Элис Робб - Зачем мы видим сны. Преобразующая сила осознанных сновидений

• Название: Зачем мы видим сны. Преобразующая сила осознанных сновидений
• Автор: Элис Робб
• Жанр: Прочая научная литература
• Год: 2020
• ISBN: 978-5-389-18587-6

Осознавать свои сны – все равно что получить доступ к источнику ранее недоступных фантазий, сигналов из подсознания и творческих решений задач, считает журналист New York Magazine Элис Робб. В этой книге она представляет подробный обзор новой науки о сновидениях – объективное, современное исследование значения и цели наших ночных видений… Научившись управлять жизнью во сне, вы сделаете свою жизнь наяву более яркой, здоровой и счастливой.

---

В 1960-х гг. психолог Дэвид Фоулкс из Университета Вайоминга выдвинул теорию, согласно которой дети не запоминают свои сны приблизительно до девятилетнего возраста[50]. Даже если детей от трех до пяти лет будить в фазе быстрого сна, только четверть из них вспомнят свой сон, а сновидения, о которых они расскажут, будут состоять в основном из простых и неподвижных образов. Это открытие – подобно многим другим в нашем рассказе – стало результатом не тщательного эксперимента, а случая. Изначально Фоулкс хотел выяснить, можно ли манипулировать эмоциональными характеристиками детских снов; он приглашал детей провести ночь в его лаборатории, где он показывал им эпизоды, связанные с насилием или нейтральные, телевизионного шоу «Даниэль Бун» об американском первопроходце, жившем в XVIII веке. Результаты оказались не особенно интересными; сновидения детей не отличались, угрожал ли Бун «вспороть» своих тюремщиков «от самого скальпа» или выступал в роли сводника для богатого горнопромышленника. Но эксперимент натолкнул Фоулкса на плодотворную мысль.

«Постепенно до меня начало доходить, каким идиотом я был, пытаясь понять, как эти глупые фильмы могут влиять на сновидения, тогда как на самом деле мы даже не понимали основных характеристик детских снов – никто не проводил объективных исследований, чтобы описать, на что они похожи», – впоследствии объяснял Фоулкс журналисту[51]. Обнаружив этот пробел в литературе, он решил заполнить его. Фоулкс поместил в местной газете объявление и убедил родителей тридцати детей, чтобы они позволили своим чадам в возрасте от трех до десяти лет провести девять ночей в год в лаборатории по изучению сна.

Фоулкс будил детей три раза за ночь в ключевые моменты циклов быстрого сна и спрашивал, видели ли они сон, и если да, то что им снилось. Самые младшие из детей – трех- и четырехлетние – сообщали о сновидениях только в 15 % случаев, когда их будили в фазе быстрого сна, а те отрывочные картины, которые они вспоминали, не были похожи на сложные истории, описываемые взрослыми людьми[52]. Их сновидения напоминали разрозненные фрагменты или моментальные снимки – образы из повседневной жизни, связанные с такими основными видами активности, как сон и еда. Сновидения были краткими, лишенными эмоций и редко включали какое-либо социальное взаимодействие. Животные – птицы и телята, похожие на тех, которые населяют сказки и комиксы, встречались чаще, чем люди[53]. Но показательнее всего была роль, которая отводилась самим детям в их снах: они оставались пассивными наблюдателями, смотрели, как разворачивается сюжет, но не управляли действием и не участвовали в нем. Когда одному мальчику, участвовавшему в исследовании, Дину, было четыре года, ему снилось, как он спит в ванне или дремлет рядом с торговым автоматом[54].

У пяти- и шестилетних детей доля случаев, когда они помнили свой сон, возросла до 30 %, а рассказы о сновидениях стали длиннее и сложнее. Животных и еду, которые раньше были на главных ролях, у детей школьного возраста сменили люди из реальной жизни. В шесть лет Дину снилось, как он играет со своим другом Фредди в домике у озера, бегает наперегонки с одноклассником по имени Джонни на детской площадке или строит мост из LEGO у себя дома. И только к семи или восьми годам дети начинали играть более активную роль в своих сновидениях. Приблизительно в это же время в их рассказах стали появляться чувства, хотя и без тех эмоций, которые занимали главное место в сновидениях взрослых – страха и агрессии. В восемь лет Дин видел сон: он вместе с пятью друзьями посадил семечко, из которого выросло дерево; это дерево пережило пожар и вдохновило мальчиков посадить целый лес. В другом сне он нашел в парке связку воздушных шаров, ухватился за одну из веревочек и взлетел в небо.

По мере того как дети росли, эта тенденция – чаще запоминать сложные сны, из которых исчезли животные, – продолжилась. Когда сестре Дина, Эмили, было двенадцать лет, она помнила 86 % сновидений, если ее будили в фазе быстрого сна, и все ее сновидения были сложными. В одном из снов она оказалась на съемочной площадке телевизионного шоу «Околдованный» (Bewitched), в котором участвовали как вымышленные персонажи, так и члены ее семьи. В другом сне она демонстрировала отцу, что может проглотить прядь своих волос, а затем вытянуть ее обратно.

Сон Панкеева о волках постепенно лишался правдоподобия. (Новейшие исследования показывают, что дети могут помнить сложные сны, но полученные Фоулксом результаты не оспаривались на протяжении нескольких десятилетий.) В 1960-х гг. сотрудники Нью-йоркского института психоанализа потратили два года на проверку теорий Фрейда относительно сновидений и пришли к выводу, что анализ снов не является необходимым в их работе[55]. Поколение, пришедшее на смену Фрейду, разработало более сложные методики лечения; теперь они считали, что могут выявить неврозы пациентов, обсуждая повседневные дела и фантазии в состоянии бодрствования.

Вскоре после этого нейробиолог Алан Хобсон тоже бросил тень на наследие Фрейда[56]. Хобсон не был типичным противником Фрейда; на первых курсах колледжа он увлекался теорией психоанализа, жадно читал работы Фрейда и даже защитил диплом с отличием о Фрейде и Достоевском. Но после поступления в Гарвардскую медицинскую школу (он выбрал своей специальностью психиатрию и собирался после работать лечащим врачом) Хобсон утратил веру в прежние идеи. Теории Фрейда не соответствовали тому, что он узнавал о биологии мозга, а эмпирический, научный дух Гарварда заставлял все больше сомневаться в бессистемных методах Фрейда, который больше доверял своей интуиции, чем строгим данным. Хобсона также отталкивало «высокомерие» его учителей психоанализа, с их неприятной склонностью подвергать анализу всех, кто попадался им на пути, в том числе собственных студентов[57]. В то же время Хобсон все больше осознавал важность сна: измученный студент-медик, не имевший ни одной свободной минуты, он ловил себя на глупых ошибках, причиной которых считал хроническое недосыпание. Его сновидения стали ярче, как это часто бывает у людей, которые спят урывками, а не продолжительный промежуток времени.

В 1970-х гг. Хобсон и еще один психиатр, Роберт Маккарли, опубликовали новую теорию сновидений, согласно которой сны – это всего лишь реакция на автоматический нервный процесс[58]. Хобсон и Маккарли вживили электроды в ствол мозга кошек – область, которую в то время считали ответственной за быстрый сон, и регистрировали возбуждение нейронов в течение дня. Когда кошки бодрствовали, в их мозге вырабатывалось большое количество серотонина, который играет важную роль в принятии решений и обучении, а также норэпинефрина, помогающего сосредоточиться и удерживать внимание. В быстрой фазе сна мозг кошек переставал вырабатывать эти вещества, а вместо них выделял ацетилхолин, нейротрансмиттер, участвующий в формировании эмоций и зрительных образов. Смещение нейрохимического баланса вызывало шквал разнообразных сигналов, поступавших от варолиева моста в стволе мозга к переднему мозгу.

Сновидения, предположили Хобсон и Маккарли, являются побочным продуктом попыток мозга создать историю, соответствующую этой уникальной комбинации химических веществ. В их модели содержание сна определяется физиологическим состоянием мозга, а не подавленными воспоминаниями или скрытыми желаниями. Например, мозг способен заставить вас думать, что за вами гонится размахивающий ножом великан-людоед не из-за страха кастрации, а вследствие случайного возбуждения центров страха. «Передний мозг изо всех сил старается сформировать хотя бы частично связный сон из похожих на шум сигналов, поступающих из ствола мозга», – писали Хобсон и Маккарли. Согласно их теории активации-синтеза, мы забываем большинство снов вовсе не потому, что они являются табу для размышлений, – просто в мозге отсутствуют химические вещества, необходимые для формирования памяти.

Хобсон создавал себе образ противника Фрейда, давая многочисленные интервью и выступая с публичными лекциями. Он даже попытался в наглядном виде представить свою теорию на мультимедийной выставке Dreamstage в Бостоне – доброволец спал в стеклянной кабине, а аппаратура, используемая для изучения сна, преобразовывала его энцефалограмму и движения глаз в синий и зеленый цвета, в результате чего на стену проецировалось яркое и динамичное изображение. Добровольцы не должны были спать в течение долгого времени – это делалось для того, чтобы потом они смогли по команде заснуть. Иногда это приводило к неожиданным результатам; одна утомленная участница шоу решила, что Хобсон пытается «промыть» ей мозги с помощью прибора для снятия ЭЭГ[59]. Тем не менее Хобсон взял эту аппаратуру с собой в турне, и более тридцати тысяч человек узнали, что сны – всего лишь продукт биологии.

Пока Хобсон вел решительное наступление на фрейдистские представления о сновидениях, появилась альтернативная форма терапии, меньше связанная с символами и бессознательным. Психоанализ – это долго и дорого, тогда как новая когнитивно-поведенческая терапия была ограничена по времени, нацелена на результат и основана на научных исследованиях. Психотерапевты, придерживавшиеся традиционных методов, могли годами лечить пациентов, возвращаясь к детским травмам и анализируя сны в потенциально бесконечном процессе извлечения бессознательного, тогда как сторонники когнитивно-поведенческой терапии фокусировали усилия на настоящем; их цель заключалась в том, чтобы просто помочь пациентам преодолеть депрессию или невроз, культивируя здоровые привычки и избавляясь от нездоровых, независимо от их происхождения. На рынке также появились сильнодействующие и недорогие антидепрессанты и антипсихотические средства, которые поставили под сомнение необходимость терапевтических бесед.