Елена Григорьева - Объект

• Название: Объект
• Автор: Елена Григорьева
• Жанр: Киберпанк
• Год: 2020

Первый приходит в себя за решёткой. Он – парень без имени и прошлого, с кличкой по рангу выживаемости. Вокруг такие же подопытные, как он. Их вводят в медикаментозный транс, сшибая в схватке за жизнь. Медленно возвращаются воспоминания. Вопреки ужасу и отвращению, Первый пытается спастись. Но всё идёт не по плану. Он попадает в одну связку с настоящими профи. Это спецы в областях, к которым вышестоящая сила питает живой интерес. Вскоре им предстоит применить свои особые навыки. Первый стремится к свободе. Его тюремщики жаждут заполучить некий артефакт. Можно ли противостоять силам совершенно иного порядка? Спасётся ли Первый? Узнает ли, кто он такой и что такое Объект? Сможет ли прорваться на волю сквозь препятствия, созданные нечеловеческим разумом?

---

Глава 1. Первый

Первый был в своей камере – растянулся на жёстком матрасе, но так и не смог сомкнуть глаз. Ни шороха, ни звука не доносилось из полутьмы, только в клетке напротив тихо бредил Седьмой. Они остались вдвоём, а скоро, Первый знал это, он будет совсем один.

Он не помнил своего имени, не представлял, сколько ему лет, не знал ничего, кроме этих стен, на которые сквозь решётки ложились тусклые голубоватые блики. Под ногами был пыльный пол, иногда закапанный кровью и истоптанный десятками ботинок – высоких, на ребристой подошве, которая так больно врезается в поясницу, в живот и в спину… Но он научился правильно себя вести. В общем-то, он всегда это умел, даже когда ещё не догадывался о том, кто он. Вернее, о том, кого из него хотят сделать.

Сначала их было двадцать. Двадцать молодых парней – тощих, забитых, запуганных, брошенных в эти камеры, где пахло кровью и хлором. Иногда их водили в санчасть и мыли под ледяными струями воды, а затем – обратно в тюрьму, где кормили какой-то безвкусной, но очень питательной смесью. А раз или два в неделю (время Первый вскоре научился считать) их выдёргивали из-за решёток. Орущих, плачущих, упирающихся их волокли в лабораторию. Собственно, даже не в лабораторию, а в анфиладу сообщающихся кабинетов, где всем заправлял доктор Толь.

Там их пристёгивали к креслам и смазывали сгиб локтя спиртом, чтобы вогнать в него стальную иглу. Ничего особенного, просто немного больно. Затем док отступал назад и ждал, пока Первого (или любого другого из «мальчиков») не скрутят страшные спазмы, унося их куда-то в вихре жёлто-зелёной мути. Всё в голове вертелось, и Первый проваливался в ничто. А потом снова оказывался в своей камере, по соседству с другими такими же – ворочающимися, стонущими, тяжело приходящими в себя «пациентами».

Поначалу в памяти Первого не откладывалось ничего. Разрывалась цепочка событий. Первый не знал, что он делал или что делали с ним, когда он находился под действием Препарата. Как не знали и остальные «мальчики». Но то был лишь начальный этап, как потом объяснил ему док. В этот период сознание раздроблено. То, что из него вытаскивают, живёт само по себе, не имея никакого отношения к личности подопытного. Это как бы новая личность. Она действует независимо от основной и содержит в себе только то, что в неё систематически вдалбливают и что вытягивают. А вытягивали здесь из «мальчиков» скрытые таланты.

Для них это были абсолютно новые умения, о которых в своём обычном состоянии никто из них не подозревал. Хотя, собственно, тогда из их двадцатки никто вообще ни о чём не подозревал, потому что ничего не помнил. Даже ходила мысль, что их всех создали искусственно.

Насчёт этого Толь сказал: «Чушь! Просто шок в сочетании с психологической обработкой. Ничего сложного». А вот таланты у них были и правда уникальными. Раньше ни в ком из «мальчиков» не было никаких предпосылок. Например, неуклюжий, грубый и вообще какой-то дурной Пятый вдруг оказался потрясающим художником. Он создавал орнамент поразительной красоты на огромных площадях, хоть нигде этому не учился и даже не знал значения слова «орнамент».

Поначалу Пятый работал где-то в закрытых помещениях. Потом доку Толю взбрело в голову, что «экземпляр не опасен и нуждается в социальном поощрении». Вскоре Пятый свободно ползал по стремянкам в коридорах тюрьмы, покрывая её стены узорами.

Потом Пятый исчез. Может, его действительно, как говорил Толь, приспособили под разработку нового военного камуфляжа. А может, и нет. Может, просто избавились от него, как от многих других «ненужных». Или что-то пошло не так, как было с несчастным Седьмым.

Тоже простой, нескладный, но очень милый парень, который поначалу и двух слов-то связать не мог, под действием Препарата научился просто самозабвенно врать, придумывая совершенно удивительные ситуации и байки. Оставалось лишь поражаться тому, откуда у него взялся такой шикарный словарный запас, а ещё – знание специфических областей вроде симптомов болезней. Пару раз ему даже удавалось убедить охрану снять с него наручники и выпустить из камеры. Он, наверное, мог бы сбежать, но вот только всегда возвращался.

Иногда Седьмой натыкался на доктора Толя, и тот вразумлял его, провожая обратно в камеру, а иногда и попросту на сообразительного охранника, и тот вталкивал его за решётку пинками. Но иногда… иногда Седьмой погружался в какой-то глубокий транс. И отнюдь не бредовый, а сложный, содержащий серьёзные размышления. В результате он приходил к выводу, что всё бессмысленно, и, очнувшись от ступора, сам плёлся назад в свою камеру.

Теперь Седьмой пребывал в трансе постоянно – его размышления стали потоком сплошного бреда, текущего из слюнявого рта. Его бедная голова с колтуном каштаново-рыжих волос перекатывалась по матрасу, порой свешиваясь вниз и ударяясь об пол.

Почему док от него не избавился? До последнего надеялся, что сможет вернуть его в адекватное состояние? Верил, что сломался не сам Седьмой, а какая-то ошибка закралась в финальную смесь Препарата? И вместо «слияния сознательного и бессознательного» приключилась психическая катастрофа, которую ещё можно исправить? Но Седьмой медленно умирал, и надежды дока таяли на глазах. Нет, почему Толь от него не избавился, как от остальных «неудачных»?

Далеко не у всех подопытных скрытые таланты были качеством положительным и вообще как таковыми талантами. К ним, например, сложно было отнести самозабвенное выдавливание прыщей, сковыривание нарывов, выщипывание бровей и ресниц, а то и поедание фекалий. От таких «мальчиков» сразу избавлялись. На их место приходили другие, занимая очередь в хвосте длинной вереницы «пациентов». Так, собственно, Первый и стал Первым, а Седьмой – Седьмым, и была между ними цепочка промежуточных номеров, ранжированных по силе умений.

У Первого был особый талант. Талант убивать. И об этом он узнал, когда к нему начали возвращаться воспоминания. Он видел во сне, как ломаются кости, раскалываются черепа, глаза вываливаются из орбит, а чьи-то напряжённые руки бьют, душат и вырывают жилы. Его руки. Руки Первого, налившиеся силой, покрывшиеся рельефом мускулов и узором вен.

Поначалу он думал, что это просто сны. Потом – что результат какой-то сложной симуляции с применением галлюциногенов. Что образы крутятся в его голове, пока он сидит, прикованный к креслу ремнями, под действием Препарата и взгляда безжалостного дока Толя.

Но он ошибался. Вскоре он всё понял. Его тело ныло, покрываясь ссадинами и синяками, а воспоминания становились всё чётче, посещая его уже не во сне, а наяву.

Вот Первый стоит перед дверью со скованными за спиною руками. Его грудь часто вздымается, а ноздри трепещут от ярости и предвкушения. Щелчок – и запястья свободны. Дверь открывается, и Первого вталкивают в комнату.

Там полно людей. Люди грязные, краснолицые, вонючие, их лица заросли клочковатой бородой. Но Первый совсем не уверен, что там только мужчины. Они просто лежат на полу, обхватив голову руками, или сидят, покачиваясь и злобно глядя на Первого.

Он делает шаг вперёд. Кто-то грозно поднимается ему навстречу. Хруст дробящихся костей – и человек падает, начисто лишившись лица… Удары, тяжёлое дыхание, крики… К концу комната завалена трупами и пропитана резкой вонью крови и испражнений. Посреди всего стоит Первый. Его грудь раздувается уже не так сильно, а тело измазано кровью, но кровь не его. Ткань разодранной майки промокла и липнет к телу. Первый смотрит в глазок камеры под потолком, ничего не понимая.

Комнату открывают, в неё входит сам Толь. Он шагает к Первому, светит ему фонариком в зрачки, считает пульс. А потом бесстрашно и звонко хлопает его по плечу.

– Молодец, Первый! Хороший мальчик!

Сзади опасливо мнутся тюремщики. Сейчас они очень боятся Первого и не станут его обижать. Это потом они могут бить его и всячески измываться над ним, поливая ледяным душем и заталкивая обратно в камеру… Вскоре Толь это прекратит. Вскоре му́ки Первого кончатся, но пока… Пока это зачем-то нужно. Как нужны и эти побоища, которые потом вспомнит Первый.

– Анатолий Евгеньевич, к вам можно? – раздаётся за дверью дурашливый женский голос. – Ого… Толь… Какая красота!

Маленькая черноволосая женщина сверлит Первого взглядом смеющихся голубых глаз.

– Ну чего тебе, Ханни? – в тон ей отвечает Толь, нисколько не опасаясь поворачиваться к Первому спиной.

И он вовсе не огорчён, что с подачи Ханни никто к нему больше не обращается по полному имени. Теперь все его зовут Толем. Господин Толь, доктор Толь или просто Толь в разговорах между собой. Неотразимому Толю лет пятьдесят, и он излучает какой-то несминаемый авторитет, стопроцентное чувство превосходства и уверенности в себе. Его слушаются все – и солдаты, и самые буйные «мальчики».

А вот Ханни здесь называют «товарищ командир». Это жена Толя. И Первый пока не узнал её настоящего имени. «Может, Ханна? – думает он. – Или Ханни – просто ласковое прозвище?» Это её ботинок чаще всего врезается под рёбра Первому и остальным «мальчикам».