Юлия Алейникова - Золотой камертон Чайковского

• Название: Золотой камертон Чайковского
• Автор: Юлия Алейникова
• Жанр: Детектив
• Год: 2020
• ISBN: 978-5-04-113976-6

В далеком 1855 году некая таинственная незнакомка, представившаяся Музой, преподнесла в дар начинающему композитору Петру Ильичу Чайковскому золотой камертон, который стал для него неисчерпаемым источником вдохновения. После смерти композитора камертон начал свое долгое путешествие по миру, даря новым владельцам радость творчества, принося славу и деньги. Но не слишком ли дорога была цена такого успеха? Ни одному владельцу камертона не посчастливилось умереть своей смертью. И что же произошло с камертоном после гибели его последнего владельца, всемирно известного композитора и дирижера Павла Ившина? Неужели он нашел свою новую жертву?

---

Юлия Алейникова Золотой камертон Чайковского

Разработка серийного оформления С. Курбатова

Обложка Н. Кудри

Редактор серии Ю. Милоградова

В коллаже на обложке использованы фотографии:

© Tatiana Popova, tanshy, Baturina Yuliya, Vadim Ivanov /

Shutterstock.com Используется по лицензии от Shutterstock.com

© Алейникова Ю., 2020

© Оформление ООО «Издательство «Эксмо», 2020

⁂

Ты обойден наградой – позабудь.
Дни вереницей мчатся – позабудь.
Небрежен ветер – в вечной книге жизни
Мог и не той страницей шевельнуть.

Омар Хайям

Пролог

Июнь 1855 года. Санкт-Петербург

Жемчужно-перламутровые сумерки клубились за окном. Тревожный сумрак окутал углы полупустой неуютной комнаты. Легкий ночной ветерок заставлял зябко поежиться, наполняя скромную обитель бывшего правоведа не душистой свежестью, а речной сыростью.

Петр Ильич, мучимый бессонницей и необъяснимой тревогой, уже час бессмысленно бродил по комнате, кутаясь в старую маменькину шаль. Вдохновения не было, в голову лезли прозаические хозяйственные мысли. Чем заплатить долги, на что купить нотной бумаги и как долго будут отпускать в долг в бакалейной лавке?

Ах, как легкомысленно он покинул службу, стоило ли так рисковать, мучился в очередной раз Петр Ильич, вспоминая сытые беззаботные годы службы, веселые дружеские обеды и ужины, походы в театр и на модные концерты. Да, служба была скучна, рутина отвлекала от занятий, но жить ведь тоже на что-то надо.

А еще папенька уехал с братьями на Урал, Леля Апухтин – в Москву, ни одной родной души в городе не осталось, вздыхал Петр Ильич, мучаясь от беспричинной тоски и одиночества и вглядываясь в светлые безрадостные небеса.

Его неподвижную задумчивость прервал тихий стук. Чайковский вздрогнул, рассеянно взглянул на часы. Пробило уже час. Кто же в такое время? Может, Ларош? Почему так поздно? Руки Петра Ильича отчего-то едва заметно дрожали, когда он отпирал дверь.

На пороге стояла дама…

Он безмолвно взирал на ночную гостью, гадая, не видение ли это, не галлюцинация ли переутомленного мозга.

Дама была облачена во что-то светлое, воздушное, как жемчужно-серебристое небо за окном. За дымчатой вуалью невозможно было разглядеть ее лица, только смутные очертания, огромные глаза, тонкий нос…

– Простите за поздний визит, Петр Ильич, – первой прервала затянувшееся молчание гостья. – Вы позволите войти?

– О да! Да, прошу прощения, входите. Я… Одну минуту… – суетливо сбрасывая с себя старую шаль, поправляя пиджак и приглаживая волосы, бормотал Чайковский. – Садитесь, прошу вас, – указывая на единственное имевшееся в комнате кресло, предложил он.

– Благодарю вас. – Голос дамы звучал мелодично, как будто чья-то рука нежно коснулась струн арфы.

– Простите, сударыня, мы знакомы? – завороженно глядя на гостью, спросил Петр Ильич.

– О да. И близко. – Сквозь дымку вуали лица гостьи было не разглядеть, но Петру Ильичу послышалась в ее голосе улыбка. – Но позвольте мне остаться инкогнито.

– Как вам будет угодно, – проговорил он, едва владея собой от волнения, в визите незнакомки было что-то мистическое, будоражащее. – Но что же привело вас ко мне в столь поздний час?

– Сущий пустяк. – Вновь прозвучала арфа. – Я принесла вам маленький подарок в знак моего восхищения вашим талантом.

– Моим талантом? Но разве вы слышали мои сочинения? – удивленно спросил Петр Ильич. – Нет-нет. Помилуйте, я ведь едва начинаю… Я всего лишь скромный учащийся консерватории. Вы, должно быть, перепутали меня с кем-то.

– Поверьте, Петр Ильич, это исключено, – категорически возразила гостья. – И вот мой подарок. – Она извлекла из маленького шелкового мешочка вытянутую бархатную коробочку, щелкнул замочек, и что-то тепло блеснуло в неверном свете белой ночи. – Это золотой камертон, – пояснила дама, протягивая его Чайковскому.

Он бережно принял странный дар, легко дотронулся до камертона, и тот зазвучал так же чисто и завораживающе, как голос незнакомки.

– Когда вас посетят сомнения или муки творчества, прибегните к моему дару, – напутствовала Петра Ильича незнакомка, поднимаясь.

– Благодарю вас, – проговорил, кланяясь, Чайковский. – Но сообщите же мне хоть свое имя, прекрасная гостья, что бы я мог вспоминать вас.

– Зовите меня Муза, – разрешила она, стоя уже в дверях, и скрылась в темноте лестницы, словно растаяла во мраке.

Чайковский простоял некоторое время, зачарованно глядя на подарок, потом, опомнившись, поспешил к окну, но незнакомки уже не было на пустынной сонной улице.

Как странно, что не было слышно отъезжающего экипажа, подумал Петр Ильич, подходя к роялю. В голове рождалась легкая, светлая мелодия, наполняясь звуками, силой, жизнью…

Из письма Петра Ильича Чайковского А. Н. Апухтину:

«Июнь 1865 года.

Милый Леля!

Пишу тебе о том, о чем беспрестанно думаю все эти дни, что волнует меня необычайно. Ни с кем не имею сил поделиться я своею тайной, но ты, я знаю, поймешь меня и не будешь смеяться. Так вот.

На днях со мной произошел удивительный случай. Ночью, когда я страдал бессонницей и тосковал о тебе, мой друг, о наших с тобой вечерах и беседах, вдруг раздался стук в дверь, на пороге, ты не поверишь, стояла дама. Загадочная незнакомка, скрытая густой вуалью. Она пробыла не более десяти минут, но все время ее визита я испытывал непередаваемое волнение и трепет. Она явилась, чтобы преподнести мне в подарок золотой камертон, после чего удалилась, так и не назвав своего имени. Но самое удивительное, она преподнесла мне его в восхищении от моего таланта!

Но, милый Леля, если он у меня и есть, то никак еще не проявил себя, тем более в глазах широкой публики. Но даже не это самое удивительное!

Теперь стоит мне в минуты творческих затруднений или сомнений коснуться этого камертона, как словно озарение нисходит на меня. Сомнения исчезают, мысль становится яснее, чувства обостряются, и на меня нисходит вдохновение.

Ах да, едва не забыл, уходя, она все же представилась мне. Она назвала себя Музой.

Ах, милый Леля, теперь я сижу и размышляю о том, какой толчок творческой фантазии, какую пищу для души дает нам яркое, выходящее за границы обыденности событие. Я до сих пор храню в душе трепет и волнение, подаренные мне этой короткой встречей. Надеюсь, мои чувства найдут достойное выражение в музыке.

Обнимаю тебя. Твой П. Чайковский».

Глава 1

17 сентября 1957 года. Ленинград

– Ларочка, дорогая, ты не видела мой клавир? – суетливо перемещался по комнате Модест Петрович.

– Нет. Ты же знаешь, что твои ноты никто никогда не трогает! – крикнула из спальни Лариса Валентиновна.

– Ларочка, у меня же концерт! Ну помогите мне кто-нибудь! – снова донесся из кабинета полный трагического надрыва голос. – Я опаздываю! У меня сегодня эпохальный вечер! Лара! Лиза! Илья! Луша! Все немедленно сюда! Все ищем мой клавир!

– Ну да. Можно подумать, я отличу клавир от ноктюрна, – проворчала домработница, оставляя в покое раскатанное на столе тесто. – У него концерт, а у меня ужин на двенадцать человек, мне готовить не надо. – Но в кабинет пришлось идти.

Когда Модест Петрович впадал в паническую ярость, как сейчас, а такое случалось нередко, потому что он, как многие творческие личности, был рассеян и вечно терял самое необходимое, всем членам семьи надлежало явиться на место сбора и проявить бурную, хотя порой и бессмысленную энергию в поисках утраченного. После бестолковой суеты и препирательств Лариса Валентиновна находила искомое, как правило, на самом видном месте. После чего вся семья, измотанная и обессиленная, возвращалась к повседневным делам, а виновник этой сумятицы преспокойно отбывал на службу.

– Ох, ну вот же он! – радостно потрясая нотами, воскликнул Модест Петрович, оборачиваясь к семейству. – Лежал прямо на столе, неужели никто не видел? Ларочка, а почему вы до сих пор не готовы? Нам же скоро ехать! Юбилейный концерт! Немедленно собирайтесь, мне что, самому вас всех одевать? Лиза, Илья…

Но в комнате уже никого не было. Семейство, зная наизусть, что им будет сказано далее, в мгновение ока растворилось в глубине квартиры, а спустя час Луша подавала им в передней плащи.

– Ну, с богом, – напутствовала она в дверях Модеста Петровича и даже тайком перекрестила, оглядевшись предварительно по сторонам, не идет ли кто из соседей.

Концерт, посвященный тридцатилетнему юбилею творческой деятельности выдающегося советского композитора Модеста Петровича Щеголева, в Большом зале филармонии прошел с огромным успехом. В первом ряду сидели представители руководства города, видные деятели искусства, члены семьи юбиляра. Второй и третий ряды также были заняты значимыми в городе фигурами, в том числе несколькими известными врачами, а также стоматологом, протезистом, директором крупного гастронома и его уважаемой супругой, представителем Внешторга с семьей, скорняком, директором известного в городе ателье и прочими друзьями, приятелями и знакомыми семьи.