Виктор Ремизов - Вечная мерзлота

• Название: Вечная мерзлота
• Автор: Виктор Ремизов
• Жанр: Историческая литература

Роман основан на реальных событиях. Действие разворачивается на гигантской сталинской стройке в 1949-1953 годах. Полторы тысячи километров железной дороги были проложены заключенными с Приполярного Урала в низовья Енисея. По вечной мерзлоте, тайге и болотам. Это роман не об ужасах сталинизма, но о любви людей друг к другу. Вольных, ссыльных, заключенных и военных людей. В те времена и в тех условиях их часто не отличить было. В книге рассказывается история нескольких семей. Она о мощи и красоте природы и человека. Автор надеется, что своим текстом он не давал ответов, но, может быть, у читателя возникнут вопросы. К обустройству земли, на которой мы родились, и к себе. Герои романа никого не обвиняют, они просто живут и работают… некоторые, конечно, иногда не выдерживают, и у них получается, что во всем виноват один человек. И он, конечно же, виноват в самых страшных преступлениях… во многом виноват. Но не во всем.

---

Рита кивнула спокойно.

– У нас с ней любовь была, она мне потом записки передавала… – соврал Шура про записки, записка была одна. – А у нее как раз был роман с самим Барановым… Нежная была женщина, с обхожденьями любила. Так что… однодырники, выходит.

Неожиданно из-за угла вывернулась тень ночного санитара Васьки Трошкина. Оба вздрогнули, Шура не сразу его и узнал – из носа и со лба сочилась кровь, а губы были разбиты в хлам и раздулись, как у коровы – под тусклой лампочкой, освещающей вход, Васька выглядел негром с картинки.

– Ты чего это? – удивился Белозерцев.

Васька стоял словно пьяный, смотрел то на Шурку, то вбок, потом разлепил кровавый рот:

– Ох, меня сейчас и отпиздили, Шура…

И замолчал. Шура тоже молчал. Думал, что лучше бы его так… чем эта злая история с Полей. Морда заживет, душа нет.

21

Ася с Колей шли пешком из Большого театра. Было морозно, Москва начала наряжаться к Новому 1950-му году. Но прежде, 21 декабря, ей предстояло встретить семидесятилетие Иосифа Сталина. Огромные портреты вождя уже висели на фасадах домов. На Манежной мужики в валенках и телогрейках монтировали гигантскую конструкцию с солнечным живописным полотном высотой с пятиэтажный дом. На нем самые счастливые в мире люди шли на демонстрацию и несли большой портрет Иосифа Виссарионыча. Все улыбались – сильные и смелые мужчины, красивые женщины и радостные дети. Автомобильные краны держали опасно гнущуюся конструкцию.

Коля по дороге насчитал четыре елки, самая большая уже переливалась гирляндами цветных лампочек напротив Большого театра. Вокруг нее специально поставленные ларьки собирались торговать сладостями и книгами. В скверике у метро «Арбатская» елку только привезли и поднимали из кузова. Коля попросил посмотреть. Как будто все те же мужики в телогрейках тянули дерево растяжками, расправляли мохнатые ветви, подпиливали что-то. Милиционеры оцепили сквер. Командовал работами высокий пухлый человек в белых бурках, хорошем пальто с серым каракулевым воротником и каракулевом же пирожке. Все его слушались. Время от времени упитанный человек снимал перчатку и отогревал уши и нос. Ася тоже грела нос и смотрела на елку, но думала о своем.

Сегодня утром после урока генерал протянул ей конверт с деньгами и посмотрел как-то особо пристально. И даже предложил подвезти до дома. Ася отказалась, растерянно улыбаясь. В конверте вместе с деньгами оказалась записка – генерал уверенным почерком признавался, что она ему нравится и прямо назначал свидание. Обещал помощь, «финансовую и любую другую». Ася целый день помнила о записке, это было не первое такое предложение. Мужчины на фронте стали решительны в том вопросе, многие вели себя очень откровенно.

И Ася, изводя себя, представляла, что у ее детей появляется крепкая одежда и обувь, а у нее работа… и всегда будет керосин в керогаз и продукты, кроме картошки и хлеба… Генерал мог бы переселить их в отдельную квартиру, где у Натальи Алексеевны была бы своя комната. Ася, словно смотрела интересное и очень глупое кино, которое не надо, но очень хочется посмотреть еще чуть-чуть. Хотя бы в фантазиях увидеть свое несчастное семейство сытым и обутым… За это я должна быть его любовницей, приходить к нему куда-то, она была уверена, что у больших военных обязательно есть такие специальные квартиры. Генерал был симпатичный и выглядел мужественно, он даже чем-то нравился Асе. Временами ей тяжело бывало, ее собственное, живое и здоровое тело ныло и изводило помимо ее воли. Грубоватая беременная жена генерала пришла в голову. Она за что-то не любила рояль, двигала из угла в угол, расставляла на нем фарфоровых пастушков… может, и ревновала к Асе. Ася через силу улыбнулась собственным фантазиям. Это были не мысли, это было просто так, нервное. Очень нервное.

Сегодня в театре во время спектакля она вспомнила, что в записке предлагалась «любая другая помощь»… генерал мог иметь в виду Геру. То есть, Горчакову можно было облегчить жизнь, или даже вытащить из лагеря. Она останавливала свои фантазии, все это было невозможно.

– Мам! – звал Коля.

Ася вздрогнула всем телом, будто ее застали за чем-то крайне неприличном. Елка уже стояла вертикально, мужики курили, задрав головы. Она крепко взяла сына за руку и потянула к арбатским переулкам. В голове все стоял щедрый молодой генерал, он наверняка навел о ней справки и знал про сидящего мужа.

– На чем мы остановились? – Ася забыла, о чем они говорили по дороге.

Коля шел, задумчиво пиная снег и льдинки:

– Мы говорили про Бориса Годунова и царевича Дмитрия…

– Ну да… – ответила Ася машинально, мыслями была еще в своем. – Я рада, что тебе понравилась опера.

– А когда он погиб, он был такой, как я?

– Нет, ему было всего девять лет.

– А где был его отец? – Коля остановился и поднял голову на Асю.

– Его отцом был Иван Грозный, он умер к тому времени. Ты почему спрашиваешь, ты же все это знаешь?

– А мой отец… – Коля не смотрел на мать.

– Что твой отец? – Ася испуганно глянула по пустынному Сивцеву Вражку. Они как раз сворачивали в темную арку, ведущую во двор.

– Он – враг народа? – голос Коли гулко и громко прозвучал под аркой.

Ася остановилась и закрыла свой рот рукой. Коля виновато, но и упрямо глядел.

– Ты нас обманывала, потому что не хотела говорить этого? Он, правда, геолог?

Ася молчала, ошарашенная и вопросом, и тем, что момент, которого она избегала, но со страхом ждала, настал так неожиданно. Ей надо было говорить. Все назрело, разбухло… ее нагромождения правды и полуправды о Гере давно уже начали разваливаться. Она стояла в замешательстве, Коля, с его наивным стремлением к справедливости, мог проговориться в школе.

Она потянула сына из громкой арки во двор. Тут тоже было темно, только у подъезда горела тусклая лампочка. Сели на лавочку. Коля заговорил сам:

– Сначала я ждал, что он вернется из экспедиции… потом, после войны ты сказала, что он на ответственном задании, и об этом ни с кем нельзя говорить… я привык жить без него. – Ася сидела в страшном напряжении, в тысячный раз проживая собственное вранье, не глядела на сына. – Я ни с кем не говорил о нем. Меня спрашивали, я молчал, иногда кто-то говорил, что у меня нет никакого отца… – Коля сидел ссутулившись, как старик, челка выбилась из-под шапки. – Баба говорила о нем… и ты тоже… недавно ты сказала Лизе Воронцовой, что он не пишет.

Коля смотрел спокойно, без вины, что подслушал, но и ее не винил, что обманывала и скрывала. В его тревожном ребячьем взгляде была сейчас вся та бесчеловечная сложность их изуродованной жизни, в которой ложь была обязательна. Он прижался к матери, обнял, гладил ее руку в латаной-перелатанной, и все равно дырявой варежке.

– Я никому не скажу. Кто мой отец? Он в тюрьме?

По Асиным щекам покатились слезы. Она сидела не шевелясь. Потом решительно достала платок, вытерлась. Заговорила, глядя на сына сквозь вновь набухающие слезы:

– Твой отец – Георгий Николаевич Горчаков. Знаменитый геолог. Он красивый и светлый человек. Все, что я о нем рассказывала, все правда. Через две недели будет тринадцать лет, как его арестовали… – она замолчала. – Он ни в чем не был виноват.

Коля смотрел застыв, не отрываясь. Откуда-то взявшиеся черные птицы зашевелились вдруг, загалдели в темноте на деревьях, Ася испуганно подняла голову, опять обернулась, вглядываясь в темноту двора.

– А ему еще много сидеть?

Ася замерла, в воздухе возникло тяжелое напряжение. Она сжала его руку:

– Двадцать три с половиной года.

– Так долго?! – вырвалось у Коли.

– Я тебя очень прошу, не говори ни с кем о нем, лучше скажи, что он нас бросил… – Она держала его за руку и смотрела в глаза. – Я понимаю, тебе хочется, чтобы у тебя был отец… мне тоже хочется. И он у тебя есть! Я рада, что мы поговорили, теперь мы сможем говорить о нем.

– Правда?

– Ты мне не веришь? Честное слово, я давно хотела поговорить с тобой… Только не при Севе и не при бабушке, пожалуйста.

– Почему?

– Сева еще мал… как ему объяснить, что об этом нельзя говорить?

– Он многое понимает… ты же говоришь, что отец не виноват?

– Ты мне не веришь?

– Верю, но почему тогда нельзя? – Видно было, что ему хочется спросить о большем.

– Коля, – зашептала Ася с испугом, – у нас, если человека осудили, значит, он виноват!

– Если ты точно знаешь, что отец невиновен, мы можем написать письмо Сталину? Я думал об этом. Люди пишут, можно обратиться через газету.

– Это не поможет. Когда ты думал об этом?

– Почему не поможет?!

Ася молчала.

– А правда, что вокруг много врагов?

– Что за вопросы? Откуда ты это взял?

– В газетах и по радио все время говорят… Мы обсуждали…

– Что ты!! – она схватила его за руку и с ужасом притянула к себе. – С кем ты говорил, Коля?

– С Третьяковым,… не бойся, у него нет родителей, он живет с бабушкой.