А теперь ничего не делаю. Просто стараюсь радоваться жизни.

И тогда я закусил удила. Слова полились из меня, как вода из горячего душа. Я рассказывал ему, где я побывал, сколько намесил грязи, какие невероятные происшествия случались со мной; о своих больших надеждах, о том, какая жизнь откроется передо мной, если я сумею крепко вцепиться в нее, схватить, разобраться в ней и победить ее. Конечно, я привирал, не мог же я признаться этому незнакомцу, спустившемуся ко мне на помощь с какого-то белого облака, что у меня кругом неудачи.