Игорь Минутко - Искушение учителя. Версия жизни и смерти Николая Рериха

• Название: Искушение учителя. Версия жизни и смерти Николая Рериха
• Автор: Игорь Минутко
• Издательство: «Яуза»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2002
• ISBN: 5-8153-0254-6

Имя Николая Константиновича Рериха — художника, общественного деятеля, путешественника, знатока восточной культуры — известно всем. Однако в жизни каждого человека, и прежде всего в жизни людей неординарных, всегда есть нечто глубоко скрытое, известное лишь узкому кругу посвященных. Был такой «скрытый пласт» и в жизни Рериха.

Игорь Минутко пытается, привлекая документальные источники, проникнуть «за кулисы» этой богатой событиями и переживаниями жизни человека, оставившего, несомненно, яркий след в истории российской и мировой культуры. Связь с советскими спецслужбами и поиски легендарной Шамбалы — вот две основные темы этой судьбы.

---

Руководителем секретного каравана спецотдела и «Единого трудового братства» был утвержден товарищ Барченко.

Наступило время вывести подготовку экспедиции из подполья и придать ей официальный статус. Первый, кто горячо поддержал заговорщиков, был Дзержинский: его захватила идея обладания «секретной наукой» Шамбалы, в существование которой Феликс Эдмундович — как это ни парадоксально! — сразу поверил. С ним Бокий быстро решил вопрос о финансировании экспедиции из фондов СНХ, «хозяином» которого, как известно, по совместительству с ОГПУ был «железный Феликс». На экспедицию спецотдела в Тибет было выделено 100 000 золотых рублей (600 тысяч долларов по тогдашнему курсу).

Была разработана и политико-стратегическая концепция предстоящего мероприятия — для коллегии органов государственной безопасности и главное — для Центрального Комитета Партии, Политбюро и «лично товарища Сталина» (это словосочетание уже входило в жизнь).

На этой стадии подготовки экспедиции у нее появился второй по рангу, а может быть, и первый руководитель.

Тринадцатого июля 1925 года в кабинете профессора Барченко зазвонил телефон внутренней связи. Подняв трубку, мистический ученый услышал голос своего шофера, звонившего с проходной Энергетического института:

— Добрый день, Александр Васильевич. Вас срочно просит прибыть товарищ Бокий. Машина у подъезда.

В кабинете начальника спецотдела профессора Барченко ждала неожиданная встреча: за столом сидел Глеб Иванович, а рядом стоял, широко улыбаясь и сверкая металлическими зубами, Константин Константинович Владимиров. Они не виделись два года. За это время покровитель, или «опекун», ученого заматерел, раздался в плечах; теперь он коротко стригся, что-то жестко-властное появилось не то в рисунке губ, не то в выражении глаз (впрочем, правильнее сказать, усилилось: это выражение всегда было написано на лице Якова Григорьевича Блюмкина, проявляясь то слабо, то внятно. Сейчас внятно).

— Знакомить мне вас не надо, — с плохо скрытым напряжением сказал Бокий. — Обозначаю должности: начальник экспедиции, — кивок в сторону Александра Васильевича. — Политический комиссар экспедиции, — кивок в сторону Блюмкина-Владимирова. — Пожмите, товарищи, друг другу руки. Вам предстоит трудная, ответственная работа. Подчеркиваю: совместная. Надеюсь, плодотворная.

Рукопожатие было крепким и дружественным.

— Я чрезвычайно рад, Александр Васильевич, что судьба свела нас вместе надолго и в интересном деле, — сказал комиссар предстоящей экспедиции.

— Я тоже рад, Константин Константинович, — ответил начальник будущей экспедиции. Однако на душе у него возник саднящий дискомфорт.

…Кто знает будет ли у Якова Григорьевича Блюмкина возможность дописать свою «краткую биографию» для следователя Агранова в камере Лубянской тюрьмы?..

Поэтому лишь пунктирно — о перипетиях нашего кровавого героя за минувшее время.

В первом полугодии 1924 года многоликий Янус, товарищ Блюмкин — резидент советской разведки в Палестине, которая тогда являлась подмандатной территорией Англии. При новом назначении учитывалось его великолепное владение как современным идиш, так и древним ивритом — еврейскими языками, а также глубокое знание нравов и обычаев иудеев. Жил и работал Блюмкин в Яффе — так в те давние времена назывался теперешний Тель-Авив. «Моисей Гурсефкель» (такова была «конспиративная» фамилия Блюмкина) владел прачечной, которая являлась штаб-квартирой советской резидентуры. Сведений о конкретных делах резидента в ту пору нет. (А если где-то и есть, то еще «не открыты».) Можно только предположить: Яков Григорьевич выполняет задание Лубянки, связанное с поддержкой национально-освободительного движения в странах Ближнего Востока, собирает информацию о планах Англии, Франции, Германии в этом взрывоопасном регионе, в котором, естественно, у советской России свои интересы.

Летом 1924 года Блюмкина переводят в Закавказье, в Тифлис. Он назначен помощником Могилевского, полномочного представителя ОГПУ в Закавказских республиках. Его вводят в состав коллегии местной ЧК; одновременно он уполномоченный все той же ОГПУ и Наркомвнешторга СССР по борьбе с контрабандой.

Наш герой — как везде, на любом поприще, которое ему доверяет родная партия, — развивает кипучую деятельность: успешно и беспощадно руководит подавлением крупного крестьянского восстания в Грузии, принимает деятельное участие в укреплении границ с Персией и Турцией; в 1924 — 1925 годах он под псевдонимом Я. Г. Исаков — член советско-персидской и советско-турецкой комиссий, в работе которых проявляются его неожиданно прорезавшиеся дипломатические способности: умелыми интригами, часто по-восточному коварным шантажом и откровенными русско-советскими угрозами комиссиям удается благодаря стараниям «товарища Исакова» решить спорные вопросы, связанные с линией прохождения границы, урегулировать ряд пограничных конфликтов в интересах советской стороны.

К этому времени Блюмкин имеет несколько боевых наград, он избран почетным курсантом окружной пограничной школы, почетным красноармейцем полка войск ОГПУ в Тифлисе, на рукаве его мундира три ромба, что говорит о принадлежности Якова Григорьевича к высшему командному составу доблестной и непобедимой Красной армии.

И тут приходит срочный вызов из ведомства Дзержинского: немедленно в Москву. За приказом Феликса Эдмундовича незримо маячит фигура Бокия — грядет экспедиция в Тибет.

Преуспевающий, обласканный начальством, Яков Григорьевич Блюмкин летом 1925 года возвращается в Москву, в свою роскошную квартиру — он получил ее перед командировкой в Закавказье в доме для партийной и военной элиты в Денежном переулке. (Да, да, дамы и господа! Ирония судьбы: в том самом! И номенклатурный дом рядом с особняком германского посольства, где Яков Григорьевич пристрелил немецкого посла, барона Вильгельма Мирбаха в июле 1918 года…) А сосед по лестничной площадке — нарком просвещения Луначарский, они «дружат домами».

Свою квартиру, прибыв из восточных странствий, Яков Григорьевич украшает экзотическими предметами и антиквариатом, добытыми им в Палестине, Персии, Грузии и других подмандатных Москве «закавказских территориях».

За минувшие годы появилась в нашем герое эта черта — тяга к восточной роскоши, «аристократизму», не подкрепленному ничем, кроме апломба и горделивой спеси: он теперь любил изображать себя перед приятелями и знакомыми, которые захаживали к нему, чуть ли не индийским раджой или по крайней мере восточным набобом.

В этой связи одно документальное свидетельство. В своей книге «Воспоминания бывшего секретаря Сталина» Б. Бажанов пишет о том, как однажды Э. Лившиц (Зоркий), заведующий отделом печати ЦК комсомола, предложил ему нанести «любопытный» визит: «В этом доме — третий этаж — квартира, забронированная за ГПУ, и живет в ней Яков Григорьевич Блюмкин, о котором ты, конечно, слышал. Я с ним созвонился, и он меня ждет. А впрочем, знаешь, Бажанов, идем вместе, не пожалеешь… Когда мы придем, он, ожидая меня, будет сидеть в шелковом красном халате, курить восточную трубку в аршин длиной, и перед ним будет раскрыт том сочинений Ленина (кстати, я нарочно посмотрел: он всегда раскрыт на одной и той же странице). Пойдем, пойдем!» Я пошел. Все было, как и говорил Зоркий: и халат, и трубка, и том Ленина. Блюмкин был существо чванное и самодовольное. Он был убежден, что он — исторический персонаж».

Что же, с этим трудно не согласиться: исторический персонаж товарищ Блюмкин. Да еще какой!..

— Теперь вот что, друзья, — сказал Глеб Иванович после того, как профессор Барченко и Владимиров обменялись рукопожатиями. — Цель экспедиции нам с вами ясна, и на этот счет я распространяться не буду. Но у вас есть и вторая цель — для руководства ОГПУ и Политбюро. Она действительно государственной важности. Впрочем, Александр Васильевич, этой проблемой займется политкомиссар. Вы просто должны быть в курсе дела. Вам, Константин Константинович, надлежит собрать всю возможную информацию о нашем основном противнике на Востоке, прежде всего в Китае, Тибете и Индии.

— Вы имеете в виду британцев? — спросил Блюмкин.

Бокий поморщился и спокойно продолжал, подавив раздражение:

— Да, я говорю об Англии. Необходимо провести рекогносцировку местности, оценить положение на перевале через Каракорум. В случае военного столкновения наши войска должны пройти его без помех. Исследуйте состояние дорог, ведущих к советским границам. Наконец, надо выяснить степень концентрации британских войск в Читроле. Все ваши операции должны проводиться в строжайшей секретности, — начальник спецотдела повернулся к мистическому ученому. — Так что, Александр Васильевич, не удивляйтесь, если ваш комиссар под покровом ночи будет исчезать на несколько суток. Надо бы поделикатней выразиться… вы, как старший товарищ, не по званию, а по опыту и возрасту, сдерживайте порывы вашего молодого друга. Уж больно горяч…— Теперь Глеб Иванович смотрел на Блюмкина; тот был непроницаем, только едва заметная ухмылка кривила его губы. — Я призываю вас, Константин Константинович, к предельной осторожности. Вы знаете: вашей персоной интересуются спецслужбы Англии, Франции и разведка китайских гоминьдановцев. Кстати! Вы в курсе, что за вашей квартирой в Денежном переулке ведется тайное наблюдение?