Георгий Ланской - Мнемозина

• Название: Мнемозина
• Автор: Георгий Ланской
• Жанр: Детектив

Иван Стахов – бывший опер, ныне адвокат. С оперативной работы он ушел после того, как маньяк, которого он преследовал, убил его жену и сына. После смерти близких Иван начал чувствовать присутствие душ людей, которые умерли неестественной смертью… Бизнесмен Олег Рокотов нанял Стахова, чтобы тот отыскал пропавшего Глеба Макарова. Макаров был женихом Ксении, единственной дочери Рокотова. Недавно девушка погибла, по версии следствия – случайно выпала из окна, когда вешала шторы. Но Рокотов уверен, что Ксению убил Глеб… Стахов взялся за это дело, но лишь по одной причине: Рокотов пообещал сообщить Ивану о местонахождении маньяка, убившего его семью и сумевшего скрыться…

---

Георгий Ланской Мнемозина

Мнемозина – в древнегреческой мифологии богиня, олицетворявшая память, мать всех муз. Она знает всё, что было, всё, что есть, и всё, что будет.

Пролог

Прижимая к раскалывающейся голове ладонь, он говорит себе: «Я смогу», а затем делает шаг, один крохотный шаг в сторону дверей. Боль ударяет в раскрытую ладонь оглушительной пульсацией, выплескиваясь в нее багровыми каплями. Кровь, вязкая, как вишневое варенье, падает на бежевый ковер и мгновенно впитывается в высокий ворс, делая его грязным. С трудом переставляя ноги, мужчина делает еще пару шагов, всхлипывая от чудовищного гула в висках, спотыкается о перевернутый стул и падает на пол с хриплым криком, разбросав руки в стороны. Затуманивающийся взор видит только уходящий в бесконечность пол да валяющуюся бутылку, наполненную белыми бабочками. Левый глаз вообще не видит ничего, кроме красного марева. Левая рука болтается плетью. На правой ноют разбитые пальцы.

Еще слишком рано, и солнце только-только встает – свет проникает сквозь стекла. Ему ничего не препятствует. Занавески сорваны и валяются на полу неаккуратной кучей. Прямоугольник света на обоях наливается оранжевым, становясь более четким. Оконная рама походит на надгробный крест.

Кровь продолжает течь из разбитой головы мужчины, и рукав его не слишком чистой футболки уже почти черный. Мыча от напряжения, мужчина становится на четвереньки и неуклюже ползет к двери, стараясь не оглядываться, а затем встает, хватаясь за шкаф. Его пальцы скользят, оставляя на светлом дереве красные разводы. С усилием подтягивая непослушное, слишком тяжелое тело к выходу, мужчина думает, что еще немного – и он потеряет сознание, и тогда ему конец. Шкаф, на который он опирается, трясется, но он набит одеждой до отказа, и потому не упадет. Мужчина протягивает руку к пластиковой коробочке на стене и трясущимся пальцем, не попадая с первого раза, давит на тревожную кнопку. А надавив, находит силы обернуться и тут же сползает по стене, оставляя на обоях жирный красный след.

Его ладони и колени разодраны о битое стекло, в изобилии валяющееся по полу, но мужчина уже не чувствует боли. Обхватив голову руками, он смотрит на тело жены, даже в смерти прикрывающей собой неподвижного мальчика со светлыми волосами. На ее спине расплылось алое пятно с черными дырами в платье, кончики светлых волос почернели от засохшей крови. Из дальнего угла ему плохо видно сына, и это даже к лучшему. Вывернутая ножка ребенка, его ручка, зажатая рукой жены, не дают ему покоя, но мужчина не может отвести от них взгляд.

Балконная дверь распахнута настежь и болтается на одной петле. На белом пластике остроумный гость намалевал смайлик, используя в качестве кисти собственный палец, а вместо краски – кровь. Сквозняк струится по полу и колышет волосы мертвой жены и мертвого сына, отчего кажется, будто они просто прилегли в багровые лужи. И если бы не эта пугающая неподвижность сломанных кукол, можно было бы подумать, будто еще есть вариант что-то исправить. Воздух насыщен тяжелым медным запахом запекшейся крови.

Вслепую мужчина шарит рукой и тратит остатки сил, чтобы распахнуть входную дверь настежь, а открыв, вываливается в подъезд. Кровь течет на рыжий кафель, скапливаясь в швах между плитками. Мужчина тянет руку к соседней двери, но не дотягивается и без сил падает на холодный пол. Правым, здоровым глазом, он видит, как в глубине квартиры шевелится скрюченная тень.

Смазанный силуэт движется к нему, небрежно перешагивая через тела. Бутылка с бабочками, попавшаяся под ноги, оказывается небрежно отброшенной в сторону. Отлетев, она врезается в стену и разбивается. Сухие трупики засыпают пол невесомыми белыми крылышками. Теряя сознание, мужчина инстинктивно отодвигается от приближающегося монстра, закрывает лицо покалеченной рукой.

Когда бледное, изрытое красными оспинами лицо приближается вплотную, мужчина делает слабую попытку впиться в глаза убийцы ногтями, но его жалкое усилие вызывает лишь презрительную усмешку, а затем нога, обутая в тяжелый ботинок, выбивает остатки сознания из головы. Падая в невесомость, мужчина сквозь вспышки улавливает воспоминание, как вместе с сыном бегал по лугу, ловил белых бабочек и, повинуясь внезапному порыву, набил ими старую советскую бутылку из-под молока, найденную тут же, а сын долго не мог оторваться, разглядывая сквозь толстое стекло, как трепещут их сломанные крылья.

Убийца перешагивает через поверженного хозяина квартиры, наступив ему на ладонь. Но мужчина на полу этого не чувствует. Утренняя тишина вдруг огрызается полицейскими сиренами, на стенах скачут синие и оранжевые блики от фонарей «скорой», окна многоэтажек открываются, являя заспанные физиономии зевак. И когда раздвигаются двери лифта и на этаже оказываются сотрудники вневедомственной охраны и врачи, мужчина на полу вдруг открывает глаза.

Он выдерживает торопливый допрос, не отводя взгляд от двух тел на полу, и даже скупо описывает приметы преступника, ловя многозначительные переглядывания двух полицейских. Придерживая руками раскалывающуюся голову, он что-то повторяет, уточняет, показывает, и кажется, что он почти спокоен. Но когда медики начинают ворочать тело его мертвой жены, он слышит треск отдираемой от пола кожи, присохшей от крови.

И тогда мужчина начинает кричать.

⁂

Официантка, молодая девушка с усталым лицом, уже трижды подходила к столику, подливала кофе, забирала чашки и, кажется, мысленно желала, чтобы мы убрались как можно скорее, хотя работы на сегодня у нее было немного. В кафе кроме нас сидели всего четыре человека: влюбленные у окна, то и дело прикасающиеся друг к другу, мужчина у барной стойки с кружкой пива в руке и элегантная старушка в розовом костюме, с ниткой жемчуга на шее и прической Шапокляк. Старушка единственная сидела ко мне лицом, и потому я невольно смотрел, как она аккуратно ест свой десерт, отщипывая его крохотной ложкой. Уже битый час я слушал своего собеседника и мечтал, чтобы он наконец-то что-то решил и ушел, оставив меня в покое. Это был один из проблемных клиентов: неуверенный, дерганный, то и дело решающий поменять стратегию защиты и оттого доставляющий массу проблем. Мое терпение, как и время, было на исходе. Сегодня меня ждала еще одна встреча, сулившая куда больше перспектив, чем это унылое убожество с трясущимся от страха ртом.

– Почему мы не можем просто разойтись по-хорошему? – всхлипывал он. – Иван Андреевич, поймите, я не хочу, чтобы в суде копались в моей жизни. Я не выстою против отца, это невозможно. Он в два счета объявит меня невменяемым и упечет в психушку. Вы же знаете: он уже это делал.

Он всхлипнул и закрыл руками лицо. Ногти на его пальцах были обгрызены до мяса, заусенцы вырваны с корнем. Официантка оглянулась на нас, одарив тревожным взглядом. Не знаю, кем мы выглядели в ее глазах. Мне нужно было проявить немного сочувствия, которого я не испытывал, и потому я наклонился к собеседнику и проникновенно сказал:

– Игорь Сергеевич, мы можем остановить все в любой момент, если вы захотите. Но вы же понимаете, что на этом история не закончится? Остановиться сейчас – значит проиграть. Если вы не доведете дело до суда, останетесь перед отцом совершенно беззащитным, и тогда вас уже ничего не спасет.

Он не отвечал, прерывисто дыша сквозь пальцы. Мне надоело церемониться. Да и до следующей встречи осталось всего полчаса.

– Кивните, если поняли меня, – приказал я.

Игорь, тощий парень с нервным лицом диснеевского героя-задрота, неуверенно кивнул. Я одобрительно улыбнулся.

Судьба Игоря Соколова была довольно непростой, и то, что этот измученный парень вообще отправился к адвокатам, было равносильно чуду. Его мать, довольно богатая дама, скоропостижно скончалась, не оставив завещания. Удивительным было то, что видная предпринимательница, держательница заводов, газет, пароходов, в спутники жизни выбрала истерического, суетливого интригана Сергея Соколова, руководителя регионального отделения движения «Русский крестовый поход». С Соколовым-старшим мне уже приходилось иметь дело, и каждый раз, выигрывая, я ощущал чувство гадливости. Свою жизнь так называемый общественный деятель Сергей Соколов посвятил попыткам что-то запретить: концерт, выставку, крестный ход. Протест против системы был смыслом его жизни, хотя официальные мероприятия Соколов старательно обходил стороной. После смерти жены, сдерживавшей его аппетиты, Соколов, получив доступ к капиталам, и вовсе распоясался. Теперь его акции стали более массовыми и проблемными. Одержимость Соколова не знала границ, а когда его единственному сыну исполнилось восемнадцать, он упек его в психушку, дабы тот не встал на пути к состоянию. В больнице подкупленные врачи поставили Игорю диагноз «острое полиморфное расстройство без признаков шизофрении», накачали нейролептиками до состояния овоща и оставили гнить в одиночке.